роскакав еще немного, развернули коней. Донеслись отрывистые голоса. Кар замер в растерянности. Конники о чем-то спорили, и у него мелькнула уже было надежда, но тут один, за ним остальные, съехав с дороги, поскакали на звук.
Кар мгновенно взлетел в седло. Шпоры вонзились в бока мерина, тот рванулся, продираясь между ветвей. Послышался треск. За спиной раздались крики.
Лес – плохое место для бегства. Заросли стали гуще, лошади не пройти. Сделав петлю, Кар поскакал обратно к дороге. Всадники не сразу поняли его маневр, и расстояние чуть увеличилось. Но скоро преследователи, смекнув, бросились следом. С треском ломались ветви, азартные выкрики звучали все ближе. Толстая ветка чуть не вышибла Кара из седла, он едва успел увернуться. Острый сук расцарапал щеку, другой разодрал ткань плаща на левом плече. На открытом участке между лесом и дорогой преследователи, наконец, увидели его. Уйти не получится – понял Кар и опустил на лицо капюшон плаща. Всадники разъехались, двое устремились вперед, и вот они уже его окружили с четырех сторон. Кар натянул поводья. Рука легла на рукоять кинжала, но что кинжал против мечей?
– Чего вы хотите от мирного путника? – спросил Кар.
– Зачем же мирному путнику прятаться в кустах? – сразу откликнулся всадник.
Его вороной конь, что сделал бы честь даже императорским конюшням, выделялся среди прочих. Обветренные лица, выгоревшие до белизны светлые волосы и густые бороды делали всадников похожими, но этот держался властно, как предводитель.
– Вас много, и вы вооружены. Разве не разумно для одинокого и безоружного путника избегать встречи с такими, как вы?
– Верно, – прищурившись, ответил предводитель. – Но раз уж мы встретились… Судя по одежде, ты и впрямь бедный путник. Но говоришь, как благородный. Не откроешь ли лицо, путник?
– Нет.
– Клянусь Богом, ты это сделаешь, сам или с нашей помощью, – он махнул рукой, и двое тронули коней.
Прежде, чем к нему потянулись чужие руки, Кар сбросил капюшон – и всадники резко подались обратно.
– Колдун! – выдохнул один.
– Вижу, – задумчиво согласился предводитель.
– Это он, Дериник, – уверенно сказал тот, что заехал слева. – Императорский колдун. Я его видел. Его ищут, в городе говорят, цена обещана хорошая.
Повернув голову, Кар узнал его – постояльца из трактира, того, что беседовал с торговцем.
– Думаешь, император отпустит нам за него грехи? – спросил Дериник.
– Оставь его, Дериник, – опасливо посоветовал тот, что справа. – Колдун же… Беды не оберешься.
– Да ты, Алион, никак боишься? – хохотнул тот, что слева.
Дериник сощурился. Решение принято – понял Кар. Резким движением поднял лошадь на дыбы, разворачивая вправо. Конь Алиона шарахнулся от копыт. Алион с испуганным лицом схватился за копье, но мерин уже рванулся между ним и предводителем, к дороге. Копье Дериника пролетело над головой – Кар вовремя пригнулся. Другое копье пронзило ему плечо, третье вошло в ляжку мерину. Тот заржал, падая на передние ноги, завалился набок. Ржание перешло в жалобный хрип. Кар, ошеломленный болью, запутавшийся в стременах, рухнул на раненое плечо. Сквозь алую пелену смутно мелькнула человеческая фигура. Последним, что Кар увидел, был занесенный меч.
– Хорошо, я остановил кровь. Осторожнее… Разрежь. Нет, убери ее совсем.
Голос, уверенный и сильный, разорвал темноту. Ловкие руки касались тела, убирая одежду. Каждое прикосновение отзывалось новой болью.
– Нога сломана, – хмуро сказал второй голос. – Надеюсь, Дингхор, ты знаешь, что делаешь.
– Довольно, Чанрет, – в первом голосе слышалось раздражение. – Колдун или не колдун, он ранен, и мы его не бросим.
– Пусть так, – не уступал Чанрет, – Что ты будешь с ним потом делать? Если это тот самый…
Кар слушал, не открывая глаз. Говорили на языке Империи, но с непривычным резким акцентом – слова сыпались, как мелкие камушки на дорогу. Голос Дингхора произнес над ухом:
– Неважно. Нам нет больше дела до императоров и жрецов. Если этот мальчик убил премного отца, он или безумец, или у него была на то причина. Но я не верю. Если б ты видел лицо жреца, когда молодой император разорвал перемирие, ты бы тоже не поверил.
– Но если он тот, его ищут. Те четверо позовут солдат, и нам придется сражаться прежде, чем вернемся.
– Те четверо? Это простые разбойники и только. Иначе мы не спугнули бы их так легко. Хватит, Чанрет. Все равно собирались разбивать лагерь. Помоги мне, я хочу зашить рану, пока он не очнулся.
Как будто раскаленный меч вонзился в плечо. Кар вскрикнул, открывая глаза. Над ним склонилось встревоженное лицо.
– Очнулся? Потерпи, мальчик. Вот, выпей.
Кара приподняли, поднесли к губам глиняную флягу. Питье оказалось горьким, с резким запахом трав.
– Молодец, – сказал тот, кто звался Дингхором, укладывая его обратно. – Теперь боль утихнет. У тебя плохая рана, я ее промою и зашью.
Кар лежал на земле, судя по всему, там же, где свалился от удара копья. Под голову ему засунули что-то мягкое. Дингхор опустился на колени рядом – крепкий мужчина с сединой в бороде, он походил на человека, облеченного властью, но руки, умело промывавшие рану, были руками целителя. Другой, видимо, помощник, сидел в ногах. Еще один стоял чуть в стороне. Его узкое, со страдальческой морщиной поперек лба, лицо выражало сильное недовольство, брови сошлись к переносице. В руках он вертел длинный нож.
Поодаль слышались движения, голоса, переступь коней, словно там остановился большой отряд.
Кар молча разглядывал спасителей. Суровые лица выдублены ветром и солнцем, длинные светлые волосы перетянуты тесьмой на затылке. Кожаные панцири с нашитыми металлическими пластинами, штаны и короткие сапоги, завязанные на лодыжках шнурками – все из грубо выделанной кожи. У каждого на поясе несколько длинных ножей и меч.
– Я знаю, кто вы, – с трудом произнес Кар. – Вы еретики. Я видел вас на празднике.
– Мы – аггары, – кивнул Дингхор.
– А ты – тот самый колдун, убивший императора? – спросил тот, что стоял в стороне.
– Я его не убивал.
– Перестань, Чанрет, – остановил Дингхор, – нужны носилки или повозка. Отправь кого-нибудь в деревню, пока не совсем стемнело. Не бойся, мальчик. Мы не слуги твоему императору, и жрецам не слуги. Тебе придется поправиться, раз Бог спас твою жизнь, значит, ты ему зачем-то нужен. А теперь займемся твоей раной.
Повозка, влекомая парой невысоких, но крепких крестьянских лошадок, резво катилась по каменистой дороге. Тряска отдавалось болью в правом плече, смазанном пахучей мазью и туго перебинтованном. Горькое снадобье, притуплявшее боль, вызывало сонливость. От него или от чудесного – иначе не назовешь – спасения, Кара почти оставила тревога. Дни проходили в вязкой полудреме или таких же ленивых, тягучих размышлениях.
Не нужно больше убегать, оглядываться через плечо, ежеминутно ждать гибели. Все дальше столица и ее центральная площадь, где приготовлена плаха; разосланные на поиски отряды тщетно рыщут по стране. Искать беглого колдуна среди еретиков, спешащих покинуть Империю, пока не вышел срок императорской охранной грамоты, никому не придет в голову. Мало ли что везут в обшарпанной повозке. Из столицы, да после праздничного торга, грех выезжать налегке. Убегают вдаль города и деревни, все ближе спорные восточные земли – край аггаров, или, как говорят в Империи, захваченные еретиками имперские области.
Непокорные аггары приходятся истинным людям дальними родичами, но Империя веками тщетно пытается подчинить их. Земли аггаров – от древних границ страны колдунов до Ничейной Полосы, отделяющей людской мир от Злых Земель – Империя считает своими, но истинные люди не селятся там. Их обитатели не признают императорской власти. У каждого племени свой вождь, и кроме него никто не указ гордым аггарам. Они не следуют истинной вере, они отвергают поставленных Богом жрецов и вместо них избирают своих собственных, а те учат их которому как вздумается, ни с кем не советуясь и никого не слушая. Законную десятину храмам аггары не платят даже под угрозой истребления. И потому год за годом имперские войска преследуют аггаров, оттесняют их прочь от границ, от зеленых, изрезанных реками лугов и плодородной почвы, туда, где кончается мир людей и начинается Ничейная полоса. За ней – таинственный край нелюдей. О нем не известно ничего, кроме сказок, но и сказки те не стоит рассказывать на ночь детям.
Оттуда так давно, что в памяти людской сохранились только легенды, пришли общие предки аггаров и истинных людей. К границам Империи, бывшей тогда Империей колдунов. Колдуны, во всем превосходившие незваных гостей, отнеслись к ним, как к животным. На них охотились ради забавы, угоняя в рабство молодых, убивая стариков и оставляя немногих, дабы плодили новых рабов. Переживая набеги, оплакивая погибших, изгнанники кочевали вдоль негостеприимных границ, но никогда не пытались вернуться назад.
То время минуло так давно, что некому помнить, какая беда погнала их сюда, на смерть или рабство, что хуже смерти. Некому помнить, чего беглецы страшились так сильно, что не вернулись, предпочтя безнадежные сражения, потерю близких, служение колдунам, а те были жестокими хозяевами.
Так продолжалось, пока тайное искусство колдунов не обернулось против них самих. Черный мор обрушился на страну, немногие колдуны сумели его пережить. Еще меньше выжило грифонов – злобных и сильных животных, верных спутников колдунов. Всадника грифона, даже и невооруженного, нельзя одолеть в бою. Грифон передвигается по земле и по воздуху, в скорости с ним не сравниться ни лошади, ни орлу. Зубы и когти его рвут человеческую плоть, как мягкий пух, так что только безумцы могут осмелиться бросить вызов хозяину колдовского зверя.
Но когда мор унес жизни всех сильных колдунов и почти всех грифонов, не тронув рабов, те взбунтовались. Могучий вождь, до пленения бывший жрецом племени, смелый и беспощадный воин, чей дух не сломили годы рабства, объединил под своей рукой восставших рабов со всей страны. Бросил клич – и от границ Империи пришли многие племена изгнанников, чьи братья и сыновья были в числе рабов, чьи дочери служили наложницами колдунам, исполняя их противоестественные прихоти. К войску вождя – теперь его звали Вождем вождей, избранником Божьим – присоединились тысячи мужей.