После распада СССР и проведения демократических реформ, протестная активность рабочего класса ничуть не уменьшилась – напротив, к 1995 году численность предприятий, на которых происходили стачки и забастовки, выросла в 34 (!) раза, а число их участников – в пять раз, и в дальнейшем только возрастало [475]. Кроме представителей рабочих профессий, к протестной активности подключились и ранее пассивные группы населения, такие как работники сферы образования и здравоохранения, пенсионеры, служащие, управленцы и т. д. Консолидацией протестующих работников, как и в свое время в Англии, занимались профсоюзные организации. Забастовки теперь происходили не только в депрессивных регионах, но и на большей части территории страны.
Все без исключения социальные группы, участвовавшие в забастовках 1990-х годов, в первую очередь требовали от российских властей своевременных выплат зарплат и приведения условий труда в соответствии с мировыми нормами. Отдельной причиной недовольства стало крайне запоздалое (а то и вовсе отсутствующее) индексирование зарплат на предприятиях в соответствии с бешеными темпами инфляции. Во второй половине 1990-х годов к этим причинам присоединился также страх рабочих за свои рабочие места, поскольку на предприятиях начались массовые увольнения и сокращения персонала. Еще одной причиной протестной активности было недовольство рабочих проводимой приватизацией государственных предприятий, в ходе которой о судьбе и материальном положении работников власти и новые владельцы думали в последнюю очередь.
Шахтеры, уже сформировавшие прочные профсоюзные организации, оказались наиболее активными участниками протестного движения. Горняки, изначально активно поддерживавшие Бориса Ельцина, были крайне разочарованы в его политике. На то были весомые причины: угольная отрасль была убыточной и бесперспективной, и власти открыто признали это. В рамках начатой реструктуризации было закрыто множество шахт. Проблема усугублялась тем, что многие предприятия угледобывающей промышленности были градообразующими и давали рабочие места большей части населения городов и поселков, в которых были расположены. Закрытие шахт в моногородах фактически означало, что работать уволенным шахтерам больше было негде. Как и значительная часть представителей рабочих профессий, уволенные шахтеры не проявляли особого интереса к частному бизнесу, не понимая механизмов работы рыночной экономики, и видели себя только в роли работающих на «социальное государство» бюджетников. На работающих предприятиях шахтеры столкнулись с постоянными задержками зарплат и общим ухудшением условий труда.
Поскольку забастовки и стачки протестующих не возымели ожидаемых ими результатов, наиболее активные (и наиболее пострадавшие от экономического кризиса) группы населения стали переходить к более радикальным методам выражения недовольства. К концу 1990-х годов получила широкое распространение практика перекрытия автомобильных трасс, взлетных полос аэродромов и железных дорог. Такие меры могли вызывать паралич транспортных сетей как отдельных регионов, так и, в теории, всей страны в целом. По традиции, дальше всех в этой практике зашли бастующие шахтеры, развязавшие против правительства Ельцина так называемую «Рельсовую войну».
В мае 1998 года, когда экономический кризис в России достиг своего пика, шахтеры города Инта, расположенного в Печерском угольном бассейне, 13 мая, совместно с учителями и медиками, перекрыли железнодорожную ветку Москва – Воркута – Лабытнанги, требуя правительство погасить задолженности по зарплатам. Из-за этой акции весь регион угледобычи в Республике Коми оказался заблокирован. Дальше акции подобного рода стали распространяться стихийно по всей стране. Уже 15 мая горняки города Анжеро-Судженск в Кузбассе заблокировали Транссибирскую магистраль, а вскоре и Западносибирскую железную дорогу. В то же время, 18 мая, шахтеры Ростовской области перекрыли Северокавказскую железную дорогу. К акциям протеста горняков присоединялись шахтеры из других близлежащих городов, а также врачи, учителя, коммунальщики и другие категории бюджетников, требующие выплаты заработной платы. Протестные акции шахтеров и бюджетников происходили по всей стране, и к социально-экономическим требованиям постепенно стали присоединяться политические – вплоть до требования отставки Ельцина. В результате перекрытий железнодорожных магистралей было полностью парализовано сообщение между важнейшими для экономики страны регионами, и федеральная власть оказалась абсолютно не готова к такому развитию событий. Под угрозой оказалась работа сотен важнейших предприятий и организаций. Борис Ельцин обратился к протестующим по радио с призывом освободить железнодорожные пути, но почувствовавшие растерянность правительства шахтеры продолжали их удерживать еще несколько дней. В это же время в Москве, под окнами Дома правительства, возник стихийный палаточный лагерь съехавшихся со всех концов страны шахтеров, которые, как и их коллеги в регионах, требовали погашения долгов по зарплатам, сутки напролет стуча своими касками по мостовой.
Даже несмотря на кажущийся успех тактики «железнодорожной войны», шахтеров поддержали далеко не все коллеги. В ряде угледобывающих регионов страны никаких протестных акций не последовало. Видя разобщенность протестного движения и отсутствие каких-либо четких требований, кроме выплаты зарплат, правительство пошло по пути точечного устранения протестов, спешно погасив задолженности перед бастующими шахтерами и, в ряде регионов, пенсионерами. Тактика сработала: шахтеры, как только власти удовлетворили их требования, покинули пути, и железные дороги заработали в штатном режиме. Это событие дискредитировало шахтерское профсоюзное движение в глазах других протестующих групп бюджетников, поскольку наглядно продемонстрировало, что шахтеры преследовали исключительно свои материальные интересы.
Напуганные столь масштабной акцией протеста власти приняли решение как можно скорее отдать в частные руки столь «взрывоопасную» в социально-политическом смысле отрасль. Были приняты шаги по форсированной приватизации шахт, в рамках которой было выведено из государственного подчинения значительное количество предприятий угольной промышленности, но государственная поддержка убыточных предприятий и шахт была полностью прекращена лишь к 2002 году. Закрытие нерентабельных шахт и переход отрасли к рыночным отношениям сказался на ней благотворно: уже в 2000 году наметился рост уровня добычи, а к 2005 году (вместе с ростом стоимости угля на мировых рынках в период 2003–2007 годов, вслед за стоимостью нефти) добыча угля выросла на 14 % по сравнению с 1998 годом [476]. Реструктуризация отрасли позволила России занять лидирующие позиции на мировом рынке угля. В 2019 году в России было добыто 441,4 млн тонн этого минерала, который не только в крупных объемах поставляется за границу, но и играет значимую роль в ТЭК современной России [477].
Украина занимает седьмое место в мире по запасам угля, и именно на этот минерал приходится 95 % всех ее топливно-энергетических ресурсов [478]. В годы существования СССР уголь добывался в Украине в огромных объемах (треть всего добываемого в стране)[479], преимущественно в регионе Донбасса. Запасы угля также присутствуют в районе Днепровского и Львовско-Волынского угольных бассейнов, но в значительно меньшем количестве. Уголь играл огромную роль и в топливно-энергетическом комплексе УССР, поскольку на этом сырье работала значительная часть ТЭС республики. Тем не менее украинский уголь имеет меньшую энергетическую ценность, чем уголь большинства российских разрезов, и залегает глубже. Тенденция к замещению угольного топлива углеводородным наметилась уже в 1960-х годах, коснувшись, в том числе, и УССР – с 1970 года, за который были добыты рекордные 207 млн тонн, добыча угля постепенно сокращалась [480]. После распада СССР эта тенденция продолжалась еще довольно длительное время, поскольку угольная сфера страны переживала, мягко говоря, не лучшие времена.
Как и в России, угледобывающая промышленность Украины в 1990-е годы претерпела реструктуризацию и приватизацию, в рамках которой была закрыта 101 шахта и приостановлена деятельность многих других предприятий, связанных с отраслью [481]. Тем не менее на Украине приватизация была далеко не такой радикальной, как в России после 1998 года, и большая часть каменного угля продолжала добываться на убыточных и ставших дотационными государственных предприятиях (в 2007 году их доля в добыче составила почти 56 %)[482]. Из всех мер, призванных реформировать отрасль, осуществлялось лишь закрытие особо убыточных шахт и дотирование добычи.
Правила государственной поддержки убыточных шахт претерпевали значительные изменения, но в каждой новой программе финансирования отрасли сохранялся один и тот же принцип – убыточным предприятиям выплачивались дотации на частичное покрытие затрат пропорционально убыткам шахт. Этот принцип лишал предприятия стимула к развитию и наращиванию добычи, поскольку им было выгоднее оставаться в убытке и получать государственные дотации. Высокий уровень коррупции и неэффективность механизмов дотирования приводили к тому, что значительная часть средств, вливаемых в отрасль, разворовывалась чиновниками, угольный бизнес в большой степени уходил «в тень», владельцами предприятий часто становились бизнесмены, тесно связанные с криминалом и видевшие свой бизнес именно в выбивании максимальных субсидий под угрозой волнений зависящих от них и готовых к выступлению по приказу рабочих.