«Это мой дом, – сказал мысленно Кар. – Я сын Сильнейшего и потомок древних Сильнейших. Во мне их Сила. Я пришел по праву».
Сначала показалось – все зря. Потом Кар увидел заклятие и вздрогнул. Такой магии его не учили. Истлевший от времени страж, скелет в воинских одеждах, медленно склонил голову с остатками седых волос: «Проходи, Сильный». Дверь отошла.
В коридоре пахло пылью и памятью. Кар опять зажег магический свет. Белый шарик поплыл над головой, указывая путь. В груди болело нестерпимо, хоть кричи. Кар тяжело дышал сквозь зубы. «Придет день, – подумал он, и сразу стало легче, – придет день, и я спрошу с тебя, Сильнейший, за эту ночь. И за ту, давнюю. Я служу тебе, но помню, кто во всем виноват…» Тьма у сердца не отозвалась. Будто охотничий пес, она чутко вглядывалась вперед, насторожив уши. Она узнавала здесь каждый камень, и Кар знал, что там, в Долине, хозяин тьмы сидит за каменным столом, стиснув руки, что ногти до крови вонзаются в его ладони, но Сильнейший не чувствует боли, терзаемый своими призраками. И призраки те много страшней призраков Кара.
Последняя дверь открылась быстро. Кар просто ударил в нее Силой, и заклятия послушно расступились.
Он был здесь. Призраки подступили вплотную. Шарик света погас. Еще шаг – и неровный огонь свечей заиграет на самоцветах в рукояти кинжала, на волосах мертвого императора, на мокрых щеках Лаиты. Кар сжал кулаки и шагнул вперед.
Свечи не горели. Холодным был камин. Лунный свет лился в окно, позволяя видеть резной балдахин над кроватью, повешенный на перекладину тяжелый халат. Алые покрывала, золотые локоны на подушке. Кар наклонился, вглядываясь в лицо спящего – широкие брови, густую бороду, морщину усталости на лбу. Взрослый Эриан до боли походил на императора Атуана.
«Убей», – приказала тьма.
Кар выпрямился, гневно сжав губы.
«Не мешай мне, отец. Я помню, зачем пришел. Неужели ты думал, что я зарежу его спящего, как вор?»
«Я говорил тебе, что не время играть в дикарскую честь!»
«Он Эриан, а не один из твоих рабов. Мне безразлично, что ты думаешь. Не мешай, или я уйду, и делай все сам».
Отцовская воля ударила его, неодолимая, как лавина в горах. Тьма впилась в сердце стальным когтями. Кар будто со стороны смотрел, как его рука тянется к груди Эриана, как быстрая мысль проникает в тело императора, просачивается в кровь, тянется к сердцу. Один приказ – и оно замрет навсегда.
«Нет!!!» – Кар ударил изо всех сил, но не Эриана – тьму. Напрягся, часть за частью возвращая власть над своим телом и разумом. Тьма взвыла, вцепилась больней, но за ее злобой, за непреклонной властностью отца Кар уловил испуг. Уловил и вырвался из стальной хватки.
«Не указывай мне, отец, – бросил он, задыхаясь. – Я твой сын, а не раб!»
И, не слушая больше, отступил от кровати.
– Просыпайся, император, – сказал он.
Глаза Эриана распахнулись, тело метнулось в сторону, как будто уходя из-под удара. В руках словно ниоткуда очутился кинжал. Странный навык для всегда окруженного стражей владыки!
Вскочив на ноги в изножье кровати, Эриан вгляделся в полумрак. Взгляд его встретился со взглядом Кара. Из груди вырвался тихий вскрик.
С ужасом, какого не испытывал давно, Кар увидел чувства императора. Радость, восторг, неверие – и ни капли страха или ненависти. Не так встречают убийцу отца и сына убитой матери.
Казалось, еще миг, и Эриан кинется обнимать его. Отступив назад, Кар обнажил меч.
– Возьми меч, император, – сказал он. – Защищайся.
– Кар… – Эриан словно и не заметил. – Кар!
Он шагнул навстречу, робко, как человек, не верящий своим глазам. Кар снова отступил.
– Возьми меч! – повторил он.
Взгляд императора скользнул по клинку и вернулся к лицу Кара. Эриан понял.
– Кар! – сказал он. – Почему?
– Возьми меч, – в горле хрустел песок, слова хрипели, увязая в нем. – Или я убью тебя безоружного.
Не отводя глаз, Эриан шагнул в сторону. Вернулся с мечом.
– Я ждал тебя. А ты пришел, чтобы меня убить. Почему?
Кар ударил, зная уже, что император уклонится. Эриан легко шагнул в сторону, сделал быстрый выпад, который Кар отбил в последний миг.
– Почему? – опять спросил Эриан.
Кар ударил снова, и снова безуспешно.
– Как ты мог, Эриан? – спросил он тогда. – Как ты мог убить ее?
– Кого, Кар? – меч Эриана описал дугу возле его груди.
– И ты спрашиваешь? – Кар едва не задел императора. Тот отпрянул – и опустил меч.
– Кого я убил, Кар? – спросил он требовательно.
Тьма зашипела, пытаясь вновь овладеть Каром. Он с усилием вырвался из черной хватки. И сказал:
– Мою мать.
– Кар, – Эриан больше не пытался поднять оружие. – Не знаю, кто тебе сказал. Это ложь.
Картины, увиденные в отцовской памяти, ожили перед глазами. Разве можно так лгать?
– Она жива, Кар! – сказал Эриан. – Тебя обманули!
– Поклянись, – прошептал Кар.
– Клянусь Богом, Кар. Она жива. Я подарил ей тот замок и озеро, где лебеди. И навещаю ее каждый раз, как смогу вырваться отсюда.
Кар медленно опустил меч.
– Стража! – крикнул Эриан.
– Ты проиграл, отец, – сказал Кар, когда распахнулись двери.
Четверо стражников ввалились внутрь – в руках мечи, на лицах сонное отупение.
– Меня уже трижды могли убить, – с презрением заметил император.
Кар молча позволил стражникам забрать оружие. Не сопротивлялся, когда его руки скручивали за спиной. Грубый удар бросил его на колени.
– Не бить, – приказал Эриан. – Заприте его. И пошлите за жрецом.
Казематы под императорским дворцом не были ни сырыми, ни мрачными. Узников здесь почти не держали – на то есть городская тюрьма; разве что изредка какой-нибудь проворовавшийся слуга проводил ночь-другую в одной из камер. Стражникам, игравшим в кости в тесной караулке возле входа, недосуг было следить за парой мальчишек, открывавших двери снятым здесь же со стены ключом.
Кар помнил эти пустые комнаты без окон, где бродило, ударяясь о стены, гулкое эхо. Помнил тяжелые замки на дверях, шлепанье осторожных шагов и взволнованное дыхание наследника престола. Лампы дрожали в руках. Пляшущие огоньки выхватывали из темноты свод коридорного потолка, мертвые светильники на стенах, приоткрытые двери, завитки на висках принца. «Не бойся, – шепотом говорил принц, – если поймают, я скажу, что сам все придумал. А ты просто не мог оставить меня одного». «Я и не боюсь, – лгал Кар в ответ. – Думаешь, здесь есть призраки?» «Призраки колдунов… Стражник рассказывал кухаркам, что они воют по ночам. И гремят цепями». «Нет здесь никаких цепей! – спорил Кар, а сердце замирало в сладком испуге. – А если бы выли, Баргат бы знал!» «И я то же думаю», – шептал Эриан, стараясь шагать поближе к Кару: вдвоем не так страшно.
Но ни цепей, ни воющих колдунов юные принцы не нашли – ни в тот день, ни потом, возвращаясь сюда снова и снова. Только теперь, шагая знакомым коридором меж двух стражников, со связанными за спиной руками, Кар наконец увидел призраков.
Они шли рядом, локтем к локтю, держа лампы, не смущаясь ярких огней зажженных светильников, и не видели ни стражи, ни узника. Два мальчика в ярких, но мятых и местами порванных туниках. Два брата, неразлучные, как день и ночь. Садовый мусор, пушинки и листья трепетали в золотых кудрях принца, на белой коже темнели грязные следы. Брат-принц, смуглый и растрепанный, как дворовый пес, отдувал с лица спутанные черные волосы. Смутно вспомнилось, что призраков ждет взбучка за неподобающий вид. Но братья давно привыкли к взбучкам, и нынче же вечером через разлом в стене убегут в город. Там встретят компанию мальчишек – сыновей ремесленников и еще до темноты обзаведутся новыми синяками и новыми друзьями.
Призраки не оглянулись, когда Кара втолкнули в камеру. Они ушли дальше, к новым играм и приключениям, к далекому, но неизбежному предательству. Дверь захлопнулась, лязгнул замок, и Кар остался один.
Сразу, хоть и не помышлял о бегстве, потянулся магией к двери. Ощупал стены. Догадка оказалась верна: во времена магов здесь держали узников, наделенных Силой. Заклятия, не дававшие им покинуть стены камер, с годами не ослабли. Сам того не зная, Эриан выбрал единственное место, откуда Кар не сможет уйти.
«И хорошо. Куда мне уходить?»
Он сел на пол, привалившись к холодной стене. Закрыл глаза. Ни злости, ни обиды – лишь усталость да радость оттого, что не сделал непоправимого. Не убил Эриана в угоду отцу, как убил уже Гариона, как убил бы еще многих, не останови его кто-то, чья воля тверже воли Амона Сильнейшего. Случайность? Но кому, если не Кару знать, как направляемы случайности! С рождения и до сих пор все, что случалось с ним, было волей отца. Теперь, впервые, он столкнулся с иной волей. Аггары сказали бы: это Бог. Их Голоса учат, что есть много темных богов и лишь один – Светлый. Но если так, этому Светлому Богу молятся не только Дингхор и Тэрлах. Верховный жрец тоже. И не именем ли этого Бога истреблен целый народ Владеющих Силой? Нет, усмехнулся в темноте Кар. Лучше он будет верить в случайность.
«Ты предал меня», – шепнула тьма.
«Ты обманул меня», – ответил Кар.
«Ты умрешь».
«Знаю. Думаешь, я боюсь?»
«Я найду тебя, – беззвучно сказал отец. – Воскрешу. И убью снова. И снова. Я буду убивать тебя вечно».
«В самом деле? А когда же ты будешь возвращать Империю? Строить новые великие планы? Скажи, Сильнейший. Или я вправду был твоей единственной надеждой?»
«Империя будет моей, – произнес Сильнейший, и слова его прозвучали клятвой. – Я позабочусь, чтобы все, кого ты любишь, умерли в муках. Прощай, сын дикарки. Ты изначально годился лишь на кровь. До встречи после твоей смерти».
– Прощай, – сказал Кар.
Он хотел бы еще поспорить с тьмой. Или заглянуть в удивленные, непонимающие глаза Эриана. Схватиться в одиночку с сотней дворцовых стражников. Что угодно, лишь бы не слышать тонкого, отчаянного плача грифона.
Кар просил и умолял, даже приказывал – все зря. Ветер отказался улетать. На следующий день, когда блестящие парадными доспехами стражники вывели Кара на площадь для суда, грифон был там. Кружил, раскинув золотые крылья, чуть различимый штрих в синей пропасти небес. Слишком высоко для людских глаз и стрел, слишком близко для Кара. Впервые в жизни он применил Силу к своему грифону: только так можно было удержать Ветра, не дать ему обрушиться на площадь, сея хаос, в дикой ярости, ведомой одним лишь грифонам. Не дать спасти его, Кара.