кольку предполагалось, что Филипп и герцог Савойский двинутся на столицу. Из Италии срочно был отозван де Гиз с пятидесятитысячным войском, но испанцы, разрушив несколько небольших городков, отступили, и парижане вздохнули с облегчением.
К сентябрю пошли слухи, что Святая инквизиция вновь заинтересовалась делами Нострадамуса, и он счел за благо вернуться в Салон-де-Прованс. Франсуа верхом проводил повозку Мишеля до ворот Святого Иакова. Здесь они дружески обнялись, и Нострадамус поехал на юг. Франсуа вздохнул с облегчением: провидческий талант друга не на шутку пугал его. Слишком много было у шевалье того, что следовало скрывать. Раньше, когда они врачевали в Марселе, они были близкими друзьями, но теперь прямой и честный Мишель стал Романьяку в тягость, потому что в его жизнь вошла ложь.
Тем не менее, когда двумя месяцами позже он получил письмо от Нострдама, то очень обрадовался. С тех пор они стали переписываться регулярно.
Франсуа шел анфиладой комнат в Лувре, когда навстречу ему попался незнакомый господин. Тот, поклонившись, прошел было мимо, но вдруг остановился и окликнул его:
– Жюль!
Романьяк оглянулся и внимательно посмотрел на незнакомца. И вдруг узнал его: барон де Кердоне! Сердце Франсуа скакнуло, но он сделал над собой усилие и равнодушно произнес:
– Простите, сударь, вы ошиблись.
Но барона не так-то легко было сбить с толку. Подойдя почти вплотную, он покачал головой:
– Нет, виконт де Шарёз, я вас узнал. У меня превосходная память на лица.
Сколько Франсуа ни отнекивался, переубедить барона ему не удалось. Тот ушел с уверенностью, что здесь что-то нечисто.
Через несколько дней уже весь двор знал, что барон де Кердоне утверждает, будто Романьяк приходится ему сыном. Когда об этом узнала Диана де Пуатье, она тотчас пересказала эту сплетню Екатерине. И королева потребовала от «кузена» ответа – почему барон де Кердоне называет себя его отцом? Франсуа, который предвидел такой поворот событий и потому заранее продумал все ответы, принялся объяснять:
– Сударыня, я рассказывал вам неоднократно, как воспитывался в Романьяке и сбежал от приемных родителей. Во время своих скитаний я встретил даму, которая предложила мне кров и хитроумный план.
Франсуа подробно рассказал о том, как жил в доме графини, избегая лишь называть ее имя, и как позднее она представила его барону.
– Возможно, вы помните, мадам, что как-то сказали мне, будто мои манеры больше присущи аристократу, нежели крестьянину. И я ответил, что в жизни моей была необходимость обучиться манерам.
– Да, что-то припоминаю.
– Как раз об этой истории я и говорил. Моя покровительница хорошо потрудилась, обучая меня.
– Как имя этой дамы, шевалье? – Королева всегда обращалась к Франсуа по титулу, если была на него сердита.
– Я предпочел бы не называть его, сударыня.
– Ах, Романьяк, оставьте эти благородные глупости. Я не собираюсь лишать ее полученного от барона содержания, мне лишь надо знать, кто она.
Франсуа со вздохом ответил:
– Графиня де Шарёз.
– Хм, не слыхала. Где это было?
– В Лимузене, мадам.
Екатерина задумчиво помолчала, а потом вдруг рассмеялась:
– Занятная история, любезный брат.
Королева не преминула проверить все то, о чем поведал ей Франсуа. Она отправила сеньора Гонди в Лимузен, и спустя несколько недель тот вернулся с ответом: он застал графиню де Шарёз умирающей, но на смертном одре она подтвердила правдивость рассказа шевалье де Романьяка. Екатерина вздохнула с облегчением.
История эта вмиг облетела дворец, и придворные от души потешались над чудаком-бароном, который признал сына в крестьянском мальчике да еще выплачивал на него содержание. Де Кердоне стал посмешищем и предпочел вернуться в свои владения.
Это происшествие натолкнуло Диану де Пуатье на мысль проверить происхождение Франсуа. Она, как и королева когда-то, отправила посланника в деревеньку Романьяк, и тому повезло – он нашел Жака, родного сына Марии Дюваль. Жак готов был поклясться на Библии, что приемным ребенком его родителей была девочка и звали ее Бланка. Диана насторожилась, чутьем охотника поняв, что напала на верный след. Но она осознавала, что свидетельства одного Жака Дюваля будет недостаточно, поэтому ждала удобного случая, чтобы довершить начатое. И случай этот скоро представился.
На одном из очередных королевских приемов Диана, сидя в окружении придворных и принимая бесчисленные комплименты своей красоте и молодости, увидела старика лет шестидесяти пяти. Поначалу она не обратила на него внимания, пока не заметила, что тот не сводит глаз с Франсуа, который в другом конце залы разговаривал с королевой. Диана заинтересовалась – старик явно знал Романьяка, смотрел на него с улыбкой и легкой печалью. Прервав славословия очередного воздыхателя, она спросила:
– Кто этот седой господин, что стоит рядом с колонной? Его лицо кажется мне знакомым.
– Это мессир Филипп де Леруа, мадам. Он и его братья были в большой дружбе с королем Франциском.
Теперь Диана вспомнила. Когда-то она была знакома с ним, но с тех пор прошло много-много лет. Как он изменился, как постарел!
Инстинкт подсказывал герцогине, что неспроста Леруа смотрит на Романьяка таким по-отечески добрым взглядом. Она встала и направилась к старику.
– Господин де Леруа! – воскликнула она, приблизившись. – Не могу поверить своим глазам! О небо, как я рада вас видеть!
– Мадам! – Филипп отвесил глубокий поклон.
– Сколько же лет мы не виделись!
– Глядя на вас, сударыня, кажется, что немного, год или два. Время совершенно не властно над вами.
В таком духе они болтали несколько минут. Но даже разговаривая с Дианой, Филипп то и дело поглядывал на Франсуа.
– На кого вы все время смотрите, сударь? – засмеялась фаворитка. – На королеву?
– На господина, что стоит рядом с ней.
– Чем же он вас так заинтересовал?
– Он сын моего друга, мадам, – ответил Филипп, не подозревая, какую беду навлекает на Франсуа. – В юности я учился в военной школе при ордонансной роте, и там у меня был замечательный друг, Рене Легран, сын известного в Париже перчаточника. Вот он и был отцом этого господина.
Диана затаила дыхание. Наконец-то! Вот оно, столь нужное ей доказательство. Де Леруа не какой-нибудь Жак Дюваль, его показаний будет достаточно, чтобы разоблачить кузена-самозванца!
– Надо же, как интересно! – с энтузиазмом воскликнула она. – А про его матушку вы что-нибудь знаете?
– Ах, герцогиня, в его мать я был влюблен с юности. Но она вышла замуж за Рене. Увы, мой друг рано умер, и Женевьева осталась вдовой. А лет через десять мы поженились.
– Так вы ему почти отец? – «Ну же, расскажи еще что-нибудь!»
– К несчастью, нет, Франсуа покинул дом еще до нашей свадьбы. Ему тогда было четырнадцать.
– И с тех пор вы его не видели? – допытывалась Диана.
– Видел, – улыбнулся Филипп. – Однажды, лет десять назад, он приходил.
– Я так рада, сударь, что вы нашли сына своего друга.
Вскоре Диана рассталась с де Леруа и, не в силах терпеть, тут же бросилась на поиски Изабель де Шаль. Отыскав ее среди придворных, она перебросилась с Изабель парой ничего не значащих фраз и, словно случайно, завела разговор о Романьяке:
– Не припомните ли, мадемуазель, как его звали до того, как король дал ему дворянство?
– Франсуа Легран, сударыня.
– Благодарю вас.
«Попался, он попался! Теперь Романьяк в моих руках!»
Франсуа не видел на приеме Филиппа де Леруа и не подозревал, что над ним нависла опасность разоблачения. Потому он очень удивился, когда позднее тем же вечером Диана подплыла к нему:
– Не пройтись ли нам, шевалье?
– Почту за честь, сударыня, – поклонился Франсуа.
Они спустились в сад и некоторое время шли молча. Диане хотелось продлить момент своего триумфа, а Франсуа чувствовал себя все более неуютно, гадая, зачем он понадобился герцогине. Наконец фаворитка заговорила:
– Я слышала, шевалье, что барон де Кердоне признал в вас своего сына?
– Он ошибся, сударыня, – спокойно ответил Франсуа.
– Конечно. Ведь вы точно знаете, кто ваш настоящий отец, не так ли, шевалье?
– Отнюдь, мадам. Я могу лишь надеяться, что моя мать – Анна де Ла Тур.
Диана приготовилась нанести решающий удар.
– Лукавите, шевалье. – Она повернулась и, глядя ему в глаза, жестко сказала: – Вашу матушку звали Женевьева Легран.
Франсуа вздрогнул и с ужасом воззрился на герцогиню. Диана, наблюдая его реакцию, окончательно убедилась, что попала в точку. Она рассмеялась и продолжила:
– Вижу, вы прекрасно помните это. Так же, как и то, что ваш отец – перчаточник Рене Легран.
Побледнев, Франсуа опустил глаза. Изо всех сил пытаясь взять себя в руки, он поднял голову и как мог твердо сказал:
– Вы ошибаетесь, сударыня. Фамилию Легран я взял после того, как сбежал от приемных родителей.
Но эти слова не могли обмануть Диану. Реакция Франсуа сказала ей все, он сам себя выдал.
– Это не проблема, шевалье. Мы попросим королевского судью провести расследование. Конечно, Екатерина не обрадуется этому, но ведь истина важнее всего, не правда ли?
Герцогиня торжествовала. Вот он, ее недруг, стоит перед ней, бледный и пытающийся скрыть растерянность. «Это тебе за веер, за записку, за красотку Руэ, которую ты помешал изгнать, и за многое-многое другое!»
– А что сталось с Бланкой, шевалье? – невинно осведомилась Диана. – Вы ее убили, чтобы выдать себя за отпрыска Ла Туров?
Этого Франсуа стерпеть не смог. Он в ярости посмотрел на герцогиню, глаза его угрожающе сверкнули. Та попятилась.
– Успокойтесь, Романьяк, нет так нет. Кстати, я нашла Жака Дюваля. – Она саркастически рассмеялась и с издевкой добавила: – Вашего брата.
Это был последний гвоздь в крышку гроба, и Диана ожидала, что шевалье окончательно смешается, но тот, напротив, вдруг почувствовал себя увереннее. «Не все так просто», – подумал он. За десять лет пребывания при дворе его легенда не подвергалась сомнениям, он потерял бдительность и сам почти поверил в нее. Потому-то он и растерялся, да еще позволил Диане это заметить. Если б он подозревал, что у нее на уме, то смог бы как-то подготовиться и принять ее слова более спокойно. Впрочем, какая разница? Диане в любом случае все известно. «Но если она не пошла к королю или к Екатерине, раз она рассказывает это здесь, без свидетелей, – размышлял Франсуа, – значит, она не собирается пока меня выдавать. Что же ей от меня нужно?»