Это был невысокий коренастый господин с обычно резкими манерами, но сейчас он явно был в растерянности. Он вскочил, усадил Франсуа на неудобный стул и остался стоять рядом с ним.
– Видите ли, шевалье, произошла неприятнейшая ошибка, – осторожно начал он. – Дело в том, что господина де Леруа у нас нет.
– Где же он?
– Увы, сударь, он казнен.
– Чепуха, – поморщился Франсуа. – Его казнь назначена на семнадцатое, до нее еще четыре дня.
– И тем не менее это так. Нам было приказано немедленно казнить четверых заключенных, чтобы с ними могли работать доктора.
Романьяк начал терять терпение:
– О чем вы, господин прево? Какие доктора?
– Позвольте, сударь, я все объясню. Когда его величество был ранен в глаз, мы получили приказ срочно обезглавить четверых узников, казнь которых была назначена на ближайшее время. Это было необходимо, чтобы хирурги могли провести эксперименты с отсеченными головами и помочь королю.
Франсуа похолодел. Он вскочил, да так и замер, бессмысленно таращась в стену. Господи, как же он не подумал, что одним из этих несчастных может стать Антуан! Иезус-Мария, какая горькая ирония – он убил короля, чтобы спасти брата, а того казнили, чтобы спасти ко- роля!
Совершенно ошарашенный, Франсуа повернулся и, натыкаясь на мебель, словно слепой, двинулся к выходу. «Прости, Женевьева… Я не смог спасти твоего сына. Мое копье убило разом и его, и короля».
Теперь и смерть брата легла на душу Франсуа тяжким бременем вины. Лишь малым утешением служил тот факт, что Монтгомери не преследовали. Граф, теряясь в догадках по поводу случившегося, предпочел покинуть двор и отправился в Англию.
Несмотря на муки совести, Франсуа видел перед собой прекрасную перспективу. Екатерина фактически стала правительницей государства наравне с Гизами, и он, будучи ее доверенным лицом, родичем и другом, теперь рассчитывал на реальное участие в делах страны. Двенадцать лет он не имел власти и был лишь дворцовым интриганом, поскольку его покровительница была отстранена от управления Францией. Но теперь…
В сентябре Франсуа, как и весь двор, отправился в Реймс, где состоялась церемония коронации Франциска. Возвращаясь в Париж, шевалье тешил себя благостными мыслями о будущем могуществе.
Между тем приближалось время, когда принцесса Елизавета, выданная замуж за короля Филиппа, должна была ехать в Испанию. Екатерина пыталась, сколь возможно, отсрочить отъезд четырнадцатилетней дочери, но бесконечно удерживать ее было невозможно.
Вскоре после возвращения из Реймса королева вызвала Франсуа и сказала:
– Дражайший брат мой, король Филипп торопит нас, и я вынуждена отпустить Елизавету. Однако, вы знаете, она юна и неопытна, и я опасаюсь того, что может произойти с ней в Испании, которая еще недавно была нашим врагом. Как бы ни было мне больно расставаться с вами, я прошу вас, дорогой кузен, поехать с нею. Мне известна ее привязанность к вам, и ей будет легче на чужбине, если рядом будете вы.
Потрясенный, Франсуа молчал. Как?! Уехать сейчас, когда власть, о которой он мечтал, так близка?! Покинуть свою могущественную покровительницу и отправиться во враждебную Испанию, где вряд ли его ждет какое-то влияние? Чего ради?
Заметив его растерянность, Екатерина мягко сказала:
– Поверьте мне, Елизавете вы сейчас нужнее.
– Но, сударыня, как же…
– Прошу вас, дорогой кузен, не печальтесь. Я понимаю, вам невыносима мысль о расставании, но надеюсь, ее дружба сумеет заменить вам мою. Я же утешусь тем, что моей дочери легче рядом с вами.
Мысли Франсуа отчаянно метались. Что придумать, какие найти слова, чтобы убедить королеву отказаться от этого глупого плана? Но удар был слишком неожиданным.
– Мадам, я… я не знаю, что ответить. Мне действительно очень не хочется вас покидать.
– Поверьте, еще менее я желаю вас отпускать, – развела руками Екатерина. – Это только ради дочери.
Выбора у Франсуа не было. Он склонил голову в знак согласия.
– Сударыня, единственная мечта моя – служить вам там, куда вы пожелаете меня направить. Я буду рад сопровождать ее высочество, но не соблаговолите ли вы сказать, как долго мне следует там оставаться?
– А это зависит от желания королевы Испании, – ответила Екатерина, явно намекая на промах, который допустил Франсуа, назвав Елизавету «ее высочеством». – Пока она желает видеть вас при себе, я прошу вас оставаться в Толедо.
Мечты рухнули. Прощай, Франция, прощай, власть, прощай, феод, который он мог бы получить. Как ни желал Франсуа остаться, это было невозможно. Разочарованный и удрученный, он стал готовиться к отъезду.
В четверг, 18 ноября 1559 года, Елизавета вместе с Франсуа отбыла в Испанию. Двор сопровождал их от Блуа до небольшого городка Шательро, и неделей позже королева, сдерживая слезы, простилась с дочерью и «кузеном».
– Берегите ее, – прошептала она на ухо Франсуа.
Тот молча поклонился. Расставание с Екатериной далось ему нелегко. Двенадцать лет он служил этой женщине, стараясь поддерживать ее в горе и радости, и вот теперь он уезжал, не зная, суждено ли им свидеться вновь.
А королева… Она просто оторвала от сердца самого близкого, самого преданного друга, чтобы дочери на чужбине было менее одиноко.
Караван, состоявший из сотни всадников и нескольких десятков карет и повозок, двигался медленно, останавливаясь в каждом городе на пути. Везде путешественников ждал торжественный прием, праздник и ужин. Лишь к середине января пересекли они Пиренеи, являвшиеся естественной границей между Францией и Испанией. Здесь их встретил посланник короля Филиппа, дон Иньиго Лопес де Мендоса. Очень высокий и совершенно седой, лет семидесяти, этот испанский гранд выглядел строго и даже сурово.
– Донья Изабелла! Счастлив вас видеть! – Он, почтительно склонившись перед Елизаветой, опустился на одно колено. Та протянула ему руку для поцелуя, но дон Иньиго лишь ниже опустил голову: – Ни один мужчина не смеет коснуться королевы, ваше величество.
– Но как же… – Елизавета было растерялась, но тут же взяла себя в руки: – Благодарю, сеньор Мендоса.
– Позвольте сообщить вам, донья Изабелла, что я привез несколько дам, которые будут счастливы помочь вашему величеству во всем.
Королева кивнула и, оглянувшись, испуганно посмотрела на «дядюшку». «Бедная малышка!» – подумал Романьяк.
Франсуа ехал верхом рядом с каретой Елизаветы. Она, обычно такая жизнерадостная, сейчас сидела, устремив грустный взгляд в окно.
– Что печалит ваше величество?
– Ох, милый дядюшка, – вздохнула юная королева, – мне немного страшно. Мой супруг уже немолод и похоронил двух жен. Не ждет ли меня та же судьба? Возможно, первая помолвка более бы мне подошла.
Франсуа помнил, что изначально было договорено о свадьбе Елизаветы с сыном Филиппа, доном Карлосом, который был ее ровесником. Но когда король Испании овдовел, он разорвал помолвку сына и решил сам жениться на французской принцессе.
– Сударыня, уверен, ваш брак будет долгим и счастливым. Его величество совсем не стар, ему всего тридцать два.
– Только бы мне стать ему хорошей женой, – прошептала Елизавета.
Через два месяца утомительного путешествия кортеж достиг Гвадалахары. Дон Иньиго сопроводил королеву и ее родича в свой дворец Инфантадо, поражающий необычной, в берберском стиле, красотой. Здесь их уже ждал король Филипп.
Не отдохнув с дороги и даже не умывшись, Елизавета предстала перед мужем. Среднего роста, стройный, темноволосый, с усами и острой бородкой, он мог бы считаться красивым, если б не выражение лица – чопорное и холодное. Когда он заговорил, шевельнулись лишь его губы, лицо же осталось неподвижным, как маска. Позже Елизавета и Франсуа узнали, что это было частью сурового придворного этикета: король, как человек непогрешимый, не должен был проявлять эмоции прилюдно, он никогда не показывал свой гнев и крайне редко улыбался.
Дон Фелипе бесцветным голосом сообщил, как он рад встрече с супругой и тому, что она наконец благополучно добралась до Испании. Та в ответ поблагодарила с кроткой улыбкой. Король наклонился к ней, и впервые в его голосе появились человеческие нотки:
– Не пугает ли вас, донья Изабелла, седина в моих волосах?
– Она – залог того, что у моей новой родины мудрый повелитель, ваше величество, – ответила Елизавета, присев в глубоком реверансе.
Франсуа показалось, что король был приятно удивлен ответом юной супруги. Он поклонился ей и повернулся к стоящему позади юноше. Тот выступил вперед.
– Представляю вам моего сына, дона Карлоса.
Юноша поклонился. Елизавета внимательно смотрела на бывшего жениха. Длинное, вытянутое книзу лицо, недовольный взгляд темных глаз, пухлые, надменно изогнутые губы и ямочка на подбородке выдавали характер капризный и высокомерный. «Представляю, как ему сейчас обидно и неприятно, – подумал Франсуа, – ведь он знакомится с невестой, которую украл у него собственный отец».
После взаимных представлений и приветствий Елизавету, которую отныне все звали доньей Изабеллой, проводили в ее покои в женской половине дворца. Это тоже было новшеством для прибывших, поскольку при французском дворе покои таким образом не разделялись. Франсуа, которому выделили четыре комнаты на мужской половине, заснул, едва голова его коснулась подушки.
Двумя днями позже состоялось строгое, торжественное венчание. Изабелла, бледное личико которой светилось кротостью, была прекрасна. Даже на лице дона Фелипе, обычно такого сдержанного, угадывалось восхищение. Дона Карлоса отец подверг еще одному унижению, приказав тому быть посаженым отцом. «Как в Париже, – невольно подумал Франсуа, – только там страдала жена короля, а тут сын».
Свадьбу праздновали несколько дней, после чего двор переехал в Толедо, где находилась королевская резиденция – строгий и величественный Алькасар.