Сильнейший смял заклятие Кара небрежно, как лист бумаги, но Кар ударил снова, на крохотный миг опередив отца. Грубо и незатейливо, упрощенной версией кокона, что некогда пытался применить Ирэн. Отец поднял руку, отбив заклятие на лету.
Теперь оба ударили одновременно, одним и тем же заклятием. Огненные молнии скрестились в воздухе и угасли, не причинив вреда. Вспышка разогнала наступивший сумрак, на миг ярко осветив отцовское лицо. Глаза Сильнейшего сверкнули.
– Жаль, – выдохнул он. – Из тебя вышел бы отличный Сильный.
– Люблю, знаешь ли, прыгать через ступеньки, – Кар метнул серебристый луч смерти Амону в грудь.
И упал на колено, когда Сильнейший легким движением развернул заклятие. Серебряная стрела вонзилась в левое плечо Кара, лишь по случайности не попав в сердце. Рука повисла плетью. Над головами вскрикнул грифон.
– Потому и закончишь сломанной шеей, – новый луч полетел вдогонку первому.
Не успевая отбить его, Кар упал на бок, и луч вонзился в купол. Тихий звон, неслышимый уху, обозначил сработавшую защиту. Вскакивая, Кар ударил что есть Силы, не лучом – копьем из серебристого света. И понял, что шутки кончились.
До сих пор отец лишь проверял его, подобно как фехтовальщик испытывает защиту противника. Теперь пришло время настоящей схватки.
Заклятие Кара вспыхнуло в воздухе, неспособное коснуться Сильнейшего. Тот стоял, расставив ноги и спокойно скрестив на груди руки. Из глаз его текла тьма.
Сила. Сила, такая древняя, что горы старились и рассыпались прахом, и вскипали новые, а она замечала их не больше, чем звери замечают смену шерсти по весне. Непокорная, дикая Сила, отголосок божественной жизни, возжигавшей некогда огни миров. Сила, направлявшая бег планет по орбитам и звонкий путь лесного ручейка, извергавшая молнии с неба и мокрых голых мышат из утробы матери.
Безумие первых магов, вздумавших покорить Силу. Великие сражения, не оставившие даже отсвета в памяти людей. Величие победителей, Владеющих Силой, хозяев мира, чьи города вздымались к небесам, когда прочие люди едва научились владеть огнем. Слава Империи, столь великой, что даже имя Бога в ней забыто, как ненужное. Искусства и науки, не знающие равных. Вершина славы – умение повелевать временем и пространством, способность прорвать невидимую завесу, распространив власть на другие миры.
И падение, горше которого нет. Кровь, великая кровь древнего народа, насквозь пропитавшая землю. Грязные, опьяневшие от крови дикари, рабы, полуживотные, без разбора убивавшие мужчин, женщин и детей. Трупы, сваленные в кучи на улицах древних городов. Измученные, полумертвые от страха и боли, выжившие – девяносто четыре человека, сорок ослабевших, умирающих грифонов. Долина, веками служившая рабочим кабинетом лучшим из лучших – отныне единственное пристанище. Отчаяние. Голод. Страх. И во мраке, как в мягкой земле, посеянные ростки новой славы.
Он был там, он видел все. Случайность задержала его вдали от столицы, когда последняя победа магов захлопнула Врата, спася мир и погубив его хозяев. Он, тогда еще даже не Сильный – просто Амон, два месяца прятался в лесах обезумевшей Империи. Он был ранен и не мог исцелиться, он голодал и не мог приманить даже крысу. Он научился охотиться. Добывать огонь, высекая искру, как дикарь. Строить шалаш из веток, непрочную защиту от непогоды. Когда способность рассуждать частично вернулась к нему, Амон пошел на север, к горам.
Тот путь, что за сутки преодолевали грифоньи крылья, у него занял больше месяца.
Ускользая от лавин, срываясь в ущелья, замерзая почти до смерти в заснеженных впадинах, передвигаясь ползком из-за сломанной ноги, он шептал слова проклятий, а ветер разносил их, обращая в торжественные клятвы. И Амон клялся, глотая слезы и пот, клялся – выжить. Отомстить. Напоить землю кровью дикарей. Вернуть Империю.
Он сдержал клятву. Последний из спасшихся, одолевший соперников, он железной рукой правил остатками Владеющих Силой. Его ум, изощренный тысячелетием жизни, долго и основательно готовил падение Империи дикарей. Против множества – хитрость, против мощи – предательство. Он не спешил. Плод его мести созрел в темноте и налился соком. Горе тому, кто посмел встать у него на пути.
Кар обнаружил, что стоит на коленях, обливаясь слезами и с мольбой протянув к отцу руки – прося не милости, а смерти. Сильнейший возвышался над ним, величественный и мрачный, как гора. Прекрасный, как Бог. Мир потускнел и смялся, будто сброшенный плащ, готовясь лечь к ногам великого Амона.
«Магия Воли, – с отчаянием подумал Кар. – Воля… Эриан».
В последнем, отчаянном порыве, всей силой души призвал воспоминания. Меч в императорской руке: «Убей меня, если хочешь»; растрепанная девчонка у костра, чумазая, с грязным одеялом на плечах; стада аггарских овец; нескладные тонконогие жеребята на лугу; золотистый хлеб на полях Империи.
– Ты не сможешь, – прохрипел Кар, поднимаясь с колен. – Мы тебе не позволим.
По древней Воле Сильнейшего он ударил своей, восставшей из небытия на крыше дворца. Ударил надеждой в глазах брата, детским смехом, золотом грифоньих крыльев. Жизнью – смерть.
Резкий звук, как будто лопнула натянутая струна, ожег магические чувства. Сильнейший резко выдохнул, отступил на шаг. На губах его выступила кровь. Кар ударил снова, не давая ни себе, ни отцу передышки. На этот раз – смертью, возвращая неудавшийся выпад отца.
– Умри. Ты давно отжил свое!
Он попал в цель. Кар почувствовал резкую боль и неверие Сильнейшего, почувствовал его панику, когда всей тысячелетней мощи не хватило полностью погасить силу заклятия.
– Умри! – повторил Кар, ударяя снова и снова.
Амон закричал. Его тело судорожно изогнулось, руки схватили ворот блестящей куртки. Затрещала разорванная застежка. Сверкнуло короткое заклятие, и сразу хлынула кровь. Рыча, как разъяренный зверь, Сильнейший подставил сложенные горстью ладони к открытой ране в своей груди и через мгновение взмахнул руками, выплескивая вместо заклятия густую алую жидкость.
Кровь не разлетелась брызгами. Плотный темно-алый мяч ударил Кара в грудь. Прошел внутрь, впитался в плоть. По рукам, по животу, по горлу потек густой тягучий холод. Вечерний мрак выцвел, посерел.
– Что… что это? – прошептал Кар, чувствуя, как его Сила растекается в воздухе, как странное равнодушие овладевает телом и душой.
– Твоя смерть, – спокойно сказал Амон. Кровь текла по его груди, по животу, и кровью была испачкана поднятая для последнего заклятия рука. – Чтобы ускорить ее приход…
Сильнейший уронил руку, когда между ним и Каром встала Кати.
– Хватит, – сказала она. – Отпусти его.
– С дороги, – приказал Амон.
– Нет. Или будешь драться со мной.
Кар молча смотрел, как Сильнейший отбрасывает Кати, как женщина падает на колено, из ее руки вырывается огненный шар, вырастает в стену пламени, разделяя противников. Заклятия ворочались в голове, разом утратившие Силу. До крови закусив губу, Кар поднял руку. Сила… у него есть Сила. Огненная молния вспыхнула и ушла в землю. Кар пошатнулся.
С неба упал Ветер. Встал рядом, безразличный к поднятым рукам магов, готовых покарать за вмешательство. Заклекотал – угрожающе, с вызовом.
– Не трогать! – закричала Кати. – Пусть они уйдут! Забирай его, Ветер!
Маги остановились, в замешательстве глядя на Сильнейшего. Тот засмеялся, полускрытый языками пламени.
– Ты дура, – сказал он. – Сентиментальная дура. Мозги достались тебе от матери.
– Я рада, что не от тебя!
– Если не уйдешь, я убью тебя тоже, – сказал ей отец.
– Сына и дочь, в один день? Давай, Сильнейший. Это в твоем духе!
Время почти замерло – подобное случалось разве что в Зале Совета. Маги молча слушали. Кар почти рухнул на плечо Ветру. Жизнь уходила, сменяясь холодом и равнодушием. Сознание таяло. Лишь одна мысль держала его, не давая соскользнуть во тьму – Кати. Кати… сестра?
– Он должен умереть, – долетел издалека голос Амона.
– Он умирает, разве ты не видишь? Отпусти его. Прошу тебя, отец!
Мгновения, тягучие, как часы. Наконец Сильнейший махнул рукой.
– Пусть уходят. Он умрет еще до утра.
Кати вскочила, бросилась к Ветру. Огненная стена за ее спиной угасла. Грифон припал к земле, позволяя Сильной усадить Кара.
– Кати… – слова не хотели выходить, приходилось напрягать остатки сил, выталкивая вопрос. – Почему ты… мне… не говорила?
– Какая теперь разница? Улетай.
– Нет… – ему все-таки удалось поднять голову. – Без тебя – нет!
– Дурак! – Кати с размаху шлепнула грифона по ляжке. – Вперед, Ветер! Пошел!
Ветер прыгнул, с каждым взмахом крыльев набирая высоту. Кар обессиленно уткнулся лицом в его гриву.
– Кати, – прошептал он. – Кати, Кати…
«Не умирай! – отчаянно просил Ветер, работая крыльями так, словно мог улететь от смерти. – Не оставляй меня!»
«Не оставляй меня, – сказал принц. Лунный свет сиял в золоте его волос. – Ты не бросишь меня, Кар?»
«Ты вырос», – хотел сказать ему Кар, но тут увидел императора – он стоял рядом с принцем, бок о бок и смотрел так же, настойчиво и тревожно.
«Останься со мной. Я не хочу снова тебя потерять, Кар, нет!»
«Я сделал все, что мог, – неслышно произнес Кар. – Все, что мог!»
«Ты обещал не оставлять меня, помнишь?»
Кар потянулся к ним, но с неба упала тьма, скрывая все. Грифонья грива пахла солнцем и болью, сердце рвал тонкий, едва различимый плач.
«Не умирай! Ты не можешь умереть! Мы – вместе!»
«Я люблю тебя, Ветер», – сказал Кар, но Ветра не было, не было и Эриана. Только лунный свет, струящийся, серебряный, колдовской. Потом из света выступила девочка. Ее волосы торчали клочками нечесаной соломы, на груди вспыхивала зеленая звездочка перстня.
Она смотрела с той же тревожной настойчивостью, что и принц-император. Молчала.
«Я сделал для тебя все, что мог», – опять сказал Кар.
Девочка нахмурила бесцветные брови. Пальцы, тонкие, с грязными ногтями, сжали зеленый камень.