Навстречу войскам мятежников выступила армия короля во главе с семидесятичетырехлетним коннетаблем Монморанси. После ожесточенного сражения принц Конде отступил. Королевские войска победили, но коннетабль в этой битве был смертельно ранен.
Королева, хоть и была потрясена коварством протестантских лидеров, попыталась все-таки добиться перемирия. В Лувр тайно прибыли представители Конде и предъявили требования гугенотов. Екатерина, желавшая всеми средствами избежать новых бунтов и несчастий во Франции, готова была согласиться на их условия, но разъяренный Карл категорически отказался, и война начала набирать обороты.
Именно тогда Франсуа и получил приказ снарядить пять Копий и присоединиться к действующей армии. Копьем в обиходе назывался отряд из нескольких человек – всадников и лучников, во главе которого стоял рыцарь-башелье.
На войне всякое могло случиться, поэтому Франсуа спрятал в небольшую шкатулку серебряную монету тамплиеров, крестик, перстень Ла Туров и десяток золотых экю. Шкатулку он зарыл под большим дубом в лесу, на границе своих владений: как знать, не придется ли ему переселяться в другое тело и будет ли у него возможность попасть в замок д’Ом.
Довольно быстро барон призвал собственное войско и снарядил обоз. Ему удалось набрать даже не пять, а десять Копий, и отрядом из шестидесяти человек он выступил на север, по направлению к Парижу.
Они миновали Монсоро, Мулен, Невер, Кламси, Осер. Всю дорогу впереди маленькой армии следовал один из всадников, выполняя роль разведчика. И Франсуа, и его ближайший помощник, баннерет[23] Шарль де Бризаль, считали эту предосторожность необходимой, хотя ни один из них не знал, что армия принца Конде следует после битвы при Сен-Дени на юго-запад, то есть им навстречу. За нею по пятам шли королевские войска, возглавляемые младшим братом короля, шестнадцатилетним Генрихом Анжуйским.
Туманным, непогожим январским утром в полулье от небольшого городка Жуаньи разведчик барона Анри Лебьен наткнулся на трехтысячную армию гугенотов. Он тотчас же поскакал к Романьяку с известием.
– Вы уверены, мессир Лебьен? – недоверчиво спросил Франсуа. – Это точно не войска короля?
Тот покачал головой:
– Ни малейших сомнений, ваша милость. Я участвовал в битве за Сен-Кантен и узнал адмирала де Колиньи, а он ведь теперь гугенот. Да и знамена у них протестантские.
– И как скоро они наткнутся на нас?
– С их скоростью – через пять-шесть часов. Надо уходить, ваша милость.
Франсуа обернулся к помощнику:
– Что скажете, де Бризаль?
– Их три тысячи, нас шестьдесят душ. Лебьен прав, сударь, надо отступать.
– Куда отступать? Кругом снега.
– Вернемся в Жуаньи, оттуда есть другая дорога на Париж, через Куртене и Немур.
Франсуа представил, как потом будет рассказывать королеве, что бежал от армии принца. Губы его упрямо сжались:
– Вот пусть они по этой дороге и уходят. А нам в Париж, полагаю, уже не надо: наверняка гугенотов преследует армия короля. Нам бы их как-нибудь задержать…
Обернувшись, Франсуа долго смотрел на лес, который они недавно миновали, а потом решительно сказал:
– Слушайте, де Бризаль. Мы возвращаемся в лес и занимаем позиции там. Гугенотам его не миновать, через него проходит единственная широкая дорога. Пошлите двух конников в Жуаньи, пусть купят шляпы, рубахи, дублеты[24], камзолы – все, что найдут.
– Сколько, сударь? – спросил удивленный Бризаль.
– Сколько смогут. Пусть тащат любую одежду. И прикупят немного синей ткани. А мы пока займемся подготовкой.
Через полчаса воины Франсуа уже достигли кромки леса. Барон приказал всем конникам спешиться и приступать к работе: каждый должен был из ветвей и сучьев изготовить как можно больше крестов с короткой поперечиной размером с человеческий рост. Солдаты рубили жерди и недоуменно переговаривались:
– Барон решил биться и заранее позаботился о крестах над нашими могилами?
Когда посланные в Жуаньи всадники тремя часами позже вернулись с ворохом одежды, Франсуа велел натягивать ее на готовые кресты. Получилось что-то типа пугал, которые он приказал расставлять вдоль дороги в ряды, по десять штук в каждом. Эта «армия» растянулась на несколько десятков туазов. Из ткани Романьяк велел сделать подобие королевских штандартов и, прикрепив их к жердям, расставить тут и там между пугалами. Впереди всего этого великолепия должны были размещаться конники, а по бокам – пешие воины.
Выстроив всех, Франсуа и Бризаль отъехали на сотню шагов вперед, чтобы оценить результаты своих трудов, и были потрясены: казалось, по лесной дороге, насколько хватало глаз, идет огромное войско короля. Де Бризаль расхохотался:
– Недурно, господин барон, очень впечатляет. Но что мы будем делать, если гугеноты не испугаются?
– Вряд ли они решатся напасть, – пожал плечами Франсуа. – Соваться в лес при таких обстоятельствах – чистое безумие.
День подходил к концу, на заснеженные поля спустились сумерки. Армия гугенотов шла быстро, надеясь к вечеру достичь Жуаньи. Суровая зима вынуждала их грабить города и фермы, мимо которых они проходили, продовольствия не хватало, но пока случаи дезертирства были редки.
Принц Конде и Гаспар де Колиньи ехали рядом, вполголоса обсуждая насущные дела. Неожиданно в первых рядах воинов наметилось какое-то волнение, к командующим подскочил граф де Шатоне и прокричал:
– Господа, впереди армия католиков.
Конде и Колиньи переглянулись.
– Это невозможно, – принц решительно покачал головой, – Генрих в двадцати лье позади нас.
– Извольте взглянуть сами, ваше высочество, – развел руками граф.
Еще раз недоуменно переглянувшись с Колиньи, Конде поскакал к первым рядам. И в изумлении застыл. Впереди, на широкой лесной дороге, уже с трудом различимые в вечерних сумерках, стояли войска Генриха. Королевские штандарты, развевающиеся тут и там, не оставляли ни малейших сомнений. Принц тут же приказал гугенотам остановиться, с грустью наблюдая, как в изумлении вытягивается лицо подъехавшего к нему Колиньи.
– Господи Боже, как они там оказались? – пробормотал адмирал.
– Кто ж знает… Что будем делать?
Граф де Шатоне настороженно сказал:
– Должно быть, они заметили нас раньше, чем мы их. Остановились и ждут.
Колиньи все еще не верил своим глазам:
– Нет, этого просто не может быть…
– Довольно, сударь, – раздраженно прервал принц. – Вы сами все видите не хуже меня. Некогда раздумывать, как они сумели нас обогнать, нужно срочно принимать решение. Считаю, что нам было бы выгодно напасть на них, пока они растянуты в длиннющую колонну, но… лес, темнота.
Колиньи озабоченно кивнул:
– Верно, ваше высочество. Но к утру они перегруппируются. Плюс их раз в пять больше.
– Да. К тому же наш обоз почти пуст… Заночуем в Сези, оттуда есть дорога на запад, пойдем на Орлеан и Шартр. Разворачиваемся!
Принц отдал команду, затрубили рожки, и огромное войско, неуклюже развернувшись, тронулось в обратную сторону. Небольшой конный отряд прикрывал отступающих сзади.
Анри де Бризаль, с радостным удивлением проводив взглядом удалявшихся гугенотов, повернулся к Франсуа и поклонился:
– Поздравляю, господин барон, вы в одиночку заставили бежать целую армию!
На следующий день, продолжая движение на север, отряд Франсуа встретился с войсками герцога Анжуйского. Радостно обняв «дорогого дядюшку», Генрих выслушал его рассказ о вчерашнем происшествии.
– Но где же армия Конде теперь? Ведь вы шли с юга, а я с севера. Гугеноты должны были оказаться между нами.
– Единственная лазейка для них – дорога на Монтаржи и Орлеан из Сези, – ответил Франсуа, – думаю, по ней они и направились.
– Что ж, тогда в путь, на запад, – провозгласил герцог.
Из всех детей Екатерины Генрих менее других нравился Франсуа. Он был взбалмошным и капризным, но сейчас Романьяк был рад его видеть. Барон соскучился по своей «сестре» и «племянникам», по Парижу, по дворцу и интригам.
Но пока о возвращении к старой жизни нечего было и мечтать. Отряд Франсуа влился в королевскую армию и вместе с ней направился вслед за войском гугенотов.
Несколько недель преследовал Генрих Анжуйский протестантов, но генерального сражения избегал. К концу зимы обе армии были измучены морозами и голодом, и принц Конде отправил к королю посланником кардинала Шатильонского, брата Колиньи, с предложением мира. Карл, крайне стесненный к тому моменту в средствах, согласился, и в марте 1568 года вторая религиозная война завершилась подписанием мира в Лонжюмо. Король издал «Эдикт об усмирении волнений», а гугеноты направили к нему делегацию, которая принесла торжественную «клятву повиновения».
И снова Франсуа вернулся ко двору. Король и Екатерина встретили его с распростертыми объятиями. Барон был назначен помощником канцлера Мишеля де л’Опиталя и с удовольствием погрузился в разработку законов и указов.
Королева хохотала до слез, услышав историю о войске из пугал. Она заставила Франсуа несколько раз пересказывать ее, в том числе и в присутствии фрейлин, которых этот случай тоже очень позабавил. С их легкой руки байка гуляла по дворцу, и весь католический двор от души потешался над доверчивостью Конде и Колиньи.
В начале лета двор переехал в Мадридский замок, что в Булонском лесу. Барон с удивлением увидел, что вокруг замка появился ров и охраняют его теперь тысячи солдат. Было ясно: Екатерина боялась. Франсуа заметил, что ее отношение к гугенотам изменилось. Однажды он задал ей этот вопрос напрямую и услышал такой ответ:
– Да, дражайший брат, теперь я смотрю на реформаторов по-иному. После того сюрприза – помните, когда они попытались захватить нас с Карлом? – я чувствую, что они не столько борцы за религиозные идеи, сколько самые обыкновенные бунтовщики. Они нелояльны короне. И все чаще и чаще я задумываюсь, правильна ли моя политика веротерпимости? Может быть, наоборот, стоило обходиться с ними строго, как и делал всегда мой дорогой супруг? Задушить кальвинизм на корню и не позволить ему распространиться по всему королевству? Понимая, что от моих решений зависит судьба Франции, я мучаюсь неуверенностью. Цель моя – сохранить процветающее государство, не дать разгореться большой войне, но верным ли путем я иду к этой цели? Ныне я нередко сомневаюсь в этом…