Еще две составляющих экспорта – уран и нефть; но цена урана на мировом рынке невысока уже много лет, и потребность в нем, в связи со стратегическим сокращением планов по ядерной энергетике, невелика. Запасы же нефти в Узбекистане практически подходят к концу. При этом зависимость от импорта не сокращается, а растет – дефицит торгового баланса составляет 10 % ВВП[535].
В этих условиях всё еще стабильный экономический рост Узбекистана, во многом связанный с эффектом «низкой базы», кажется стратегически ненадежным. Слабость внутренней инфраструктуры (электрифицировано менее 1000 км железных дорог, основная масса автомобильных дорог не имеет асфальтового покрытия) и огромный разрыв между внутренними и экспортными ценами (цена на тот же газ для населения в 3–4 раза ниже экспортной цены; это, в частности, приводит к процессу ползучей «дегазификации» – отдаленные и небольшие поселки отключаются от газа, который становится слишком невыгодно поставлять) будут требовать существенных инвестиций в ближайшие годы просто для поддержания стабильности и экономической, и политической, а экспорт не сможет обеспечить требуемых средств. Несмотря на недавнюю смену власти и декларируемый курс на открытие страны и привлечение иностранного капитала, ожидать быстрого массового притока внешних инвестиций с открытых рынков Узбекистан не может – в стране нет пока ни настоящей рыночной экономики, ни демократии, ни институтов защиты прав инвесторов. К тому же, помимо экономической перспективы, у Узбекистана крайне туманны и перспективы политические. Неспокойные границы с Таджикистаном сами по себе опасны, а в свете внутренней нестабильности еще и Киргизии, и опасности исламистских революций в Таджикистане, становятся еще и потенциальным источником внешней агрессии. Эта внешняя агрессия легко может быть поддержана изнутри: исламистские выступления оборачиваются волнениями (как в 2005 году в Ферганской долине), в Афганистане сильна узбекская диаспора и активно функционируют радикальные исламские узбекские группы типа ИДУ. У Узбекистана есть два пути решения проблемы – стратегическое партнерство в обмен на защиту и инвестиции или формирование привилегированных торговых отношений (что в нашем мире примерно одно и то же).
При этом Узбекистан, не имеющий ни с кем из окрестных «гигантов» ни общей границы, ни общих национальных корней, не обладающий стратегически важным местоположением или существенными ресурсами, не является «приоритетом» ни для кого из крупных экспансивных экономик. В то время как его соседи пользуются пристальным интересом тех или иных лидеров мирового рынка и скорее настороженно относятся к назойливым ухаживаниям, Узбекистан пытается сам проявлять активность, ища более надежных связей, в том числе даже по другую сторону Атлантики. Возможно, именно США (за неимением местного стратегического интереса) могут и, похоже, хотят предложить Узбекистану свою «руку». Узбекистан вычеркнут из американского списка опасных и нестабильных государств, ему, единственному в Средней Азии, США начали поставлять военную технику, идут разговоры о воссоздании в Узбекистане американской военной базы (предыдущая была закрыта после разногласий с США по поводу андижанских событий); не так давно именно американцы строили железную дорогу Мазари-Шариф – Термез (они же до сих пор используют Узбекистан как порт транзита грузов НАТО в Афганистан). В каком-то смысле вхождение Узбекистана в зону влияния США, например, на принципах «5+1», разработанных в Вашингтоне специально для стран Средней Азии, в обмен на заботу США о сохранении стабильности внутри страны будет консенсусным решением, против которого не возразят ни Китай (которому есть, чем заняться в Средней Азии и без Узбекистана), ни Россия (у которой руки уже не дотянутся до стратегически неважной страны, не имеющей с Россией ни общей границы, ни существенных экономических отношений – Россия не сумела даже привлечь Узбекистан в ЕАЭС), ни Иран (которому тоже явно недосуг, справиться бы с Туркменистаном). И вопрос даже не в том, может ли новый лидер Узбекистана Мирзиеев, позиционирующий себя как реформатор, понадеяться на США как на гаранта безопасности страны и преемственности его власти после своей смерти (опыт Египта показывает, что не всё однозначно), а в том – есть ли у него выбор.
Туркменистан расположен на юг от Узбекистана, с общей границей более чем в 1600 км. Он имеет протяженный выход к Каспийскому морю и границу с Казахстаном, а на юге участки границы свыше 750 км – с Афганистаном и почти 1000 км – с Ираном. В пятимиллионном населении страны более 73 % составляют туркмены [536]. Макроэкономические показатели Туркменистана существенно лучше, чем у северного соседа – подушевой ВВП превышает 8 тыс. долларов, а годовой рост ВВП не опускался ниже 6 % уже 15 лет[537]. Секрет экономического успеха (который, если копнуть глубже, касается только макроэкономических показателей: в 1998 году 51,4 % населения жило на доход ниже 1,9 доллара в день; более свежих официальных данных найти не удается, но есть косвенные – например, из каждой тысячи рождающихся детей 46 не доживают до пятилетнего возраста, против 10 в Казахстане[538],[539],[540]) прост: страна обладает четвертыми запасами газа в мире, к разработке месторождений свободно допускаются иностранные компании, и 94 % экспорта составляют углеводороды [541].
Интерес к туркменскому газу очевиден и давно отражается на состоянии его торгового баланса. Экспорт составляет более 30 % ВВП[542], и, несмотря на то что Туркменистан не является существенным производителем никаких товаров с высокой добавленной стоимостью, баланс торговых операций страны положителен и в 2018 году составляет более 10 % ВВП[543]. Достигается такое соотношение как за счет полностью контролируемой властью экспортно-импортной политики, так и за счет крайне низкого потребления основной массы населения. В Туркменистане население в пределах лимита бесплатно получает энергию, воду и газ – ситуация для мира уникальная, но при всех этих параметрах стоимость местной валюты – маната – падает в три раза за год: причина в основном – в запрете на его обмен на валюту и в стремлении властей сократить свои расходы за счет эмиссионного налога.
Основными «игроками» на рынке Туркменистана являются Турция, Индия и Китай. В 2006 году индийская ONGC получила права на разработку углеводородов в Туркменистане. TAPI – туркмено-афгано-пакистанско-индийский газопровод, спонсированный Азиатским банком развития, должен в скором времени поставлять более 42 bcm природного газа в год в Пакистан и Индию. Китайцы опережают индусов – газопровод такой же мощности в сторону Китая (через Казахстан) уже функционирует, законтрактованные объемы к 2021 году дорастут до 65 bcm, китайцы же разрабатывают второе месторождение газа – Галкиныш. Турция доминирует в экспорте бизнеса и услуг в Туркменистан. В областях транспорта, строительства, коммуникаций, туризма, ритейла турецкие компании занимают более 50 % местного рынка [544]. За последние 20 лет турецкие фирмы построили в Туркменистане более 600 объектов общей себестоимостью более 21 млрд долларов [545]. Иран мог бы сравнительно легко, благодаря общей границе и географическому положению «моста в Европу», играть существенно большую роль в экономике Туркмении, но в дело вмешивается фактор духовный: подавляющее большинство туркмен – сунниты.
Россия, хотя и является сравнительно крупным экспортером в Туркменистан (17 % импорта страны, третье место после Китая и Турции), легко может быть заменена при необходимости, а с точки зрения экономической кооперации является неудачливым конкурентом Туркменистана в значительно большей степени, чем потенциальным партнером. В течение многих лет Россия существенно ограничивала возможности экспорта туркменского газа в первую очередь в Европу и зарабатывала на его транзите через свою систему газопроводов иногда до 100 % его цены для Туркменистана. В последние годы Туркменистан явно обыграл Россию на рынке газа для Китая (последний инвестирует в надежные поставки газа из Туркменистана и увеличивает перспективные объемы за свой счет, одновременно предоставляя России возможность строить куда более дорогие газопроводы и инфраструктуру в сторону Китая на свой страх и риск). На западном рынке, в том числе благодаря российской самоизоляции и антагонизации европейских покупателей и, частично, улучшению отношений с Ираном Туркменистан тоже начинает отыгрывать позиции. Иран и ЕС заявили о готовности построить газопровод через иранскую территорию для прокачки туркменского газа в сторону Турции (для этого, в сущности, надо увеличить пропускную способность существующих газопроводов на участке Туркменистан – Тегеран и построить 200 км газопровода от Тегерана до Исфахана). Ирану выгодна сделка с Туркменией – она позволит отказаться от строительства трансиранского так называемого 11-го газопровода и снабжать северные территории Ирана туркменским газом, продавая его в Европу и свопуя [546] на свой. Есть и другой вариант – поставки Туркменистаном газа в Европу через ТАНАП – будущий трансанатолийский газопровод, конечная точка которого будет в 300 км от территории Туркменистана – на месторождении Шах-Дениз в Азербайджане. Правда, для этого Туркменистан должен будет сам построить эти 300 км газопровода по дну Каспийского моря – не только рискнуть инвестициями, но и заявить претензии на шельф, оспариваемый Ираном, Россией, Азербайджаном и самим Туркменистаном. Вероятность скорого воплощения этого проекта невысока, однако она есть – в сегодняшних условиях Иран вряд ли будет ставить палки в колеса ЕС, Азербайджан будет получать плату за транзит, а Россия сама поставила себя в условия, когда ее вряд ли кто-то будет слушать.