. Паника перекинулась и на другие развивающиеся экономики, спровоцировав мировой финансовый кризис – так называемый Tequila crisis. Мексика получила помощь от МВФ и США, однако экономика перешла к росту только к концу 1990-х годов.
Кризис 1990-х годов привел к смене структуры власти в стране. ИРП впервые с 1930-х годов потеряла большинство в обеих палатах парламента по результатам выборов 1997 года. В 2000 году ее кандидат впервые проиграл президентские выборы, и партия ушла в оппозицию. На два срока президентами Мексики стали представители оппозиционной партии. Мексика буквально «прошла по краю» – в 2006 году президентом чуть было не стал поддержанный венесуэльским президентом-популистом Уго Чавесом леворадикальный кандидат от Партии революционной демократии (PRD) Мануэль Лопес Обрадор, он проиграл всего 0,54 % голосов. Но смена имен в политике мало дала экономике – попытки провести массовую приватизацию и либерализацию энергетического законодательства и допустить иностранных инвесторов в нефтяную отрасль потерпели неудачу из-за сопротивления в парламенте.
Начало 2000-х годов не было для экономики Мексики удачным. Глобальные и американские инвесторы открыли для себя Китай – предприятия начали переводиться в КНР в ущерб мексиканским макиладорас. В 2000–2004 годах закрылось около трети макиладорас, 150 тыс. человек лишились рабочих мест[378].
После 2004 года, однако, заработная плата в обрабатывающей промышленности Китая повышалась в среднем на 14 % в год в юанях и почти на 20 % в год в долларах, отражая и рост номинальной заработной платы, и ревальвацию китайской валюты. Средняя заработная плата в мексиканской обрабатывающей промышленности оставалась в долларах довольно постоянной из-за умеренного повышения заработной платы и снижения курса песо. В итоге приблизительно к 2007 году средняя зарплата в Китае стала сопоставима с мексиканской, и после снижения до 11 % импорта в США в 2005-м доля Мексики начала расти, и к 2020 году она составляет уже около 15 %[379]. Этот рост произошел главным образом за счет экспорта электроники, телекоммуникационной и транспортной техники.
Сейчас на Мексику приходится 20 % совокупного американского импорта [380] автомобилей и автомобильных запчастей, она является вторым по значению иностранным поставщиком после Канады. В 2019 году в Мексике 19-ю производителями было произведено 3,75 млн автомашин (7-е место в мире) против менее чем 2 млн в 2000-м (9-е место в мире)[381].
В результате около трети из более чем 400 млрд долларов в год мексиканского экспорта приходится сейчас на продукцию около трех тысяч предприятий макиладорас, включая крупнейших мировых производителей автомобилей и электроники, что более чем в три раза превышает объем экспортных поступлений от нефти. Основным направлением мексиканского экспорта являются США (73 %), на втором месте – Канада (5,2 %), затем идут Германия и Китай (по 2,1 %)[382].
Рост цен на нефть в середине 2000-х годов снова повысил зависимость бюджета от нефти – до пика в 38 % от всех бюджетных доходов в 2006 году [383]. Однако наличие диверсифицированного экспорта, занятость большой доли населения в высокомаржинальных областях экономики и разумная макроэкономическая политика позволили Мексике достичь макроэкономической стабилизации, низкой инфляции, ничтожного дефицита бюджета, положительного сальдо торгового баланса. Возможно (как ни парадоксально это прозвучит), в 2000-е годы. Мексика не впала в ресурсную зависимость в том числе из-за падения уровня добычи нефти: производство нефти с пика в 3,8 млн б/д в 2004-м [384] снизилось до 2,0 млн б/д в 2018-м (это уровень 1979 года)[385]. Уровень внутреннего потребления нефти в Мексике вырос с 1,3 млн б/д в 1979-м до 1,96 млн б/д в 2014-м [386], но после 2016-го стал немного снижаться и в 2018 году составлял уже 1,8 млн баррелей в день [387]. Дело здесь не в интенсификации или новых более экономичных двигателях – просто Мексика с 2015 года начала сокращать топливные субсидии, и, как всегда бывает в такой ситуации, оказалось, что нефти требуется существенно меньше.
Падение добычи нефти объясняется просто – «Спаситель нации» истощается, а госмонополия не имеет ни ресурсов, ни технологий, ни мотивации инвестировать в разведку. В среднем Pemex формировал до 40 % федерального бюджета страны, в то время как инвестиции государства в компанию не превышали 5 % ее выручки [388]. Даже после падения цен на нефть в 2015 году доля нефтяных доходов в бюджете страны превышает 19 %[389] – плохая собираемость налогов, низкие налоги на прибыль и подоходные налоги (залог существования макиладорес) оставляют Мексику в состоянии ресурсозависимости.
В 2013 году было принято решение разрешить привлекать иностранные компании в нефтяную отрасль страны. Правда, проведено всего несколько аукционов по предоставлению прав на разработку нефтяных месторождений. Тем не менее один из аукционов выиграла крупная итальянская энергетическая компания ENI – возможно, в будущем добыча нефти в Мексике сможет опять начать расти.
В 2020 году Мексика переживает закат местного нефтяного бума (топливо составляет всего лишь 5 % экспорта, против 37,5 % в 1980 году)[390] и находится среди стран «ниже среднего» уровня экономики. C ВВП более 1,2 трлн долларов и населением в 130 млн человек, скоростью роста ВВП около 1–2 %[391] в год Мексика сильно напоминала бы Россию, если бы Россия не добывала в 5,5 раза больше нефти на каждого жителя – всё же открытость мексиканской экономики, близость к США и способность создать экспортные предприятия «ненефтяной» индустрии дают серьезный положительный эффект. Тем не менее ресурсная ловушка работает и в Мексике: зависимость бюджета от доходов нефтяной индустрии создает существенные перекосы в управлении; ресурсные доходы усиливают неравенство (индекс Джини в Мексике – 45,9 %, почти как в Китае, 48 % живет за чертой бедности)[392] и выталкивают население Мексики в близлежащие США – переводы от трудовых мигрантов в Мексике всего в три раза меньше доходов от экспорта. Медианный доход на душу населения в Мексике в пять раз ниже, чем в другом нефтедобывающем соседе США – Канаде, и в 2,5 раза ниже, чем в бывшей мексиканской метрополии – Испании.
Страна в целом не сильно зависит от нефтяных денег, но зависимость бюджета от нефтяных доходов остается высокой. Неспособность государства создать эффективную систему налогообложения, неразвитые экономические институты, высокий уровень преступности и коррупции, неравенство и бедность – последствия ресурсного бума конца прошлого века.
Глава 15.5. Нефть и война
О том, что бывает, когда в стране есть нефть, но нет институтов, а также немного о том, как Китай умеет дружить
В литературе не удается найти ни одного свидетельства того, что степень подверженности экономическому «проклятию» зависит от начального уровня экономики страны. Жертвами «проклятия» становятся и богатые страны, и бедные, и технологически развитые, и самые отсталые. На то, в какой степени страна страдает от такого «проклятия», влияет скорее уровень общественных институтов – чем они сильнее, чем более сложны и эффективны, тем экономическое «проклятие» легче переносится. Лучший пример того, как институты спасают экономику в период ресурсного изобилия, мы обсудим чуть ниже. А пока – пример того, что происходит со страной в отсутствие каких бы то ни было внятных институтов. Если вам покажется, что слишком многое в этом описании напоминает Россию на рубеже 20-х годов XXI века, то это лишь потому, что и в России институты государственного управления плохо развиты.
Ангола – страна на юго-западном побережье Африки. Население – 30,5 млн человек (45-е место по количеству населения в мире)[393]. Темпы роста населения в последние 50–70 лет были значительно выше среднемировых: 2,8 % в среднем в год против общемирового темпа роста в 1,66 %[394]. Население молодое: медианный возраст – 15,4 года [395]. Самые крупные этносы – овимбунду, кимбунду и баконго. Государственный язык – португальский. Основные религии – католицизм и протестантизм.
История Анголы начинается в XIII веке – именно в это время на землях вдоль реки Конго образуется королевство Конго, а в XIV веке из него выделяется провинция Ндонго, расположенная на территории современной Северной Анголы. Уровень экономического и технического развития Ндонго в тот момент не сильно отличался от уровня развития европейских государств. Однако у самостоятельного Ндонго была короткая судьба. Устояв перед попытками захвата со стороны португальцев в конце XV – начале XVI века (в 1568 году «посол Португалии», а вернее, несостоявшийся в тот момент африканский конкистадор Паулу Диаш даже оказался пленником короля Ндонго), и Конго, и Ндонго оказались беззащитными перед вторжением кочевых племен с востока и сами обратились за помощью к португальцам. Европейцы, как известно еще со времен Древнего Рима, любую помощь умели превращать в оккупацию, так что в 1575 году Ангола становится португальской колонией.