— Я начну, — то ли спросил, то ли сообщил бен Яир Иегуде. Похоже было, что мнение старика его не интересует вовсе.
Потом Элезар подошел к бен Кан-вону, и они обнялись.
Бен Яир выглядел хрупким в сравнении с гигантом-телохранителем, хотя не отличался изящным сложением — просто рядом с бен Канвоном мало какой мужчина мог не показаться подростком. Ни один, ни второй не произнесли ни слова. Великан молча опустился на колени, склонил голову, а Элезар, поставив меч острием вниз над его плечом, замешкался на мгновение, закрыл глаза и, вскрикнув, словно это в него входило железо, резко вогнал клинок в промежуток между шеей и ключицей друга. Оба замерли, потом бен Яир отступил, не выпуская рукояти гладиуса, лезвие с шорохом выскользнуло из раны, и вверх ударила струя крови. Лишенное опоры тело покачнулось, и гроза врагов, отважный и безжалостный бен Канвон упал на камни лицом.
Бен Канвон
Бен Яир остался стоять, опустив клинок вниз, с плотно закрытыми глазами.
— Теперь ты, старик, — прохрипел он. — Твоя очередь…
Руки обычно помнят то, что их хозяин давно забыл.
Иегуда сноровисто зарезал ставшего на колени Гриду, легко сунув стальное жало в нужное место — между шеей и ключицей. Грида умер мгновенно и безболезненно, еще не успев понять, что для него все уже кончилось. Это был римский способ быстрой смерти — лезвие меча, направленное под небольшим углом вниз, наверняка пробивало сердце.
Следующий — им оказался Цифон — опустился на колени перед Элезаром.
Потом настала очередь грамотея Бни Фети — его убил Иегуда.
Пращник Йоав попытался в последний момент схватить бен Яира за руку, но не смог остановить клинка. Просто удар получился медленным — вождь с силой приналег на рукоять меча, и лезвие, скрежетнув по кости, исчезло в плоти. По мере того, как железо входило глубже и глубже, грузный Йоав открывал рот все шире, будто хотел крикнуть. Но так и не крикнул — из разинутого рта хлынула кровь, и тело грянулось о землю.
Это напоминало странную дуэль, смертельную схватку, в которой два заклятых врага, вместо того, чтобы убить друг друга, убивали других людей. Удар, ответный удар… И еще двое пали бездыханными. Снова обмен ударами…
Теперь они стояли друг напротив друга — оба забрызганные чужой кровью, с горящими яростью глазами. Откладывать единоборство дальше было невозможно. Один из них должен был умереть сейчас. Немедленно.
Иегуда снова встретился взглядом с бен Яиром. Глаз старика дергался вместе с углом рта. Подняв руку с оружием, он утер со лба выступившую испарину, лезвие сверкнуло, с его острия скатилась темная гладкая капля и упала в густеющую лужицу на камнях. Элезар оскалился. При свете дня он не мог похвастаться здоровыми зубами, но теперь в черном провале рта сверкнули белые клыки хищника.
Под ногами у него заворочался приходящий в себя Бная, и бен Яир, ухватив юношу за волосы, легко вздернул его вверх.
— Еще не все, старик! — крикнул он, и его хриплый рев перекрыл треск бушующего пламени. — Еще не время! Осталось одно дело. И его надо закончить!
Бная рванулся прочь, оставляя в кулаке у бен Яира клок волос, повернулся вокруг оси, взмахивая рукой с невесть откуда взявшейся сикой…
Если бы не нагрудник из воловьей кожи, то удар лучника вскрыл бы бен Яиру живот. А так лезвие, скользнув, распороло бедро и отлетело, звякая по камням.
Лучник побежал.
Это трудно было назвать бегом — видимо, удар в висок повредил что-то у Бнаи в голове, и он ковылял в сторону Северного дворца неловко, боком, как краб по берегу.
Бен Яир присел, зажимая глубокий разрез, но тут же выпрямился, держа в руке оброненные юношей лук и колчан. Еще секунда — и он бросился в погоню, припадая на поврежденную ногу, но практически не потеряв в скорости.
Иегуда тоже побежал, и колени, которые только что были готовы подломиться, все же удержали его — только было очень и очень больно. И непонятно, что больше болело — разорванное горем сердце или изъеденные старостью ноги.
Вслед за Бнаи и Элезаром старик, прикрываясь руками от огненных вихрей, пытавшихся пожечь его волосы, проковылял сквозь охваченные пламенем караульные помещения и вступил на территорию дворца Ирода, которая теперь напоминала бойню. Лестницы, анфиладой спускавшиеся вниз, к средней площадке, были завалены мертвыми телами. Их было много, никак не меньше трех сотен, таких же изуродованных, изрубленных, как и те, что Иегуда обнаружил в банях.
Идти по ступеням было тяжело, бежать — невозможно. Старик несколько раз упал, поскользнувшись в крови, больно ударился, но меча из рук не выпустил. Несколько раз ему попадались раненые, бьющиеся в агонии, но он не успевал осуществить милосердие — впереди прыгала спина бегущего Элезара, а он был вполовину моложе, сильнее, ловчее и даже раненым двигался споро.
Иегуда чувствовал, что отстает, но ковылять быстрее было выше его сил. Любое падение могло оказаться последним: старость — неважный помощник в ратных делах.
Несмотря на гул пламени, он расслышал, что Бная на бегу выкрикивает имя подруги с таким отчаяньем, которое возможно только, если человек по-настоящему любит и до смерти боится потерять.
— Юдифь! Юдифь!
Потом что-то неразборчивое проорал бен Яир.
Сзади Иегуды с грохотом обрушилась часть охваченной огнем крыши, и старик буквально кубарем выкатился на лестницу, спускавшуюся к нижней башне. Теперь впереди можно было разглядеть не только Бнаю и бен Яира, а еще два силуэта, бегущие рядом с лучником с двух сторон.
В этой анфиладе пожар только набирал силу, поднимаясь вверх с самого нижнего яруса Северного дворца. Беглецы летели навстречу пламени, которым были охвачены двустворчатые двери, ведущие в нижнюю башню. Пути назад не было — огонь охватил верх галереи, а рухнувшая крыша, едва не придавившая Иегуду минуту назад, перекрыла единственную дорогу к отступлению.
Еще пять лет назад бег вниз по ступеням показался бы старику прогулкой, но сейчас он боялся, что сердце лопнет на ходу. Он не дышал — он сипел, как загнанная скаковая лошадь, боль выворачивала колени, а расстояние между ним и бен Яиром все увеличивалось. В какой-то момент он вообще перестал видеть беглецов, потом в огне исчез и бен Яир…
Кряхтя и отплевываясь желчью, Иегуда вывалился сквозь пылающие двери на площадку нижней башни, сбил рукой пламя с затлевшей полы кетонета и остановился, не в силах сделать и шага. Саднил бок, набитый тяжелым письменным прибором, цилиндр с гви-лем растер кожу на бедре, перед глазами плыли цветные круги, но Иегуда заставил себя двигаться дальше, несмотря на то, что желание было одно — лечь тут же на холодный изразцовый пол и умереть. Шаг… Еще шаг… Третий…
— Ну, вот… — хрип Элезара встретил его, как только он шагнул на площадку перед балюстрадой. — Теперь все в сборе…
Трое беглецов жались к ограждению, за которым уже начинала сереть Иудейская пустыня. Говорили, что именно эта площадка была любимым местом самого Ирода в те дни, когда он посещал свое детище — неприступную Мецаду. В часы вечерней прохлады или в тихие предрассветные часы царь Иудеи сидел на краю площадки и смотрел на то, как Асфальтовое озеро расцвечивается яркими красками, как бегут по скалам розовые тени и скользит по глянцу воды лодка перевозчика.
Сегодня здесь лежали мертвые тела, хлопьями летал пепел от сгоревших занавесей, и пламя пожирало старую мебель, помнившую тяжесть великого царя.
Бнаю поддерживали двое — теперь Иегуда мог рассмотреть их хорошо — совсем юная девушка с огромными, в пол-лица, глазами, сверкающими даже в темноте, и невысокий мальчишка с тонкими чертами лица, перепуганный до безрассудной смелости. Деваться им троим было некуда, за балюстрадой начиналась пропасть в несколько сотен локтей глубиной, на дне которой горели квадраты разбитых римлянами лагерей.
Лагеря уже не спали и, хотя к Левку для штурма выдвинулся только лишь Десятый «Сокрушительный» легион, остальные тоже не бездельничали — готовились поддержать атакующие силы. На западной стороне крепости все кипело — осадная башня заполнилась людьми, колонны выстроились в боевые порядки, а стрелки стали к снаряженным «скорпионам». Все было готово к последней атаке: и оружие, и дух. Флавий Сильва уже занял свое место на правом фланге «Фрезентиса» — он был облачен в расписанный золотом нагрудник, шлем с красным плюмажем, на плечах красовался белый с алым плащ. Гладко выбритое лицо выглядело сурово, и эту мужественную суровость не портили ни шрам, ни чуть опущенное веко и брезгливый перекос узких губ.
Легионеры встретили прокуратора радостными криками и тут же сомкнули вокруг военачальника алые щиты. Над боевым порядком взмыли легионные орлы, ударили в ритме ровного шага маршировочные барабаны, и первые когорты двинулись вверх по склону. Внутри башни, которую солдаты резво катили впереди строя, тоже били барабаны. В полном соответствии с римским порядком и с заданным ритмом из-за горизонта начало подъем солнце.
— Отпусти их, — сказал Иегуда, стараясь переместиться так, чтобы занять позицию между бен Яиром и беглецами. — Зачем тебе их жизни, Элезар? Их смерть ничего не добавит и ничего не убавит. Все уже сделано! Смотри вокруг — это то, чего ты хотел? Если они могут спрятаться, если они могут спастись — разреши им уйти! И люди узнают не только о том, что ты был жесток, но и о том, что ты умел быть милосердным…
В руках у бен Яира был лук Бнаи, стрела лежала на полунатяну-той тетиве.
— Не подходи ближе, старик, — предупредил он, нацеливая наконечник в грудь Иегуде. — За тобой должок, помнишь? Ты дал клятву, что возьмешь на себя грех…
Он коротко рассмеялся, но глаза его не улыбались, они смотрели бесстрастно, ясно, с небольшим прищуром, рассчитывая расстояние до цели, опасность, которую каждый из противников представляет, и траекторию возможного выстрела.
— Ты же блюдешь клятвы, да, старик? Или вместе с верой ты потерял и уважение к слову?
Как ни странно, Иегуда улыбнулся в ответ. Его глаза тоже не смеялись, выполняя ту же работу, что и взгляд сикария.