[197]. По курсу DIPRO (а ранее CENCOEX) боливары обменивались (в идеале) у государства импортерами продовольствия и медикаментов, которые далее продавали на внутреннем рынке товары по «справедливым ценам». По прежнему курсу SICAD I государство иногда по остаточному принципу проводило аукционы для импортеров других товаров (хотя правила аукционов постоянно менялись – и далеко не всегда доллары получал предложивший наибольшую цену). По курсу SICAD I могли совершать покупки венесуэльские туристы, выезжающие за рубеж, хотя годичная квота на эти трансакции постоянно сокращалась в связи с нехваткой валюты; также была квота на покупки в интернете – 300 долларов год [198]. С августа 2015 года аукционы SICAD I прекратились из-за нехватки долларов. SICAD II, доступный для большего круга участников, в феврале 2015 года упразднили в пользу другого курса – SIMAD I, – якобы формирующегося рынком. Уже через месяц после появления он составлял VEF170/$[199]. К 2016 году появился плавающий DICOM. В теории этот курс определяется спросом и предложением и по нему могут покупать доллары бизнес и население (иногда по этому курсу иностранным компаниям в Венесуэле удавалось обменивать боливары на доллары для выплаты дивидендов). В марте 2016-го курс DICOM составлял около VEF300/$, в середине января 2017-го – около VEF670/$[200]. По курсу DICOM обмен был затруднен, забюрократизирован и ограничен квотами. Наконец, существует не признаваемый властью рыночный курс. В начале 2016 года он был около VEF830/$, на начало 2017-го он составлял VEF3500/$[201], в конце 2019 года он поднялся до VEF35000/$[202]. Наличие нескольких курсов и непрозрачность допуска к торгам стали кормушкой для чиновников и «уполномоченных бизнесменов», получивших возможность покупки долларов по низкому курсу и моментальной перепродажи по курсу в разы выше.
Деиндустриализация стала особенно очевидна после падения цен на нефть. В 2000 году Венесуэла выпускала 21 тыс. автомобилей в год [203]. За 2016 год собрано всего 2,8 тыс. а продано около 3000 – на 30 млн жителей, за 2017 год собрано 1,7 тыс. машин [204]. Из страны ушли «Пирелли», «Бриджстоун», «Дженерал Моторз»; «Форд» предельно сократил выпуск и свел к минимуму зарплаты оставшихся рабочих. Выплавка стали в 1980 году составляла около 2 млн тонн в год, к 2006 году она поднялась приблизительно до 5 млн тонн и с тех пор начала резко падать: до 1,5 млн тонн в 2014 году и до примерно 36 тыс. тонн в 2019-м. Производство цемента в 2000 году составляло 7,9 млн тонн [205]. В 2008 году правительство приняло решение о национализации крупнейших производителей цемента. А в 2019 году индустрия произвела лишь 1,5 млн тонн – 12 % от максимально возможного объема выпуска [206].
Положение самой нефтедобывающей индустрии в Венесуэле еще при Чавесе стало кризисным. В 2002 году Чавесу захотелось большего контроля над основным источником государственных доходов – PDVSA. Компания оказала сопротивление президенту, после чего несколько топ-менеджеров PDVSA были уволены. В декабре 2002 года сотрудники компании были среди протестующих против политики Чавеса и требующих его переизбрания. В итоге 19 000 работников были уволены и заменены неквалифицированными, но лояльными. Было создано профильное министерство, которое фактически стало руководить компанией, а сама PDVSA стала крупнейшим донором социальных программ страны. В составе компании был сформирован Фонд социального и экономического развития страны Fondespa. В период с 2003 по 2008 год PDVSA потратила более 2,3 млрд долларов на различные социальные программы [207]. Помимо этого, компания выполняла роль «работодателя последней надежды» для сторонников Чавеса.
В 2007 году Чавес экспроприировал нефтяные активы Exxon Mobil и Conoco Phillips из-за отказа компаний предоставить PDVSA контрольный пакет акций в дельте Ориноко. Total, Chevron, Statoil и BP согласились с условиями Чавеса и сократили свои доли до миноритарных. Огромные запасы, находящиеся в основном в дельте Ориноко, тяжело извлекать из-за высокой плотности нефти (нефтяные пески). Для освоения ресурсов требовались технологии, доступные, как правило, только крупным международным компаниям. Естественно, что с 2007 года трансфер технологий от западных компаний остановился.
Производство нефти в стране упало с 3,2 млн баррелей в день в 2001 году до 2,6 млн в 2015 году[208]. С начала 2016 года падение приняло катастрофический характер, и к концу 2019 года суточная добыча снизилась до 600 тыс. баррелей в день [209]. За счет того, что с течением времени PDVSA всё меньше способна следить за качеством вырабатываемой нефти, а сложности с банковским финансированием из-за множественности курсов боливара и многочисленных ограничений мешают организовать эффективное страхование поставок, венесуэльская нефть в последние годы стала торговаться с огромным дисконтом к WTI, хотя ранее венесуэльская смесь торговалась приблизительно на одном уровне с WTI, а в 2011–2013 годах даже с премией к WTI.
С 2015 года в стране продолжается перманентный политический кризис, сопровождающийся постоянными столкновениями и многочисленными жертвами. На фоне периодических популистских по форме и бессмысленных по содержанию акций, проводимых Мадуро (типа захвата магазинов военными и раздачи товаров с 90 % скидкой [210]), оппозиция становится всё более популярной. В декабре 2015 года оппозиция получила большинство мест в Национальной Ассамблее, однако противостоять сплоченному институту власти, продолжающему зарабатывать на серых денежных потоках, оппозиция пока не может.
В 2019 году Венесуэла живет с инфляцией более 130 000 % годовых [211], тотальным дефицитом товаров и продуктов питания, официальной безработицей выше 30 %[212] и падением ВВП на 23 % за год [213]. В супермаркетах страны устанавливают сканеры отпечатков пальцев, чтобы нормировать выдачу товаров населению. Агентство Bloomberg назвало Венесуэлу страной с худшей в мире экономикой. Социальная ситуация не отстает – по данным неправительственных организаций, на фоне высокого уровня тяжких преступлений (второе место по количеству убийств на 100 тысяч жителей в мире – в пять раз выше, чем в России, в десять раз, чем в США) 90 % убийств остаются нерасследованными [214]; нехватка еды достигает 30 %, а медикаментов – 60 % спроса [215].
Власти Венесуэлы убеждают общество, что проблемы – результат экономической войны, развязанной против свободной и независимой Венесуэлы США с помощью правой оппозиции внутри страны. Власть не собирается отступать, а точнее, уже не может: общество отказывается осознавать необходимость перемен, требуя от правительства сохранения и развития патерналистского характера государства. Сегодня даже на фоне упавших цен на нефть внутренние цены нефтепродуктов приходится активно субсидировать.
Сегодняшняя ситуация в Венесуэле – логичное завершение левого поворота на фоне неоконченных и некачественных реформ в ресурсном государстве. Прагматики обвиняют в сложившейся ситуации правительство, изначально пошедшее на поводу у популистских настроений (собственно, оно и к власти пришло только благодаря безответственным идеям и обещаниям). Сторонники теории заговоров говорят о Китае, получающем контроль над страной благодаря соглашению с США. Им возражают другие с теорией, что Китай вскоре сдаст Венесуэлу США, поспособствовав смене власти.
Результат тем не менее один – неминуемый экономический крах, дефолт по долгам и смена режима с последующими долгими и трудными реформами, которые придется начинать с очень низкого старта, с фактической потерей экономической и политической независимости, в значительно худшей ситуации, чем 20 лет назад.
Иногда левый поворот становится осознанным, но ошибочным выбором, основанным на слепой вере в эффективность госрегулирования и возможность централизованно обеспечить социальные потребности населения. Но чаще он является неизбежным результатом ситуации, в которой власть получается или удерживается за счет привлечения на свою сторону широких масс населения, за счет пропаганды привлекательной, но губительной идеологии и раздачи реальных и мнимых подачек.
При высоких доходах от продажи минеральных ресурсов такая политика может показаться долгосрочно устойчивой. Но левый поворот быстро становится ловушкой – общество, наученное видеть во всех проблемах внешних виновных, теряет способность к рефлексии, привыкает к иждивенчеству, властно-бюрократическая вертикаль костенеет и охватывает все сферы жизни. Страна уже не готова ни менять экономическую модель, ни позволить это сделать правительству – даже когда неэффективность системы уничтожает доходы от продажи ресурса, даже когда заканчивается сам ресурс. Вплоть до коллапса всей системы ни власть, ни общество не будут предпринимать никаких шагов по изменению идеологии.
Здесь, поскольку книга эта пишется в Москве и на русском языке, уместно провести настораживающие параллели с Россией. У России с Венесуэлой, на удивление, много общих черт. Венесуэла за XX век пережила 12 военных переворотов и революций. Российска