Сын Гейдара Алиева продолжает традиции отца: и в части 100 %-ной консолидации власти и авторитарного правления страной, и в части 100 %-ной ориентации на углеводороды в экономике. «Авторитетный и любящий свою страну руководитель», как называет Ильхама официальная пресса, уже четыре раза побеждал на президентских выборах. При этом не может не быть очевидным, что ресурсный путь развития страны достиг естественного предела, который (те самые 4500 долларов на человека) оказался очень низким даже по меркам ресурсных стран. Азербайджан является крупным поставщиком трудовых мигрантов – более миллиона азербайджанцев проживают за границей, а денежные переводы азербайджанцев «домой» составляют около миллиарда долларов в год [259]. Развитие нефтегазового сектора существенно тормозит индустриализацию (в сельском хозяйстве заняты более 30 % трудовых ресурсов [260]), зато дает возможности для роста бюрократии – доля занятых в государственном секторе страны так же превышает 30 % трудовых ресурсов [261].
Впрочем, настоящее испытание Азербайджан ждет впереди. Контракт на разработку АЧГ с консорциумом заканчивается в 2024 году, а никаких новых крупных месторождений не обнаружено, притом что геологоразведка в стране была достаточно активна во всё время бума. По некоторым прогнозам, уже к 2025 году добыча нефти может упасть почти втрое – до уровня 0,3 мбд, который будет всего на 0,1 мбд выше уровня середины 1990-х годов[262]. Блок АЧГ будет давать всего 0,2 мбд вместо пика в 2010 году в 0,9 мбд [263].
В сценарии быстрого падения добычи нефти поток нефтедолларов в Азербайджан будет истощаться. Поддержать прежний уровень расходов отчасти поможет Государственный нефтяной фонд, объем которого на конец 2019 года составляет более 40 млрд долларов [264]. Однако эти резервы небезграничны, особенно учитывая высокую зависимость бюджета от трансфертов из фонда и возросший в последние годы уровень госдолга (с 12 % ВВП в 2010 до 19 % ВВП в 2019)[265]. Скорее всего, в период 2025–2030 годов мы сможем стать свидетелями завершения ресурсного цикла и «жесткой» посадки экономики Азербайджана, которая будет сопровождаться кардинальной сменой политического устройства страны.
Глава 15.3. Нефть эмиров и конунгов
Об изобилии – его преимуществах и недостатках, а также о том, что самые разные общества становятся похожими в условиях изобилия
Больше трех тысяч лет отделяет нас от первых задокументированных примеров экономических «проклятий», большая часть которых была связана с дисбалансами, вызванными избытком того или иного экономического ресурса. Однако хотя мы употребляем слово «избыток» по отношению к такому количеству ресурса, которое «перекашивает экономику» и заставляет ее стать уязвимой к будущим шокам, на деле почти всегда доставляемого таким ресурсом богатства всё время как будто не хватает, то ли потому, что при всем его изобилии ресурс оказывается ограничен, то ли потому, что используется он неэффективно.
А что будет, если такой ресурс появится действительно в изобилии? Что было бы, если бы Русь продавала в 10 раз больше рабов? Если бы хлопка Южных Штатов хватило на скупку всей английской промышленности? Если бы в лесах острова Пасхи на месте срубленного дерева за ночь вырастало три, как голов у гидры?
История знает и такие примеры – в основном современные, чей цикл еще не закончен. Два самых знаменательных примера (и потому, что возникли они в двух странах, противоположных во всем, кроме доступа к ресурсу, и потому, что страны эти при всей своей непохожести используют очень похожие методы работы с ресурсом, и потому, что обе страны играют сегодня большую роль в части демонстрации лучших практик борьбы с «ресурсным проклятием») – это ОАЭ и Норвегия.
Норвегия – страна, занимающая северное побережье Скандинавского полуострова, площадью всего 324 тыс. км2, с населением 5,2 млн человек, среди которых от 94 до 97 % являются норвежцами (прямыми потомками викингов), а остальную часть населения составляют саамы, шведы, финны, поляки и лишь ничтожное количество эмигрантов из других стран[266]. Однако в последнее время за год в Норвегию прибывает примерно 40 000 иммигрантов (0,75 % населения страны), среди которых иммигранты из Азии и Африки составляют примерно 40 %[267]. Только примерно 4 % территории Норвегии пригодно для земледелия [268], и страна вынуждена закупать 50 % потребляемого продовольствия [269]. Тем не менее Норвегия в 2018 году произвела 448 млрд долларов ВВП[270], удержав четвертое место в мире по подушевому ВВП (92 тыс. долларов)[271]. При этом в 2013 году ВВП Норвегии был более 522 млрд долларов [272]. Всё дело в том, что Норвегия занимает 13-е место в мире по производству нефти (1,77 млн б/д) и поставляет в Европу всё возрастающие объемы газа (более 118 млрд м3 в год), являясь вторым после России источником углеводородов для Европейского союза, а доля углеводородов в ВВП Норвегии году составляет 23 %[273].
К концу XIX века Норвегия была периферийной страной, ориентированной на Великобританию как на торгового партнера, специализировавшейся в добыче и экспорте рыбы и морских перевозках (у Норвегии в начале XX века был третий по величине морской грузовой флот). Параллельно для внутренних нужд развивалась промышленность – от кораблестроения до производства деревообрабатывающего оборудования, в том числе производства современных агрегатов на паровой тяге.
И тем не менее Норвегия была относительно бедной страной: подушевой ВВП в начале XX века был на треть меньше, чем в среднем по странам континентальной Европы. Как и многие европейские страны, Норвегия теряла население, эмигрировавшее в США, основные бизнесы постепенно выкупались иностранными компаниями, росла безработица. Остановило безвозвратное превращение Норвегии в бедную провинцию открытие электричества и последующий бум энергоемких технологий. На норвежских водопадах европейские компании построили гидроэлектростанции, рядом с источниками дешевой энергии разместились заводы по производству удобрений, цинка, алюминия.
В 1909 году (через четыре года после обретения независимости от Швеции) около 40 % капитала норвежской промышленности принадлежало иностранцам [274]. Именно в это время движение за национализацию промышленности, с Либеральной партией во главе, получило широкую поддержку как от националистов, так и от фермеров, видевших в индустриализации угрозу и потому выступавших против иностранных капиталистов. Созданная система законов определяла основу для совместной деятельности с иностранными компаниями и фактически обеспечила Норвегию инженерной и производственной базой еще и в электрогенерации.
Более или менее равномерное распределение земли (в Норвегии исторически не было крупных феодов и уже в XIX веке большинство населения владело малыми наделами земли), традиционно большая роль местных советов, активное смешение трудовых ресурсов (крестьяне участвовали в сезонном лове рыбы, жители берега моря – в сезонном сборе урожая и лесозаготовке) обеспечили устойчивость демократического управления страной при одновременном наличии действующей королевской власти и раннее формирование развитой законодательной системы. Слабость феодальных групп и сила самостоятельного крестьянства были историческими основами раннего формирования в Норвегии своего рода общественного договора. Возможно, важную роль в этом сыграло вынужденное обретение Норвегией независимости от Дании еще в конце XVIII века, когда датско-английские войны привели к блокаде проливов, и Норвегия жила вплоть до передачи ее под власть Швеции в 1814 году вполне самостоятельно в течение нескольких десятилетий, не имея, однако, ни своего королевского двора, ни национальной аристократии – страна создавала для себя новую социальную и политическую систему с нуля и вместо наследования пережитков Средних веков могла (и смогла) создать сразу лучшую из существовавших тогда моделей.
Уже к середине XIX века в Норвегии формируется первичная база законов, защищающих труд: в 1845 году проявляется закон «О бедности», в 1860-м – закон о здравоохранении, в 1892-м – закон о защите труда. К 1910 году в стране обязательно медицинское страхование работающих (система функционирует уже с 1894 года), в 1919 году устанавливается 8-часовой рабочий день. Большую роль в гладкости реформ и мирном процессе создания социального договора сыграла уже упомянутая выше эмиграция – почти треть населения Норвегии (в основном беднейшие слои) покинула страну в конце XIX – начале XX века, сняв социальное напряжение.
Так или иначе, но европейский националистический кризис 1910–1930-х годов, завершившийся в половине Европы приходом к власти коммунистических, национал-социалистических или фашистских движений, Норвегия пережила относительно мирно, и завершается он не приходом к власти радикалов, а социальным пактом: в 1936 году вводится пенсионное обеспечение, в 1938-м – страхование от безработицы. После окончания оккупации 1942–1945 годов в Норвегии три лидирующие партии совместно выступают за скорейшее развитие «соц