Вплоть до 2005 года добыча угля продолжала снижаться, а приватизация в итоге была завершена лишь на половину. В XXI веке в стране сложилась порочная практика: после принятия очередной концепции реформирования отрасли и ее благополучного провала силами владельцев предприятий и коррумпированных чиновников правительство и Верховная рада одобряли новую программу реформ, которую ждала такая же участь. Упадок сферы крайне неблагоприятно сказывался на энергетическом комплексе страны, и без того находящемся в весьма трудном положении из-за переориентации на импортный природный газ.
К 2012 году в стране насчитывалось 209 шахт, из которых 87 находились в собственности государственной компании «Уголь Украины»[483]. При этом до 90 % госпредприятий отрасли, занятых в добыче энергетического угля, были убыточными [484]. Сказывалась изношенность производственного фонда, оставшегося почти неизменным с советских времен, и плохая организация труда на предприятиях. Для поддержания отрасли на плаву государство продолжало выплачивать нерентабельным предприятиям огромные дотации из бюджета, а также прибегало к помощи частных инвесторов. Одним из основных частных игроков на украинском рынке угля стала компания «ДТЭК» олигарха Рината Ахметова, тесно связанного с правящим в то время президентом Виктором Януковичем (являющимся выходцем с Донбасса). Контроль надо многими предприятиями сферы получил старший сын президента – Александр Янукович, структуры которого выигрывали множество государственных тендеров как на проекты по развитию угольной промышленности (в частности, на поставку оборудования для шахт), так и других сфер. Как на государственных, так и на частных предприятиях угольной отрасли сохранялся чудовищный уровень коррупции. Незаконные способы обогащения за счет убыточной отрасли принимали самые разнообразные формы: от банального воровства бюджетных средств до продажи некачественного угля, добываемого в нелегально вырытых шахтах вручную, по ценам добываемого в официальных шахтах. Продолжалось и закрытие нерентабельных шахт, вследствие чего многие шахтеры оставались без работы.
К началу Евромайдана Донбасс, где была сконцентрирована основная часть предприятий отрасли, окончательно превратился в депрессивный регион. Недовольство населения тяжелой экономической ситуацией порождало сепаратистские настроения – жители региона, убежденные в том, что правительство, с одной стороны, должно сохранять субсидирование, а с другой – реформировать отрасль (что, очевидно, вообще невозможно одновременно, тем более при крайне низком подушевом ВВП и слабой экономике Украины), смотрели в сторону России, в которой реформы прошли относительно удачно (за счет средств, получаемых от добычи нефти, но такие тонкости мало кто понимал). Идеи интеграции с Россией и противостояния «уходящему в Европу» Киеву подогревались неформальными лидерами, за которыми, весьма вероятно, стояли российские агенты влияния. Оставалось только дождаться момента, и он наступил – свержение Януковича было воспринято на Донбассе как удар по влиянию «донецких» на политику Киева и угрозу субсидиям. Недовольство умело подогревалось слухами о националистическом характере революции в Киеве, о «карателях», которые якобы будут атаковать русскоязычные регионы типа Донбасса. Страх перед Киевом и вера в то, что «Москва» будет готова сохранить финансовые преференции отрасли, вылились в «Русскую весну» и военные действия с участием подоспевших российских формирований. Результатом стала гибель более 10 000 человек и создание на Юго-Востоке Украины де-факто контролируемого Россией анклава с крайне низким уровнем жизни, высочайшим даже для развивающихся стран уровнем преступности и ставшим нормой военным положением.
Конфликт крайне негативно сказался на украинской угольной отрасли. За один только 2014 год добыча упала по сравнению с предыдущим на 22 %[485]. Оценить статистику последующих лет крайне сложно – большая часть вырабатываемого угля продается через теневые каналы на территорию России.
Бороться с «ресурсным кризисом» можно разнообразными способами, и в каждой стране меры по реструктуризации отрасли могут иметь самые разные последствия. Власти Великобритании отважились на прямое столкновение с профсоюзным движением и, в конечном итоге, отказавшись от любых уступок и добившись его дискредитации, отдали шахты в частные руки, после чего судьбу отрасли решали уже рыночные механизмы.
Похожим путем шли и власти России, однако проблемы страны были существенно мягче – не стоял вопрос экологичности (Россия и так богата экологически чистыми источниками энергии) и пик кризиса пришелся на начало роста стоимости угля в нулевых. В кризисный момент власти России всё же были вынуждены пойти на уступки, но последующая приватизация отрасли, в отличие от ситуации в Великобритании, сказалась на ней благотворно, и впоследствии угледобыча сохранила свою роль в экономике страны, пусть уже и не такую значимую, как во времена СССР.
В Украине реформы отрасли с самого начала были проведены из рук вон плохо, из-за чего угледобыча превратилась в дотационную сферу и рассадник коррупции, что со временем привело к обнищанию целого региона, ставшего сепаратистским.
Мягче всего с кризисом справилась Германия, финансовые возможности которой позволили, пусть и за несколько десятилетий, полностью избавиться от нерентабельной отрасли без серьезных прецедентов шахтерских протестов.
Увы, для избавления от последствий «заката ресурса» недостаточно только опыта, ума и честности правителей. Требуются еще существенные бюджетные средства и как минимум немного удачи.
Глава 17. Малые планеты вблизи гигантов
О «проклятии дружбы», или как внешние условия разрушают экономики стран и обществ
Даже вдумчивому читателю невозможно долго фокусироваться на одной теме, поэтому самое время сделать паузу в обсуждении вопроса, как страны и общества своими руками доводят свои экономики до кризисов, используя для этого тот или иной внутренний ресурс в качестве инструмента, а гиперадаптацию к его наличию – как универсальный метод. Поговорим немного о «проклятии дружбы» – внешних условиях, в которых оказываются страны, интегрированные (больше или меньше) в систему экономических отношений и потому зависящие от соседей и даже далеких стран, как от ресурса внешнего, не меньше, чем от внутренних ресурсов.
Мировая экономика эпохи глобализации, навсегда покончившая с остатками странового «натурального хозяйства», превратила весь мир в переплетение торговых цепочек, натянутых между странами-поставщиками и странами-потребителями – сырья, товаров, сервисов, капитала. На международном рынке действуют вполне рыночные законы: монопольные поставщики и потребители выигрывают, легко заменяемые – проигрывают; крупные сбалансированные экономики доминируют, мелкие и ориентированные на узкий набор экспортных продуктов – становятся зависимыми и постепенно включаются в альянсы в качестве младших партнеров крупных игроков. Географическое положение стран продолжает сильно влиять на их экспортно-импортные возможности (транспортные расходы составляют существенную часть себестоимости по основным группам товаров, а целый ряд товаров, таких, например, как нефть, газ или электроэнергия, поставляются в большом объеме по фиксированным товаропроводам, создание которых требует времени и больших средств). Среди основных факторов, влияющих на экономики современных стран, всё больше выделяется фактор внешний – «геоэкономика», как теперь его называют. Действительно, в тесном взаимодействии (наиболее ригидные и независимые от геоэкономики страны, типа США, поддерживают долю трансграничной торговли в ВВП на уровне 12–15 %, наименее ригидные, как Германия, довели экспортно-импортные операции до почти 50 % ВВП) страны подчиняются законам теории игр. Сильные используют слабых, слабые поодиночке создают «оборонительные» альянсы или становятся «миньонами» крупных игроков, разменивая самостоятельность на экономические преференции и защиту. Сценарии таких взаимодействий мало отличаются от исторически хорошо известных сценариев «эпохи геополитики», и зачастую объединение (вольное или невольное) или просто неудачное соседство становятся «проклятием» для экономики не меньшим, чем ресурс.
Одним из таких «геоэкономических проклятий» становится попадание в сферу экономических интересов крупного или экстенсивно развивающегося игрока. Попадание в сферу интересов – далеко не всегда процесс, инициируемый сильной стороной. Да, в ситуации «Россия – Грузия» (как будет описано ниже) именно доминирующий игрок втягивает более слабую страну в свою орбиту влияния, разрушая ее экономику. Но, как показано выше, например, в парах Ангола – Китай или Мексика – США именно более слабые страны используют более сильные экономики как ресурс: иногда (Ангола) это приводит к деградации собственной экономики; иногда (Мексика) – к развитию.
Иногда слабая страна и ее сильный партнер формируют достаточно сложный комплекс отношений, в котором слабая сторона учится использовать мелкие неэффективности сильной: слабый продает сильному «мелочи», на которые сильный готов потратить существенные ресурсы. Ярким примером такой пары являются во втором десятилетии XXI века Россия и Белоруссия: Белоруссия «продает» России свою (весьма относительную) лояльность и поддерживает у российской власти веру в возможное объединение двух стран (что может быть использовано Кремлем для «обнуления» всех ограничений на сохранение у власти прежней группы людей) – в общем, ведет себя так, как разумная, но циничная девушка в процессе ухаживания за ней богатого, но неприятного мужчины: дает малозначимые обещания, не отталкивает, слишком близко не подпускает, но подарки принимает с готовностью.
Так или иначе, небольшие и слабые экономически страны тяготеют к более сильным игрокам именно как к ресурсу, постепенно впадая не всегда в политическую зависимость, но всегда – в экономическую. Ресурс сильного партнера чаще всего и ведет себя как ресурс – останавливает собственное развитие (опять Мексика – исключение, но лишь подтверждающее правило: дело в том, что, как мы уже писали, Мексика страдает совершенно от другого ресурса – нефти; рынок США в этом смысле уже представляет из себя диверсификацию для экономики, и в текущем состоянии это благо).