— А вдруг они нас не найдут? — спросил молодой.
Худощавый посмотрел на него с насмешкой. Впрочем, эмоции на его высохшем лице выражались бедно, и уловить иронию в брошенном искоса взгляде мог только очень хорошо знающий худощавого человек.
— А ты их, значит, найдешь, Ави? — спросил он и положил под язык мятную пастилку.
— Найду, — уверенно заявил молодой. — Что их искать, Шимон? Я фотографию бин Тарик сто раз уже рассматривал…
— Квартал мониторится, причем мониторится плотно, — сообщил Шимон бесстрастно. — И ни одна камера за полтора часа не засекла ни бин Тарик, ни этого странного археолога. А ты пойдешь и найдешь…
— Пойду и найду, — упрямо пробубнил Ави, но уверенности в голосе поубавилось. — А что? Я не камера, меня не обманешь!
— Сидим, — приказал в очередной раз старший. — Сидим и не балуемся. Ждем, как приказано.
— Мазган[40] добавь, — попросил молодой и пожаловался: — Жарко. Проклятые бронежилеты! Ну, зачем мы их нацепили!
Шимон молча увеличил обороты вентилятора.
В двадцати метрах позади них, рядом с обочиной, занятой машинами-такси, остановился черный «Мерседес-Гелендваген», правое окно «Мерседеса» приоткрылось, и кто-то сидящий внутри сказал что-то сидящему в такси водителю. Водитель, пожилой араб, сразу же уехал, несколько раз с испугом оглянувшись через плечо, а джип аккуратно встал на освободившееся место.
В «Гелендвагене» сидело четверо — все средних лет, смуглые, напряженные (о таких говорят: «заточенные на дело»). У одного, отличавшегося сильной сединой, дергало щеку, отчего казалось, что он кому-то подмигивает. Оружия в салоне не было видно, но, несмотря на кондиционер, в воздухе витал сильный запах ружейной смазки, а это означало, что приехавшие вооружены, но не хотят этого афишировать.
— Здесь, — сказал водитель. — Одна из машин, которая припаркована где-то рядом, их встречает.
— Много ума не надо, — сказал седой с заднего сиденья. — Вот тот джип впереди. Они там.
— Уверен? — переспросил водитель.
— Проверим, когда появятся, — сказал Седой. — Что зря языком телепать? Или хочешь — пойди и спроси. Они тебе ответят.
Водитель хмыкнул, пожал плечами — мол, еще чего! — потом наклонился, достал из-под приборной доски «мини-узи» и положил его к себе на колени. Его спутники тоже завозились, зашарили под сиденьями, доставая стволы из тайников, оборудованных в салоне.
— Еще раз говорю, — приказал сидящий на переднем пассажирском кресле лысоватый араб: — Никаких разговоров, никаких «стоять-лежать», сразу стрелять на поражение.
— А что с этими? — спросил Седой, указывая подбородком на «Ниссан-патруль».
— Их — в первую очередь, — отозвался Лысоватый. — Все слышали?
— Да, — прокатилось по машине.
Рядом с Седым на заднем сиденье устроился низкорослый, но широкий в кости парень, более всего напоминавший габаритами тумбочку. Он жевал жвачку и не говорил ничего. Он был готов начинать хоть сию секунду — рядом с ним на темной перфорированной коже лежал укороченный и облегченный «калашников» калибра 5.45.
— Ты! — обратился Лысоватый к водителю. — Ияд! Сидишь за рулем. Никуда не бежишь. Ни в кого не стреляешь, если нет надобности. Твое дело не лезть под пули, а вывезти нас отсюда.
Водитель несколько раз кивнул.
— Только если другого выхода нет, понял?
Лысоватый на миг закрыл глаза, склонил голову и быстробыстро задвигал губами. Он молился. Остальные последовали его примеру.
— Иншалла! Иншалла! Иншалла![41]
К запаху оружия примешался острый запах пота.
Нет людей, которые бы не боялись перед боем, есть только люди, которые умеют это скрывать. Но запах пота, перенасыщенного адреналином, скрыть невозможно. В нос шибало так, что хотелось опустить притонированные стекла внедорожника, только вот делать этого нельзя было категорически.
Молодой шабаковец поднес к глазам карманный бинокуляр и заулыбался, как девица на выданье.
— Вижу объекты, — сообщил он напарнику. — Точно они! Красавцы! Театр плачет!
— Посмотри, как за ними? Хвоста нет?
— Не вижу. Так, чтобы за ними кто-то шел… Не вижу.
Старший нажал кнопку вызова на мобильном.
— Видим туристов, — негромко произнес он в микрофон. — Готовимся к встрече. Установки те же?
— Да, — отозвались из штаб-квартиры. — Можете звонить.
Старший повесил трубку и снова набрал номер на клавиатуре мобильного, на этот раз другой.
Телефон в руке профессора Каца сыграл знакомую всему миру мелодию «nokia tunes».
— Да.
— Мы видим вас, профессор.
Рувим подал знак Арин — не спешить, идти медленнее.
— А мы вас пока нет…
— Черный «Ниссан-патруль», правее вас. Видите?
— Ага. Вижу.
— Мы не будем выходить из машины. Идите в нашем направлении и садитесь на заднее сиденье.
— Понял.
— Эффективный маскарад, профессор.
— Не очень, если вы нас узнали.
— Идите к машине. Ждем.
— Похоже, что нам начало везти, — сказал Рувим Кац своей ассистентке. — Через сто метров мы вздохнем свободно. Возможно, что у нас будут неприятности, но мы будем среди своих. И нас не убьют.
Он улыбнулся.
— Но я бы советовал не расслабляться. Сто метров — это целых сто метров. Пошли, девочка моя?
Ближе к стоянке такси толпа поредела.
Туристы шли смотреть достопримечательности Старого города, профессор и Арин — пробирались в противоположную. Идти стало удобнее, но появилось такое ощущение незащищенности, что хотелось спрятаться и замереть, повизгивая. Рувим готов был дать голову на отсечение, что помимо экипажа присланной Дих-тером машины, за ними наблюдают с явной недоброжелательностью совсем другие люди. Идти по улице с оружием наизготовку нельзя. Это военные в Израиле привычно расхаживают с автоматами на плече, не вызывая ни паники, ни вопросов. Пистолет в руке гражданского — однозначная угроза. Кому сейчас нужны крики и паника? Главная задача ближайшего часа — тихо испариться. Личное слово Ави Дихтера защитит их от неожиданностей до того, как они докажут свою невиновность. А «Шабак» всей своей мощью прикроет от идущих следом убийц. Еще полсотни шагов… Ну же!
В «Гелендвагене» зазвонил пелефон. Лысоватый поднял трубку, молча послушал собеседника и сунул аппарат в бардачок.
— Они рядом, — сообщил он своей команде. — Внимательно смотрите. Они идут из Старого города. Только что связывались с машиной «Шабака».
— Я их вижу, — ухмыльнулся Седой.
— Где? — Лысоватый встрепенулся и закрутил головой.
— Проходят мимо ограждения…
— И я теперь вижу, — ухмылка на лице водителя была торжествующей, словно он выиграл в лотерею кругленькую сумму. — Вот же они!
— Есть, — сказал Лысоватый. — По моей команде…
Залязгали затворы.
— Пошли!
Арабы вывалились из джипа синхронно, словно репетировали выход не раз. В принципе, так оно и было. Эта четверка проводила не первую, не вторую и даже не третью силовую акцию. Новичком среди них был только водитель, он ходил с ними до того лишь дважды, и потому не до конца вписывался в коллектив, остальные члены которого понимали друг друга без слов. Шофер, работавший с ними до того, получил пулю в легкое и временно выпал из обоймы.
Ствол вдоль ноги — так оружие видно меньшему количеству людей. Ровно через пять секунд никто не будет прятаться. Двое — по проезжей части, Седой по тротуару. Не бежать. Быстрый пружинистый шаг…
Профессор с Арин находились в двадцати шагах от «Ниссана-патруля», между арабами и джипом было того меньше.
Возможно, Лысоватый дал команду атаковать на секунду или две раньше, чем нужно, но там где счет идет на мгновения, такие ошибки встречаются постоянно и чаще всего не имеют фатальных последствий для успешного исполнения акции. Пуля быстрее, чем бегущий человек. Скорострельность современного автоматического оружия с легкостью исправляет недочеты планирования. Огневая мощь в руках четырех опытных боевиков должна была превратить и объекты, и их прикрытие в решето. Случайные жертвы (а прохожих, туристов и лавочников вокруг было полно) во внимание не принимаются. Если уж кому-то не повезло, то не повезло — Аллах разберется!
Расчет делался на внезапность, на опыт исполнителей, на верно выбранный момент и вооружение, а также на то, что никто не успеет начать сопротивляться. На все про все было необходимо около двадцати-двадцати пяти секунд. Лысоватый начал отсчет в тот момент, как его правая нога коснулась брусчатки.
Но случилось так, что на счете «шесть» он умер.
Иудея. Ершалаим.
Дворец Ирода Великого.
30 год н. э.
Пилат взглянул коротко — приподнял взгляд на миг от пергаментов и сказал:
— Я смотрю, Га-Ноцри, тебя приодели. Выглядишь по-царски, вот только взгляд подкачал.
За спиной прокуратора стоял человек, которого с утра на гаввафе не было. Он держался скромно и одет был неброско, в темный длинный плащ с капюшоном, скрывавшим лицо. Этот плащ, знакомый всему Ершалаиму, представлял владельца лучше, чем имя. Имен могло быть много, а такого покроя плащ в столице носил только один человек.
Афраний уже здесь, подумал первосвященник, заметив силуэт начальника тайной полиции. Как всегда — стоит, слушает, вынюхивает…
Прокуратор подписал очередной документ и сделал секретарю знак отойти и занять свое место. Тот повиновался, а Пилат выпрямился и продолжил назидательным тоном:
— Взгляд царя должен приводить подданных в трепет, иначе они будут думать о том, как занять его место. Нельзя быть царем с такими грустными глазами… В этой стране даже водопровод не удается построить без насилия, и молитвой его не заменишь! И как ты собирался править? Уговорами? На кого опираться? Вот твои двенадцать учеников… Двенадцать? — переспросил он, обращаясь к скрибе.
Тот кивнул, сверившись с записями.