Пикап впереди мигнул стопами и принялся замедлять ход. Поток машин медленно, очень медленно вливался в ущелья под Иерусалимом.
Глава 18Интермеццо
Вальтер напрасно думал, что его проблемы никого не интересуют — это было не так. Тем, чтобы продлить свободу действий Легиона на территории Израиля, занимались достаточно влиятельные люди, но все попытки воспользоваться каналом, аналогичным тому, что был задействован в Париже, ни к чему не привели. Никто из озаботившихся этим вопросом не был достаточно безумен, чтобы обратиться напрямую к руководству страны: было ясно, что ничего, кроме больших неприятностей, такое обращение не принесет. Второй же призыв к тем, кого в парижском «Опье-де-Кошон» представлял юноша арийской наружности, просто не достиг цели — парламентеров проигнорировали. Попытки устроить еще одну встречу на высшем уровне продолжались, но технические службы Легиона получили новые установки, рассчитанные как раз на то, чтобы предотвратить утечку информации и ее распространение на случай неудачи.
Тысячи поисковых машин во всем мире были поставлены под контроль, исходящий трафик израильских провайдеров фильтровался тщательно, по расширенному критерию, и мощные компьютеры ежесекундно перемалывали миллионы бит информации. Одновременно с этим в научном сообществе и в журналистской среде начались мероприятия по дезавуированию содержания апокрифа, ежели такой все-таки объявится. Ведь правду очень легко объявить ложью, особенно, если успеть сказать первым.
Так что в тот момент, когда Арин и Валентин вышли в Сеть, ситуация уже была подконтрольна техническим службам, работающим на Легион, и все крупные узлы израильского сегмента подвергались не выборочному, а сплошному мониторингу. Это стоило колоссальных денег, значительно больших, чем любая операция по зачистке, но тот, кто платил за услуги, вполне мог позволить себе такие траты.
За клавиатурой была Арин, никогда в жизни не сталкивавшаяся с таким понятием, как конспирация, но достаточно сообразительная и приспособленная к жизни особа — поэтому соединение пошло через анонимный сервер. Сервер находился в Голландии и ломать его было бы себе дороже, но вот незадача — выход в Сеть осуществлялся по радиомодему. И карточка, стоящая в нем, тоже была куплена на имя Якуба Воу, так что о том, что беглецы выходили в эфир и работали в Интернете, Хасим узнал почти сразу после того, как переговорил с Вальтером-Карлом. К этому моменту беглецы все еще находились на связи с сетевым узлом.
Израиль. Иудейская пустыня.
Наши дни.
— Есть, — сказала Арин. — Законнектились. Давай адрес!
Когда-то, достаточно давно, после того, как на его ноуте безо всяческих причин и предупреждений полетел жесткий диск, Шагровский завел себе правило дублировать важную информацию и держать ее подальше от железа, на удаленном сервере, расположенном, например, в Калифорнии или на Гавайях — в общем, неважно где, лишь бы подальше. Отправленное туда письмо доносило до места «прищепку» с информацией, которую Шагровский мог взять из Сети везде, где есть Интернет. Такое вот малодоступное для непосвященных хранилище сейчас устраивало Валентина полностью — он продиктовал адрес и, пока девушка стучала по клавишам, вставил флешку в гнездо USB. Ничего лучшего для хранения копии рукописи у них сейчас не было.
Фотографий и сканов набралось много — восьмигигабайтная флэш-карта была забита под завязку. В данной ситуации фотографиями можно было пренебречь — пропускная способность радиоканала невелика и заниматься сортировкой нет времени и сил, а вот сканы… Сканы — это доказательства более очевидные.
Валентин отодвинул Арин плечом и принялся паковать файлы.
Более пяти штук «прищепок» в письмо поместить не удавалось, а сканов — почти две сотни. Некоторые страницы рукописи сканировали не один раз, времени разбирать копии, пока шли раскопки, у Валентина не было, и сейчас он работал практически с черновиками, «пристегивая» все подряд.
В своей берлоге радостно захихикал Хасим — он не смог перехватить почту на узле «Орандж», но засек анонимный сервер, через который Арин вышла в Сеть. Защита сервера была хороша, но не рассчитана на технические средства, которыми обладал араб с неприятным писклявым голоском и настоящими золотыми мозгами — файлы еще передавались в эфир, а компьютерщик уже видел их трассу до конечного пункта.
Хасим откинулся на спинку сетчатого кресла, отхлебнул кока-колу из запотевшей банки и удовлетворенно хмыкнул. Пальцы его снова пробежались по клавиатуре, сохраняя в памяти компьютера копию того, что светилось перед ним на экране. Он был доволен собой, очень доволен!
Деньги за труд ему причитались немалые, но он их заслужил. Заслужил все. До цента.
Глава 19
Иудея. 70 год н. э.
Крепость Мецада.
Тень, мелькнувшую над плато, заметил и Иегуда — раскинутые в стороны кожистые крылья на миг смахнули звезды. Это было похоже на знак смерти, тем более, что смерть была близка.
Очень близка.
Не более пяти шагов отделяли старика от Элезара и бен Канвона и, если сам вождь сикариев и не собирался перерезать Иегуде горло, то ему достаточно было подать знак — бен Канвон убил бы его с удовольствием!
— Я безоружен, Элезар, — Иегуда протянул вперед руки ладонями вверх. — Немного чести такому отважному воину, как ты, убить меня. Но каждый, кто стоит здесь перед нами, видел, что ни годы, ни немощь не помешали мне каждый день вносить свою лепту в борьбу. И если настанет завтрашнее утро, я хочу встретить солнце с мечом в руках, чтобы защитить эту твердыню в последний раз! Да, я умру, но умру, как воин, а не как жертвенный баран! Разве мое желание позорно? Разве есть что-то недостойное в том, чтобы стоять до конца?
Иегуда слышал гудение толпы — тяжелый, низкий звук, как от растревоженного улья. Его слова достигали цели, рождали сомнения, не давали людям поверить в самоубийственную речь вожака, и каждая выигранная минута отбирала у Элезара завоеванное было преимущество.
Это понял Иегуда — понял и восторжествовал. Но радость его была недолгой, потому что и бен Яир тоже прекрасно понял, что теряет контроль над толпой. Глаза сикария налились кровью — казалось, они могли светиться алым, и не отражая пожар. Он готов был убить любого, кто осмелился противоречить ему, но убить старика, которого слушали со вниманием и пониманием те, на кого Элезар хотел опереться, означало проиграть битву за души соратников, а этого вождь допустить не мог. Обычно он не останавливался перед тем, чтобы пролить кровь, но тут был вынужден вступить в словесный бой, да еще и с противником, который, как оказалось, был не новичком в ораторском искусстве.
— Сколько из нас могут завтра взять в руки оружие? — спросил бен Яир, обращаясь более к толпе, чем к собеседнику. — Сотня? Полторы сотни? Или мы дадим в руки мечи нашим детям? Даже младенцам? — Он захохотал. — О, да… Это устрашит римлян! Ребенок с мечом в руке! Может быть, женщины остановят легионеров? Что ты смотришь на меня, старик? Одно дело — подносить на стены корзины с камнями, и совсем другое — отражать штурм: сила на силу, сталь против стали! Хочешь, я скажу тебе, сколько воинов завтра может стоять у пролома? Три с половиной сотни здоровых и тридцать пять раненых! Остальные — дети и женщины. Пусть они даже возьмут в руки оружие, но… сколько из них попадет в руки врага, когда битва закончится?! А дети? Ты готовишь им участь рабов? Игрушек для услады тел?
— У них будет шанс уцелеть, — возразил Иегуда. — Пусть многие из них умрут в бою, пусть из тех, кто останется в живых, большинство умрет в рабстве, но те, кто сумеют избегнуть страшной участи, родят детей, внуков, правнуков… Весь народ израильский произошел от двенадцати мужчин, часть семени которых есть в каждом из нас. Кровь каждого из нас будет жить в сотнях наших потомков. Убей тысячу здесь, и через сто лет мы недосчитаемся десяти тысяч!
— Рабов! — выкрикнул Элезар, перебивая Иегуду. — Десяти! Тысяч! Рабов! Рожденные в неволе станут римлянами, а не иудеями! Неужели ты не понимаешь этого, старик!?
— Они будут жить и нести в своих жилах память нашей крови. Назови их, как хочешь, но рано или поздно они вернутся к истокам…
— Если еще истоки будут!
— Истоки — это люди, которые помнят. Сохрани людей — и ты сохранишь истоки. Смерть не имеет памяти, Элезар. Помнят только живые!
Бен Яир бросился к Иегуде, но не ударил, а навис над ним, задыхаясь от злости. Кулаки его судорожно сжимались и разжимались, правая рука шарила по поясу в поисках рукояти сики таким знакомым Иегуде движением.
— И что запомнят эти люди? — просипел он, срываясь на высокие ноты в конце слов. — Что они передадут дальше? Следующим поколениям? А, старик? Что они стали на колени? Что геройской смерти предпочли собачью жизнь в конуре врага? Рабы, старик, рождают рабов!
— Я видел, как рабы рождали свободных, — сказал Иегуда. — И видел, как у свободных рождались рабы. В мире бывает по-разному, Элезар. Но только у мертвого нет будущего. Никакого. Я не призываю тебя сдаться. Я бы отрезал себе язык, если бы он вздумал говорить такое! Но пусть каждый из нас выберет себе судьбу — умереть с оружием в руке, быть плененным или испустить дух от руки соплеменников! Даже Предвечный дал человеку право выбора! Почему ты отнимаешь его у людей?
— У нас не осталось выбора! — пророкотал бен Канвон за спиной вождя. — Мы или умрем, как свободные люди или над нами надругаются. Не смущай людей, старик! Твой век закончился, так уйди с достоинством!
— С достоинством — означает с оружием в руках! — сказал Иегуда твердо. — Я не овца, подставляющая горло резнику. Я человек. И то, что я пережил на своем веку, тебе и не представить. Гордость моя не в том, чтобы спрятаться в небытие, уходя от ударов судьбы, а в том, чтобы нести ответственность за путь, который избран. Не-называемый дал нам жизнь, мы вправе распоряжаться ею. Но он же дал нам разум, чтобы мы знали, как ею распоряжаться.