В то же время сильные страны часто рассматривают «сателлиты» не только как экономических клиентов, но и как источник дешевых ресурсов (в том числе трудовых) и снижения себестоимости (при выносе производства), и как место для перевода менее выгодных или более рискованных производственных циклов и, конечно, как политических союзников на международной арене. О нанесении вреда экономике крупных стран здесь говорить чаще всего не приходится – слишком мал масштаб. Хотя есть как минимум одно исключение: взаимодействие Западного мира и Китая в последние 50–70 лет, позволившее за счет выноса производств существенно сократить себестоимость большинства физических товаров для граждан развитого мира и быстро перевести Китай из группы самых бедных стран мира в группу стран со средним достатком на человека, одновременно загнало развитые страны в квази-стагнацию, а более слабую их часть (такую как PIIGS [486]) оставило в состоянии хронической высокой безработицы и запредельной долговой нагрузки. Параллельно Китай, несмотря на все успехи в наращивании своей экономики, оказался в явной зависимости от ресурса внешнего спроса: несмотря на сравнительно скромные объемы внешней торговли, именно она является локомотивом всего развития Поднебесной; гипотетический резкий спад импорта из Китая в ЕС и США приведет к серьезнейшим проблемам в китайской экономике, если не к ее коллапсу – внутренний спрос пока совершенно точно не может стать основой экономики Китая.
Отдельно стоит поговорить про страны, оказавшиеся географически вблизи нескольких лидеров. Они иногда ощущают «разрывающую гравитацию» – тесные связи с двумя или более гигантами не только вступают в экономическое противоречие, не только вызывают трения с каждым из «старших братьев», но и провоцируют внутриполитические кризисы, вызванные конкуренцией элит, ориентированных на разных доминирующих соседей.
Такие противоречия могут приводить к существенным проблемам. Это могут быть годы стагнации, частично спровоцированной, частично спонсированной «лидером», заканчивающиеся «взрывным» внутренним конфликтом из-за «вектора гравитации», как на Украине. Это могут быть быстрые переходы от одного доминантного партнера к другому, с последующим долгим и болезненным процессом приспособления к новым условиям, которые не всегда оказываются лучшими, как у стран Прибалтики. Это могут быть попытки (часто драматические и даже трагические) выхода из зоны влияния и обретения «независимости», встречающие сопротивление как внешнее (старого «лидера»), так и внутреннее (со стороны групп и регионов, бенефициирующих на связях с лидером), как, например в Грузии. Это даже могут быть конфликты (вплоть до военных) между странами, тяготеющими к разным лидерам, как у Армении с Азербайджаном.
В этом смысле «пояса зависимости» являются потенциально нестабильными регионами, даже если в моменте экономики государств-членов и их политические режимы выглядят стабильно. Понять будущее таких «поясов» сложно (оно зависит от изменений мировой конъюнктуры не меньше, чем от воли элит или доминирующих стран), но попытки предсказывать варианты всё же стоит предпринять.
После распада СССР вдоль границ нового регионального экономического лидера – России образовалось три «пояса зависимости» – европейский (Прибалтика, Белоруссия, Украина, Молдавия), кавказский (Грузия, Армения, Азербайджан) и среднеазиатский (Казахстан, Киргизстан, Туркменистан, Узбекистан, Таджикистан). Европейский «пояс» (Прибалтика сразу, Молдавия – через тяжелый внутренний конфликт и фактический распад, Украина – через 25 лет стагнации и гибридную войну) мигрирует в сторону ЕС. Только Белоруссия пока удерживается около России за счет масштабной финансовой помощи, но вряд ли могут быть иллюзии насчет изменений в ее экономической политике, которые последуют за сокращением или окончанием такой помощи. В кавказском поясе нет определенности, хотя Грузия (потеряв части территории в борьбе с Россией) всебольше тяготеет к ЕС, Азербайджан, находящийся в конфликте с Арменией и де-факто потерявший треть территории, – к Турции (нельзя так же сбрасывать со счетов возможное возвращение на арену Ирана в качестве регионального экономического лидера, к которому Азербайджан в силу наличия общей границы и почти 6 млн азербайджанцев в Иране не может не начать тяготеть), а Армения, которой необходима поддержка в конфликте с Азербайджаном и, возможно, Турцией, – к России. Среднеазиатский же «пояс» выглядит намного спокойнее, хотя и в нем постепенно нарастает «гравитационная напряженность»: Россия и Китай (и частично – Турция и даже – США) растягивают страны «пояса», которые пока держатся благодаря мощной внутренней власти, но могут стать аренами непредсказуемых перемен в случае ослабления сегодняшних авторитарных режимов в этих странах.
Наконец, экономическое ослабление России, которая в конце второго десятилетия XXI века каждый год проигрывает в гонке по созданию нового ВВП большинству стран мира, ставит на повестку дня недалекого будущего (10–20 лет) вопрос о включении уже самой России в, так сказать, «пояс зависимости» между ЕС и Китаем, в потенциале с ассоциацией с ЕС, или зависимостью от Китая, или даже распадом на две и более территорий в качестве возможных сценариев.
Подробное рассмотрение жизни отдельных представителей государств «пояса зависимости» крайне интересно: влияние крупных игроков переплетается с индивидуальной стратегией малых государств и накладывается на их естественные условия, при всем разнообразии сочетаний, как правило, всё же создавая вязкую среду, в которой быстрое развитие становится невозможным. Эта «вязкость» не зависит от качеств доминантных игроков – и там, где ЕС принимает деятельное участие, и там, где соревнуются Китай и Турция, результат примерно один и тот же – неопределенность и отставание.
В этой книге мы поговорим о странах Средней Азии – их ситуация к тому же может подсказать и модели развития России в ближайшие десятилетия. Ситуация стран, попавших в сферу влияния одновременно России и ЕС (Сербия, Молдавия, Грузия), подробно описана в одной из глав книги «Россия в эпоху постправды»[487].
Казахстан является самой северной страной из «Среднеазиатского пояса», единственной страной «пояса», имеющей общую границу с Россией, и самой большой в мире страной, не имеющей выхода к морю. В Казахстане проживает 19 млн человек [488] (примерно 1,5 % от населения Китая), при этом национальный состав Казахстана уникален для Средней Азии: кроме казахов (68 %), 25 % проживающих в Казахстане – славяне (в основном русские), около 3 % узбеков и 1,5 % (280 000) уйгуров – мусульман, основная часть которых живет в Китае в смежных с Казахстаном областях [489]. Надо заметить, что на севере Казахстана русскоязычные составляют большинство (в Кустанайской области более 43 %, при 37 % казахов, в Североказахстанской области – более 50 %, при 33 % казахов)[490]. Неудивительно, что аудитория центральных российских ТВ-каналов в Северном Казахстане в разы выше, чем аудитория казахского ТВ.
Казахская экономика построена вокруг добычи полезных ископаемых и их экспорта. Это особенно заметно по динамике курса национальной валюты – тенге, который (с поправкой на титанические усилия Национального банка по его удержанию) повторяет мировые цены на нефть. До середины нулевых Казахстан делал ставку на Россию как стратегического лидера. Потом ситуация серьезно поменялась в пользу Китая. Наконец после падения нефтяных цен в 2014 году в отношениях с Россией и Китаем возникло равновесие.
Торговые обороты между Россией и Казахстаном на пике достигали 23 млрд долларов в год, но за 2018 год составили чуть более 17 млрд долларов, что на 8 % выше показателя 2017 года [491]. В любом случае 92 % товарооборота между Казахстаном и ЕАЭС приходится на Россию [492]. Товарооборот между Китаем и Казахстаном также когда-то (в период высоких нефтяных цен) превышал 20 млрд долларов [493], но в 2018 году составил всего 12 млрд [494]. Официально объявленная Китаем цель в торговом обороте с Казахстаном – 40 млрд долларов в год [495] – кажется, забыта.
Однако Китай активно участвует в экономике Казахстана. Согласно недавно выпущенному докладу казахского правительства, только за последние пять лет Китай инвестировал в Казахстан более 27 млрд долларов [496],[497]. В Казахстане действуют более 670 совместных предприятий, более 40 компаний со 100 % китайским капиталом [498]. Более 30 % нефти, добываемой в Казахстане, добывается компаниями, контролируемыми китайским капиталом [499].
Для Китая Казахстан – первая страна в проекте Шелкового Пути. Помимо общих преимуществ от построения эффективной транспортной артерии от Тихого океана до Балтийского моря, китайской стратегической задачей является развитие Синьцзяна, населенного уйгурами района, прилегающего к Казахстану, в котором также проживают и китайские казахи – более миллиона человек. Уйгуры – мусульмане, в последние годы ставшие источником проблем (вплоть до терроризма) и постоянной угрозы сепаратистских действий. Китай видит решение проблемы в развитии экономики района, включая и создание свободной торговой зоны в Хоргосе, и развитие железнодорожного сообщения Казахстана с Китаем, одной из задач которого является обеспечение большого объема поставок нефти. Казахстан, также крайне заинтересованный и в развитии экономических связей, и в борьбе с терроризмом, является для Китая отличным партнером.