— К сожалению, я не брежу…
— А уж как я об этом жалею! Можешь побыть на линии?
— Конечно.
— Тогда побудь, пожалуйста.
Рувим оглянулся. Неподалеку от него (тоже в тени — даже вечернее солнце все еще палило нещадно) стоял Зайд, если не смотреть на морщины, иссекавшие лицо, такой же, как и много лет назад, когда он только ему одному известными способами находил путь среди пустыни — сухой, высокий и спокойный. И все-таки чужой. Пусть не совсем, но чужой.
— Я его знаю? — спросил он негромко.
— Меламед… — ответил профессор.
— Он теперь целый генерал. Привет передашь?
— Считай, что передал.
— Машина за сараем, ключ в зажигании. Я сказал Якубу, чтобы заправил по пробку. Пикап старый, но другого нет.
— Спасибо, Зайд.
— Оставишь жестянку в городе, только ключ под коврик, а то братья угонят.
Он ухмыльнулся краем рта.
— Я заявление об угоне завтра подам. Так, с этим — всё! Вот деньги за вездеходы.
— И за это спасибо.
Зайд пожал плечами.
— Тут благодарить не за что. Ты — продал, я — купил. Выгодно.
— Слушай, сержант, — сказал Рувим, щурясь от яркого света. — На вопрос ответишь?
Бедуин кивнул.
— А если бы мне было нечего продать? Вот пришел бы я к тебе голым и босым — ты бы помог? Или прогнал?
Зайд пожал плечами.
— Ты не пришел ко мне голым и босым. Что говорить о том, что не случилось?
— И все-таки?
— Думаю, что помог бы, — пожал плечами Зайд. — Но… — тут же поправился он, — машину бы не дал.
Трубка в руках у Рувима заквакала.
— Я здесь, здесь… — сказал он в микрофон. — Да, Гиора, я тебя слушаю!
Тат-алуф уже сидел в кабине вертолета, и «черный ястреб» стремительно скользил над желто-красной землей в сторону Беэр-Шевы.
— Я говорил с контрразведкой. Они говорят, что ничего не знают, но я в этом не уверен — уж очень юлил мой знакомец! Тебя я не засветил, никакой конкретики в разговоре. А у него приказ, это точно — темнит, врет и выкручивается. Потом я поговорил с одним моим парнем в ЯМАМе[139]…
— Дай мне догадаться! — невесело пошутил Рувим. — Он тоже сказал тебе, что не в курсе?!
— Да, — согласился Меламед, не оценив иронии. — Это так. Но притом он слышал о каком-то инциденте в районе Национального парка, хотя, если ему верить, слышать об этом никому не полагалось. По его словам, информация закрыта на самом высоком уровне. Это не самодеятельность, капитан — это значит, что кто-то усиленно заметает мусор под ковер. Все происходящее выглядит театральной постановкой, Рувим.
— Если ты думаешь, что мне нравится принимать участие в этом спектакле, то поверь — это не так! Гиора, ты знаешь меня много лет! Скажи, ты когда-нибудь видел, чтобы я паниковал?
— Нет.
— Так вот — я в панике. Считай, что в истерике. И вовсе не потому, что мне страшно — а мне страшно — а потому, что я ничего не понимаю! Вообще ничего! «Не понимаю» — означает еще и «не знаю, что делать»! Я просто бегу.
— Интересно, сколько стоит рукопись, если твои преследователи не поленились устроить такое сафари?
— Она ничего не стоит, пока находится у меня в руках. На черном рынке — не один миллион долларов. А для исследователей она бесценна.
— Ладно, капитан. Истории про бесценные рукописи расскажешь мне при встрече. Что я могу сделать для тебя?
— Вытащи нас отсюда. Просто пришли вертушку и забери. Если мы пересидим пару суток в каком-нибудь укромном месте, то расклад может резко поменяться.
— Это всё? — удивился Меламед. — Я уж думал, мне придется развязать локальную войну с мировым терроризмом. Сможешь определить координаты? Откуда вас тащить?
— Конечно, — радостно сказал профессор Кац. — Подождешь минуточку?
— Подожду. У меня как раз вторая линия.
— Зайд, — позвал Рувим. — У тебя GPS под рукой есть? Стрелок просит координаты!
Трубка забубнила что-то неразборчиво.
— Да погоди ты!
— Рувим, — голос Меламеда в наушнике звучал растерянно. Гиора явно не понимал, что происходит. — Египтянин, я не могу выслать за тобой вертушку. Мои распоряжения отменяются. Мне приказано явиться в штаб в Беэр-Шеве и находиться там вплоть до особого распоряжения.
— Ты серьезно?
— Куда уж серьезней! Я ничего не понимаю.
— Кто приказал?
— Командующий. Причем, если судить по голосу, он понимает не больше, чем я. Сколько времени тебе надо продержаться?
— До утра, если я не ошибся в расчетах, — ответил профессор обескуражено. — А если ошибся, тогда твой вопрос и мой ответ никакого значения не имеют.
— Все так плохо?
— Все гораздо хуже, чем ты можешь себе представить. И чем я могу себе представить!
Трубка в руках Рувима зажужжала — пришел SMS.
— Я получил приказ, Египтянин, — тат-алуф чуть изменил интонацию, заговорил нарочито четко, чеканя слова. — Я военный и должен его выполнить. Генерал имеет большую ответственность, ЧЕМ АДЪЮТАНТ ГЕНЕРАЛА! АДЪЮТАНТ СВОБОДНЕЕ! Пусть у него меньше власти, но и ответственности меньше. Я свяжусь с тобой, как только смогу. Держись, Египтянин.
Вертолет генерала заходил на посадку — прямо в центр нарисованного на горячем бетоне круга. Вокруг теснились ангары — огромные металлические короба. Неподалеку виднелись здания окраин Беэр-Шевы. От ворот к садящемуся «черному ястребу» уже летел джип.
Глава 21
Иудея. 70 год н. э.
Крепость Мецада.
Над остывающей под ночным холодком крепостью, проникая во все ее потаенные уголки — дворцовые покои, бани, казармы, в синагогу — разносился негромкий, окончательно сорванный голос Элезара бен Яира:
— Пусть жены поцелуют своих мужей, а мужья жен! Если что стоит между вами — пусть оно уйдет, забудьте о распрях и простите друг другу обиды. Пусть матери поцелуют своих детей и обнимут их на прощание, а кормящие пусть дадут младенцам грудь — негоже им уходить из этого мира голодными. Поторопитесь, у нас мало времени. Нам надо успеть все закончить до рассвета.
Толпа уже не стояла перед ним, завороженная речью. Она растеклась по Мецаде, каждая семья, каждая пара, каждый человек, если он был одинок, искали укромный угол, чтобы проститься. Искали место, сокрытое от чужих глаз, чтобы уйти. Любовь и смерть одинаково требуют одиночества.
— Молитесь! — говорил Элезар. — Пусть Яхве направит вашу руку! Пусть Яхве укрепит вас в намерениях! Пусть Яхве даст вам силу исполнить задуманное…
По каменной лестнице, соединявшей части Северного дворца в единое целое, неслышно сбегал лучник Бная (тот самый, что был изящен и строен, как девушка). Рядом с ним, едва касаясь маленькими ступнями ступеней, скользила девушка в черном кетонете, совсем юная, по виду едва достигшая четырнадцатилетия, державшая за руку мальчика лет семи-восьми. Плиты на ступенях были уложены строителями Иродова гнезда так, что между ними бы не вошло и лезвие сики. Вся троица шагала совершенно беззвучно, девушка все время оглядывалась, бросая через плечо настороженные взгляды. Впрочем, охраны, ранее круглосуточно сторожившей путь на нижние ярусы, сегодня не было видно, и на идущих всё равно никто бы внимания не обратил.
Спустившись в самый низ, к стенам царской бани, Бная сбросил легкие богатые доспехи, доставшиеся ему в качестве трофея, положил на землю лук с колчаном стрел, одним махом перескочил через ограждение и, ухватившись крепкой рукой за каменную балясину, завис над бездонной пропастью, на дне которой вспыхивали факелы римских охранений и горели костры в квадратах лагерей.
— Есть, — сказал он, нащупав что-то за краем. — Пойди-ка сюда, Юдифь…
Девушка послушно шагнула за ограждение, оставив мальчика на площадке. Мальчишке явно стало неуютно одному в темноте, и он присел, прижимаясь к перилам, стараясь оставаться поближе к спутникам.
Бная и Юдифь
— Вот здесь, — произнес Бная, понизив голос до шепота. — Давай Руку.
Юдифь с испугом поглядела вниз, но оторвала одну руку от ограждения и протянула туда, куда указывал лучник.
— Чувствуешь?
— Да, — отозвалась девушка.
— Теперь ногу сюда… Есть? — Да.
— Переносишь вес на эту ногу, и ты на месте. Просто соскользнешь вниз. Давай.
— А как обратно?
— Сама — никак. Для того, чтобы Шломо спустился сюда, нужна ты. А для того, чтобы ты оттуда вышла, нужен Шломо. Он подсадит тебя… А потом ты затащишь братца на уступ и поможешь ему выбраться из мины.
— Он маленький, — возразила Юдифь. — Разве он сможет меня подсадить?
— Тебе будет достаточно опереться на его руки… Я же знаю, ты легкая. Давай, попробуй!
Девушка легко, словно всю жизнь только и делала, что лазила по скалам, скользнула в узкую щель между двумя глыбами, расположенную под выступающей над пропастью балюстрадой. Слышно было, как зашуршали, падая в глубь мины, небольшие камушки.
Мальчишка, заметив исчезновение сестры, насторожился, но Бная сделал ему знак рукой, и тот затих, только глаза наполнились слезами — было видно, что Шломо очень боится остаться один.
— Мы сейчас вернемся, — прошептал ему Бная, — я только покажу ей дорогу. Ты понял?
Мальчик кивнул.
— Не будешь бояться?
Шломо кивнул и тут же украдкой смахнул крупную слезу с замурзанной мордахи.
— Считать умеешь?
— Да.
— Тогда считай до ста. И мы вернемся.
С этими словами Бная тоже исчез в мине.
Как только это случилось, мальчик перестал сдерживаться и слезы ручьем хлынули у него из глаз. Он беззвучно зарыдал и свернулся в клубок у самой балюстрады, жалкий и беспомощный, как бездомный пес под дождем.
Внутри мины было темно абсолютно — так темно может быть только в подземелье, куда не проникает даже свет звезд. Сухой воздух радовал неожиданной прохладой. Тут, под землей, в мине, выкопанной неизвестно когда и неизвестно кем (конечно, можно было догадываться, что создали убежище давно, еще при Ироде Великом, а, возможно, приспособили под нужды царской семьи строительное чудо Хасмонеев — именно они первыми возвели крепость на плоской вершине этой горы) не пахло ничем. То есть — вообще ничем. Воздух был безвкусен, совершенно не затхл. Скорее всего, вход в мину был рассчитан таким образом, чтобы обеспечить вентиляцию и не дать спрятавшимся в ней людям задохнуться.