Кресало ударило о кремень, вспыхнул трут и сразу же за ним — факел. Вернее не факел, а масляный светильник на длинной ручке — это Юдифь рассмотрела, когда Бная воткнул светильник в держатель на стене.
— Тут вы сможете пересидеть столько, сколько надо, — пояснил лучник. — Продуктов немного, но они есть. Я не мог принести сюда кувшины, одному их сюда не затащить, но есть и вяленое мясо, и зерно, и горшок с маслом. Вот финики и сушеные фиги.
Юдифь огляделась — мина состояла из двух половин: одна, в которой они находились сейчас, и вторая, в которую надо было пройти, пригнувшись, проскользнуть под шершавым камнем, опускавшимся со свода пещеры.
— Загляни туда, — приказал Бная. — Там есть вода — кто-то пробил желоб из цистерны, надо только отвалить камень, тот, что слева. Справа, в углу, есть отверстие, ведущее вниз — отхожее место.
— А ты придешь? — спросила Юдифь с надеждой. — Ты же не оставишь меня одну?
В мягком свете горящего масла глаза Бнаи сверкнули несколько больше, чем были должны. Он отвернулся, сделал шаг и светильник погас.
— Конечно, — отозвался он, стараясь говорить как можно более уверенно. — Обязательно приду. Нам пора выбираться, пока Элезар меня не хватился. Дай мне руку, иди сюда… Вот тут тебя надо подсадить, чувствуешь?
Оказавшись рядом, Юдифь не стала опираться на подставленные крепкие руки, а прижалась к Бнае, уткнувшись лицом в его мускулистую, пропахшую гарью и потом, грудь.
— Не бросай меня, пожалуйста, пожалуйста, не бросай меня… Ты должен к нам вернуться, Бная, слышишь меня, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — Слова лились из нее скороговоркой, словно она боялась не успеть сказать юноше главное. — Если ты умрешь, мне не надо прятаться, я не хочу, я не могу без тебя, я тоже умру, слышишь, любимый? Ну, скажи же, что ты придешь, и все будет хорошо… Скажи, скажи, скажи, скажи…
— Все будет хорошо, Юдифь, — сказал Бная чужим голосом. — Конечно же, я приду. Обязательно.
— Ты обещаешь?
— Да. Обещаю. А теперь еще раз послушай меня. Через час наверху много людей умрет. Будет очень много мертвых. Ты не плачь, слушай меня внимательно. Очень много — это почти все, кого ты знаешь. Многие убьют себя сами, а многих придется зарезать мне — так уж получается по уговору. Но уговор не только в этом, Юдифь. Все намного хуже. Каждый из нас должен в первую очередь зарубить своих родных — тех, кто ему дорог. Значит, я должен убить тебя и Шломо. Я не могу этого не сделать. Если вас не убью я, вас прикончит бен Яир, бен Канвон или еще кто-нибудь. Элезар не злой человек, Юдифь, просто так случилось, что он не может поступить иначе. Если договоренность не исполним мы, то и остальные не будут делать то, что должно. Бен Яир прав — лучше смерть, чем то, что сделают с вами римляне, но я не могу убить тебя… Не могу. И если ты послушаешь, что я тебе скажу, сделаешь все, как надо — и ты, и Шломо останетесь в живых, и ты родишь нашего ребенка. Родишь и сможешь вырастить его свободным человеком.
— А ты будешь рядом со мной? — спросила она из темноты с такой надеждой, что Бная едва не заскрежетал зубами от тоски и бессилия. — Ты будешь рядом, ведь ты же отец ему, Бная!
— Конечно, — повторил он сдавленно, — мы будем вместе. А теперь только слушай! Не мешай мне! У нас совсем нет времени. Элезар обязательно проверит, как каждый из двенадцати приближенных выполняет свой долг. И на вас он тоже придет поглядеть, поэтому я притворюсь, что прирезал вас обоих, положу тебя и Шломо среди трупов, вымажу кровью и сделаю так, чтобы вас закрывали другие тела, понятно? Ты должна лежать не двигаясь, ты должна казаться мертвее мертвой, слышишь, Юдифь? А когда все кончится, вы со Шломо спуститесь сюда, в мину, и будете сидеть в пещере до тех пор, пока римляне не уйдут прочь. Если же они оставят в Мецаде гарнизон, то тебе не составит труда проскользнуть мимо охраны под покровом ночи. Часовые стерегут крепость от тех, кто приходит снаружи, а не от тех, кто выходит изнутри. Берегите еду — ее не много. Старайтесь пить побольше. Тогда вы наверняка продержитесь пару недель. Все понятно, Юдифь?
— Да.
— Выходим. Обопрись на мои руки ногой…
Юдифь легко, в одно движение проскользнула в щель между скалами и оказалась снаружи, на узком уступе, закрытом от посторонних глаз каменным козырьком.
Бнае помощь девушки не понадобилась — он подпрыгнул, ухватился за камень и ловко протиснул свое мускулистое тело в узкий проем.
Еще через несколько мгновений лучник помог возлюбленной перебраться через балюстраду — они вновь оказались на самой нижней площадке Северного дворца. Измученный ожиданием Шломо бросился к сестре и вцепился в ее кетонет мертвой хваткой.
— Пошли, — приказал Бная, и они побежали вверх по лестнице, помнившей поступь самого Ирода.
Два пролета они преодолели без остановки, но на третьем Шломо устал, и им пришлось остановиться.
— Ничего не бойся, — повторил Бная, держа Юдифь за руку. — Главное — притворись мертвой. А потом, когда все закончится, прояви терпение и выдержку. Запомни, ты отвечаешь и за брата, и за нашего сына. Больше им надеяться не на кого…
Девушка кивнула и заплакала, но так, чтобы лучник ничего не услышал. Она даже не вытирала слезы — только бы Бная не заметил, что из ее глаз льется в три ручья.
Когда они после короткой передышки двинулись дальше, из факельной ниши выступил человек. Он был невидим в густой ночной тени и двигался бесшумно, несмотря на высокий рост и широкие плечи. Мягко ступая по камню, он вышел на середину лестницы и глянул в след уходящей троице. Свет звезд вылепил из мрака густую черную бороду, крупный, переломанный в переносице нос, высокий лоб с залысинами, стянутый в звезду шрам от ожога на левой скуле. Если бы Бная или Юдифь увидели этого человека, то сразу бы узнали его — его звали Цаида, и он командовал разведчиками бен Яира. Никто не мог лучше его взять или замести след, никто не мог так, как он красться, не издавая малейшего шума. Никто, кроме него, не мог так ловко убивать из засады. И еще, увидев и узнав этого человека, Бная бы понял, что его замысел обречен на неудачу, а планы стали известны вездесущему Элезару…
Но лучник не видел Цаиду.
Разведчик покачал головой, сделал шаг в сторону и снова растворился в глубоких ночных тенях. Он еще раз показался на свет на самом верху лестницы, оглянулся, мазнув взглядом по пустой лестнице, и тут же канул в ночи, спеша добраться до командира.
Глава 22
Израиль. Наши дни.
Рувим посмотрел на экран трубки. SMS пришедший от генерала был предельно лаконичен (код, семь цифр, имя — Адам), и набрал номер.
— Профессор Кац? — спросил знакомый голос. — Здравствуйте снова! Я адъютант генерала Меламеда, мы общались недавно. Меня зовут Адам.
— Я помню вас.
— Вот и прекрасно. У генерала Меламеда, похоже, возникли сложности, но я сделаю все, что в наших силах.
Адам
«В наших? — подумал Рувим. — Смело сказано!»
— Боюсь, что просто так забрать вас мы не сможем, — продолжил Адам. Слышно было, что адъютант, скорее всего, бежит — дыхание сбивалось, хотя он старался, чтобы это не стало слишком заметно. — Есть несколько людей, которые окажутся недовольны подобной сменой вашей диспозиции. В частности, руководитель ВВС. Именно он звонил генералу. И именно он получил приказ не вмешиваться.
— Кто может приказать руководителю ВВС? — спросил профессор.
Адам хмыкнул.
— Я знаю только то, что я знаю. В нашей стране армия слишком часто должна слушать политиков. И не только политиков. Хорошо, что нам уже не запрещают воевать по субботам, иначе бы мы уже творили намаз. Надеюсь, господин профессор, вы не разучились понимать намеки? Мне интересно другое — откуда известно, что вы обратились к шефу? И кто организовал его вызов в штаб армии?
— Телефон продолжает работать, — сказал Хасим, не скрывая радости. — Они с места не тронулись. Сота та же. Теперь связь не через коммутатор, номер на который звонят, личный, пока не могу сказать чей, но я над этим работаю.
Вальтер сверился с GPS.
Если успеть выехать из города до того, как пеленг поменяется, профессора с компанией можно будет перехватить еще до того, как он успеет вырваться на шоссе. И если даже успеет — не велико горе. Их будет трудно не заметить на квадроциклах!
Стоп! Почему на квадро? Вовсе не обязательно! А если они обзаведутся машиной там же, где и телефоном?
— Хасим! — позвал немец, прерывая тираду техника. — А ну-ка посмотри, зарегистрирован ли какой-нибудь автомобиль на Якуба Воу. Или на кого-то, проживающего по тому же адресу. Сможешь?
— Погодите, — отозвался араб.
В трубке стало слышно, как защелкала клавиатура.
— Свежих баз у меня нет, начинаем с прошлогодней. Якуб Воу, Якуб Воу… Ага. Числится «Тойота Королла», 89-го года. Серебристая. Номерной знак…
— И все?
— Гляжу, гляжу… Нет! Не все. На Зайда Воу — это, наверное, отец, зарегистрирован пикап «Тойота Такома» 96-го года. Синий. Все.
Есть еще штрафы! Тут больше на Якуба… Паркинг, паркинг, превышение скорости… Все за последние 10 лет! Надо?
— Не надо. Синий пикап и серебристая «Тойота»?
— Точно. Кстати, Зайд Boy — практически ровесник Рувима Каца. Служил в армии. Ага!
«Ну и смешок у тебя, — подумал Вальтер-Карл, — просто жуть наводит!»
— Доступа к военному досье у меня нет, но что, если они служили вместе? Время и сроки совпадают.
Джип Вальтера медленно плелся в густом автомобильном потоке. Гудели такси. Туристы еще не сообразили, что сезон холодолюбивых путешественников прошел, и сейчас солнце проверяет оставшихся на прочность. Туристов было много, а, значит, каждая улочка, каждая мало-мальски интересная церквушка, лавка или таверна переполнены жадными до впечатлений русскими, американцами, японцами — галдящими, щелкающими камерами, тычущими всюду объективы и обгоревшие носы…
Толпы вливались в ворота Старого города, текли по его мощеным улочкам, вслушиваясь в заученные речи гидов, перебегали от храма к храму, от мечети к мечети, и при этом думали, что соприкасаются с историей.