[639]; в 2018 году «продалось» 103 израильских компании, из них 4 сделки превысили 1 млрд долларов (всего 6,2 млрд долл) – и это еще было падением с уровня 2017 года – тогда продались 112 компаний на сумму свыше 23 млрд долларов [640]. 623 стартапа привлекли за тот же 2018 год 6,5 млрд долларов [641].
Разумеется, несмотря на то что экономика Израиля является развитой и высокотехнологичной, в ней существует ряд серьезных проблем. В первую очередь, это преобладание сферы услуг в области занятости. Эта сфера экономики более всего подвержена сокращениям в результате глобальной конкуренции и технологического развития, в то время как в высокотехнологичных и перспективных секторах экономики задействовано всего около 8 % работающих израильтян [642]. Следствием этого фактора является сравнительно высокая безработица и большая для развитой страны разница доходов населения. Страна вынуждена поддерживать высокие расходы на оборону, вследствие чего внутренний налоговый режим нельзя назвать наиболее благоприятным для бизнеса. Во многих областях (в частности, в здравоохранении, ставшем одним из самых совершенных в мире) развитие ощутимо тормозится квазисоциалистической системой финансирования (страховая медицина в Израиле находится фактически в руках государства). Наличие оккупированных территорий с неясной перспективой статуса требует постоянного отвлечения средств на поддержание их контроля и социальное обеспечение жителей, параллельно являясь раздражающим фактором для международных институтов, общественных движений и просто антиизраильских активистов (как искренних, так и оплачиваемых оппонентами Израиля) – это сокращает возможности Израиля в международной кооперации и снижает поток инвестиций.
Но проблемы не мешают стране быть успешной. Израиль давно не зависит ни от американской помощи, ни от пожертвований. В 2019 году ВВП Израиля на человека составил более 40 тыс. долларов (21–23 место в мире; для сравнения: в России – 11 тыс., 60 место в мире) при росте в XXI веке в среднем на 3,5 % в год, рост в 2019 году составил 3,3 % (то есть в долларах на человека это в 12 раз больше, чем в России) [643]. Основными сферами производства является высокотехнологичная продукция, продукция химической промышленности и сельского хозяйства, пищевой и фармацевтической промышленности, а также легкой промышленности. Основными направлениями экспорта являются США (28,8 %), Великобритания (8,2 %), Гонконг (7 %), КНР (5,4 %) и Бельгия (4,5 %)[644]. Импорт в Израиль составляют в основном сырьевые товары, военная техника, необработанные алмазы, обработка которых также играет видимую роль в экономике страны, и зерно. Главными поставщиками продукции являются США (11,7 %), КНР (9,5 %), Швейцария (8 %), Германия (6,8 %), Великобритания (6,2 %), Бельгия (5,9 %), Нидерланды и Турция (4,2 %), а также Италия (4 %)[645]. Израиль представляет из себя хорошо диверсифицированную и динамично растущую экономику, с высокими доходами населения, мало зависящую от международных рынков (в 2008 году израильская экономика продолжала расти) и хорошо сбалансированную.
Своим успехом Израиль обязан прежде всего своим проблемам и трезвости политики, в основу которой были положены принципы либеральной демократии – эффективное правоприменение, уважение к праву собственности и правам личности, широкие свободы, в первую очередь, свободы ведения бизнеса, а также разумная социальная поддержка населения. Отсутствие единого источника богатства заставило изобретать множество различных цепочек создания стоимости; множество групп и страт, объединенных разными интересами и идеалами, создали «общественный договор», основанный на соблюдении законов и сбалансированной системе законодательства; наличие внешней угрозы и проблемы на международной арене позволили сконцентрировать финансовый и человеческий капиталы внутри страны и эффективно их использовать.
В отличие от Израиля (и Тайваня, о котором речь пойдет ниже), Япония – страна с многовековой историей, и чтобы понять события японского экономического чуда второй половины XX века, надо начать со Средних веков.
Японская цивилизация развивалась достаточно изолированно по естественным причинам (островное положение в первую очередь) в течение почти полутора тысяч лет с момента образования первого централизованного государства. Постепенно сформированная социальная система была похожа на европейскую феодальную модель, «пульсировавшую» от феодальной раздробленности к феодальному единству и обратно. Была в Японии и своя «эпоха мажордомов»: в конце XII века власть в стране де-факто перешла в руки военного правителя (крупного феодала) – сёгуна, и такое положение дел сохранялось почти до XX века.
Закрытие Японии для внешних контактов и рынков около 1640 года было удивительным следствием исторических и культурных обстоятельств. Первояпонцы – выходцы с территорий нынешних Кореи и Китая, которые в течение нескольких тысячелетий мигрировали на юг Японского архипелага, по мере своего расселения на островах встречались с коренными жителями – айнами, которые жили здесь еще до времен аграрной революции, за 13 000 лет до наших дней. Айны (чьи черты значительно больше похожи на европейские, чем на монголоидные, носили длинные бороды, по некоторым данным, среди них было много рыжеволосых) вели менее цивилизованный образ жизни, в основном были объединены в племена и промышляли охотой и рыболовством. Для мигрантов они были дикарями, опасностью, с которой из-за разницы культур невозможно было сотрудничать [646]. За тысячу пятьсот лет до смерти Сёгуна Иеясу (и закрытия страны) японцы создали первое японское государство (Ямато), и границы обитания японцев и айнов четко определились, а айны стали официально единственной серьезной внешней угрозой, «варварами», символом и воплощением врага. В официальное титулование сёгуна входило звание «защитник от варваров». Именно охрана северных границ Ямато от набегов айнов сформировала основу для появления самурайской культуры, схожей с культурой европейских или китайских феодалов-дворян, и тем не менее более суровой, милитаризированной и кодифицированной. Представьте себе ощущения японцев, когда в середине XVI века первые корабли португальцев достигли японского архипелага: усталые, грязные, бородатые португальцы были удивительно похожи на айнов – тех самых дикарей, врагов, пугал для детей и угрозу для культуры японской цивилизации. Они, как и айны, говорили на другом языке. Японцы, не встречавшие никогда представителей других рас, не могли не предположить, что от европейцев исходит схожая угроза, а кооперация с ними так же невозможна (если не верите – представьте себе, что перед вами опускается звездолет, а из него выходят… монголо-татары с кривыми саблями и в боевых одеждах. Что определит ваше отношение к ним – звездолет или кривая сабля?).
Тем не менее закрытие Японии потребовало почти ста лет контактов, в рамках которых японцы познакомились с христианством (и прозелитизм христиан был расценен как культурная агрессия), военными амбициями испанцев (захвативших Филиппины раньше японцев, несмотря на японские попытки), враждебностью европейских властей к японским торговцам (попытки посылать последних в Новый Свет встретили холодный прием и настоятельную просьбу уезжать и не возвращаться) и европейскими технологиями (у японцев не было огнестрельного оружия, у европейцев было, и это преимущество пугало японские власти).
В итоге Япония пошла по «китайскому пути», уже описанному в этой книге, но только существенно позже. И так же, как в свое время Китай, Япония упустила свою возможность стать панрегиональной империей: в середине XVII века японцы обладали возможностью создать современный флот и выставить несколько сотен тысяч высококлассных бойцов против испанского контингента в регионе в несколько тысяч.
Последствия изоляции были схожими с китайскими. Компактная страна не нуждалась в сложной инфраструктуре и логистике, а более или менее ровные природные условия препятствовали специализации регионов, и торговля практически не развивалась. Управляемая военными властями в стабильно мирное время (внешних врагов не было, внутренние были подавлены) страна постепенно привыкла к административной вертикали. Сами военные-землевладельцы-самураи по большой части представляли собой праздный класс живущих на государственную ренту аристократов. Рента формировалась из налогов, взимаемых с крестьян – второго по иерархии класса в японском обществе. Япония не приняла европейских инноваций (а во многом даже не узнала о них из-за изоляции) и не требовала технического развития – оно всегда является результатом конкуренции, а конкурировать в Японии было некому и не с кем. Примитивное кустарное производство обеспечивало потребности страны без всякого развития, и в том числе поэтому в иерархии классов ремесленники стояли еще ниже крестьян (а торговцы – еще ниже, по причинам уже описанным) [647].
Более 200 лет существования в замкнутом пространстве сильно повлияли на менталитет нации. Если европейцы привыкли конкурировать, то японцы приспособились сотрудничать и четко определять свое место в сложной иерархии. Вместо европейского индивидуализма, связанного со способностью выделиться и добиться существенного успеха, у японцев развился коллективизм – в сложных условиях японского климата и рельефа, высокой плотности населения и примитивных методов хозяйствования в одиночку было не выжить. Военное правление сформировало высокий уровень дисциплины и готовность следовать указаниям начальства беспрекословно.