Пока сложно представить себе механизм окончания «эры доллара». Экономика США стабильна, да и альтернатив доллару как средству хранения мировых сбережений и мировых расчетов пока не просматривается (напомним, такое средство должно быть обеспечено большой экономикой, а его эмитент должен пользоваться высокой степенью доверия: китайский юань не подходит как раз по второй причине, а биткоин – по обеим). Но если предположить пока невероятное – что в не слишком отдаленной перспективе появится «заменитель» доллара в международных расчетах, – то мы можем ожидать в США реализации сценария классического «ресурсного проклятия».
Глава 23. «Проклятия» сегодняшние и будущие – взгляд из февраля 2020 года
О небольшой попытке прогноза будущих экономических «проклятий», сделанной в момент, когда в Ухани уже распространялся новый коронавирус, но никто еще не думал о последствиях этой эпидемии
19 лет XXI века стремительно пролетели, и как каждые 20 лет новейшей истории принесли в экономику (да и в политику) колоссальные изменения [691].
В 2000 году мир только отходил от кризиса развивающихся стран, и было еще не ясно, смогут ли страны Юго-Восточной Азии найти дорогу к стабильному росту или их взлет – временное явление. В 2020 году ни у кого нет сомнений в успехе развивающихся стран региона. Новый вопрос и новый вызов странам, ставшим филиалами мировой фабрики, построившим не только огромные мегаполисы, полные небоскребов и мегамоллов, но и крупнейшие клинические центры и университеты, стоит по-другому: удастся ли им создать внутренний спрос, достаточный для устойчивого развития?
В 2000 году мир открывал для себя новую – информационную – экономику. Еще шли дискуссии о том, является ли WWW модной игрушкой, или использование интернета станет существенной частью экономических процессов; компании, сделавшие полем экономической битвы Интернет, имели в массе своей наивные модели бизнеса, создавались визионерами-романтиками или откровенными жуликами, и дотком-кризис был не за горами. Еще не существовало смартфонов (а те, кто прозорливо предвидел их появление, делали бы ставку на лидеров рынка того времени – Sony и Philips; как мы знаем теперь, они бы потеряли деньги). В 2020 году интернет-гиганты определяют экономику всего мира, а без маленькой буквы «i» или «е» (в данном контексте internet или electronic) ни один бизнес не может считаться современным и перспективным.
В 2000 году нефть начинала свое второе – и значительно более решительное – восхождение к позициям мирового экономического драйвера и «суперресурса». В начале 2020 года цены на нефть на мировых рынках были в три раза выше, чем в 2000, но – парадоксально – основная тема дискуссий на тему нефти – это обсуждение вопроса, когда придет конец нефтяному веку. Альтернативные источники энергии развиваются пока не слишком быстро, но очень уверенно; параллельно растет эффективность потребления нефти и газа: сегодня средний автомобиль тратит на километр пробега едва ли не в два раза меньше бензина, чем 20 лет назад. Еще одна буквочка «е» (в данном случае – electric) оказывает магическое влияние на рынки. «Тесла» – небольшой по мировым меркам производитель электрических автомобилей, приносящий своим акционерам миллиард долларов убытков в год, стоит сегодня больше, чем почти все автомобилестроители мира (в реальности капитализация «Теслы» на начало 2020 года находится на втором месте в ряду автомобильных концернов мира).
За 20 лет многие страны и народы поменяли не только названия, но и свои взгляды на жизнь, экономики, политические конструкции и аффилиации. Турция и Китай после десятилетий движения к демократии развернулись обратно, к «просвещенному абсолютизму». Страны Латинской Америки, к 2000 году, казалось, победившие популизм, к 2020 в основном снова под властью популистских движений. Россия 2000 года была страной развивающейся демократии, ориентированной на «западный мир» и «европейские ценности», приверженной свободному рынку. Спустя 20 лет Россия – замкнутая в себе нефтяная автократия, в которой антизападная риторика и туманные «традиционные ценности» (среди которых внятно проступают лишь коррупция и домашнее насилие) составляют основу политического дискурса, а сакрализированная и мифологизированная до предела победа в далекой Великой Отечественной войне искусственно заменяет собой всю историческую память общества и освобождает его от необходимости справедливой оценки его нынешнего состояния. Естественный экономический партнер и ближайший «идеологический противник» России – Евросоюз – в 2000 году был первым кандидатом на лидерство в мире в XXI веке: создание единой валюты, перспектива быстрого роста, гарантии общего рынка размером более чем в 500 миллионов граждан с высокими доходами должны были обеспечить новой Европе процветание. В 2020 году Евросоюз находится в глубоком кризисе: потеря Великобритании, экономические дисбалансы, фактическое банкротство банковской системы, многолетняя стагнация, политическая волатильность ставят серьезный вопрос: а так ли совершенна модель объединения демократических государств без единой фискальной системы и общей бюджетной структуры, тем более, если она основана на чисто бюрократической модели управления?
Первые 19 лет XXI века с точки зрения экономических адаптаций прошли «под знаком» трех ресурсов: нефти, дешевой рабочей силы и – новых денег.
Нефть и газ остаются суперресурсом, дающим экономическую жизнь и архаичным племенным формам государственных структур Ближнего Востока, и автаркиям Центральной Азии, и гиперпопулистской диктатуре Венесуэлы, и «управляемой демократии» России. Нефть и газ создают США решающее преимущество перед Евросоюзом и тормозят развитие Китая, требуя от него вкладывать огромные средства в их импорт.
Но достаточно скоро век нефти и газа закончится – будь то 20 или 50 лет, не так важно в исторической перспективе. А еще раньше, чем спрос на нефть станет настолько ниже предложения, что цена нефти вернется (в реальном выражении) к уровням 1990-х годов, произойдет существенное перераспределение долей крупнейших поставщиков нефти. Добыча в России, Норвегии, Казахстане и ряде других стран будет сокращаться уже в ближайшее десятилетие (для России сокращение извлекаемых по разумной себестоимости запасов связано еще и с серьезным отставанием в технологиях разведки и разработки). В то же время в ряде стран, в том числе в Китае, начнется разработка сланцевых залежей, которые на сегодняшнем уровне технологий не являются рентабельными (но себестоимость добычи сложной нефти быстро падает, так что скоро придет и их время). Помимо этого огромные шельфовые месторождения Восточной Африки и Южной Америки начнут поставлять нефть уже в ближайшие годы, да и у США есть еще солидный потенциал увеличения добычи – коэффициент извлечения нефти в США за последние 20 лет вырос в разы, и еще может быть в разы увеличен за счет новых технологий.
Мир, в котором нефть и газ существенно упадут в цене, будет сильно отличаться от сегодняшнего. В чем-то он явно должен стать лучше – в нем будет меньше средств на финансирование экстремизма (основная их масса имеет нефть своим источником). В чем-то он станет явно хуже – два десятка стран будут ввергнуты в состояние политической и экономической турбулентности. Можете ли вы представить себе ОАЭ без нефтяных доходов – с убыточными из-за высокого налогообложения авиакомпаниями, пустыми небоскребами офисов (поскольку в стране больше нельзя не платить налогов – бюджет не выдержит), с населением, которое начало экономить электроэнергию? Или Туркменистан, в котором коммунальные расходы граждан близки по размеру хотя бы к российским, а то и к европейским? Или Россию, в столице которой больше нет средств на ежегодную перекладку плитки и гигантские декорации к каждому празднику, а у жителей нет денег на посещение многочисленных ресторанов?
Постепенно теряющие свои нефтегазовые доходы страны будут вынуждены искать новые экспортные возможности – а это, как мы выше неоднократно показывали, будет очень тяжело сделать: высокомаржинальные ниши будут поделены между игроками, которые много лет строили свою экспертизу и создавали адекватные трудовые резервы. Существенное снижение экспортных доходов будет приводить к дефициту импорта, съедать резервы, накопленные в период высоких цен на нефть, уже без надежды их восстановления. Местные валюты будут быстро девальвироваться, существенно снижая доходы бюджетозависимого большинства населения – это вызовет недовольство; у власти не окажется средств для покупки лояльности, и голос популистов зазвучит всё сильнее. Где-то это будут левые популисты, которые захотят предложить «венесуэлизацию»; где-то – жесткие военные хунты (как в Чили в своё время), которые неумолимо поведут свои народы к процветанию (правда, через репрессии и нищету); где-то возникнут иждивенческие режимы, которые будут ориентироваться на помощь развитых стран, полностью открыв остатки своей экономики для внешнего инвестирования и требуя за это обильного кредитования своих бюджетов (большая часть кредитов будет разворовываться на месте, но это не так страшно – приток иностранных инвестиций будет постепенно выправлять ситуации в этих странах).
Дешевые трудовые ресурсы определяют сегодня всю мировую экономику – именно на неравномерности в распределении стоимости рабочей силы строится феномен платформенного капитализма. Благодаря дешевизне трудовых ресурсов Китай сумел развить свою экономику и стать второй страной в мире по ВВП. За счет дешевизны трудовых ресурсов растут страны Юго-Восточной Азии. Страны Центральной Азии и некоторые страны Восточной Европы экспортируют свои трудовые ресурсы и зарабатывают за счет remittances – отчислений, которые «экспортированные» работники делают своим семьям на родину.
Но на дешевых трудовых ресурсах нельзя построить богатую экономику – в процессе развития ресурсы пропорционально дорожают. Китай на сегодня всего лишь сравнялся с Россией