Адвокат… нотариус… супруга такого-то… жена такого-то… Не люди, а функции и статусы. Все эти социальные ритуалы, которых она никак не могла как следует освоить…
Антуан еще некоторое время занимался ею, представил ее еще кому-то из гостей — винозаводчикам и «женам таких-то». При этом женщины разглядывали ее с холодным любопытством, ненатурально улыбаясь, а мужчины — с оценивающим видом и двусмысленными гримасами, поскольку ее платье было слишком коротким по сравнению с нарядами других дам, а туфельки на шпильках слишком вызывающе блестели. Видимо, она и в самом деле производила впечатление парижской «девушки по вызову», особенно по сравнению с почтенными супругами местных дельцов, — хотя, будучи проницательной и достаточно хорошо зная человеческую натуру, она смутно догадывалась, что многих из гостей связывают внебрачные узы. Все они уже более-менее перетрахались между собой, подумала Одри. Антуан уж точно не упустил возможности переспать с парой-тройкой из присутствующих женщин, поскольку, судя по его жене, он умел ценить женскую красоту. Одри было трудно избежать подобных мыслей, потому что Антуан то и дело украдкой касался ее руки, и видно было, что ему доставляет удовольствие всякий раз, когда в течение нескольких секунд никого не оставалось рядом с ними, шептать ей на ухо: «Ты меня так возбуждаешь в этом платье… Я хочу тебя… прямо здесь и сейчас!» Она знала, что он любит сексуальные игры и что нынешняя ситуация возбуждает его в той же степени, в какой ее отталкивает.
Несколько раз она замечала вскользь брошенные на нее холодно-насмешливые взгляды Клеанс Рошфор (та порхала от одной группы гостей к другой, все с той же ослепительной улыбкой на губах, еще более сияющей, чем улыбка ее мужа) и любопытные, заинтересованные, подозрительные взгляды других женщин, «жен таких-то». Должно быть, не одна Клеанс Рошфор знала об отношениях своего мужа с Одри: большинство остальных тоже были в курсе… или просто догадывались, как обстоят дела. Среди них были и родители ее учеников — некоторые сами об этом говорили, с едва скрытым презрением, улыбаясь одними уголками губ, словно давая понять: вы у нас на службе… мы вам платим.
Одри познакомилась с родителями Опаль Камерлен и с Флорианой Мандель, матерью Сезара, — сухой и тощей, словно посох чародея, одетой в стиле Катрин Денев 1990-х — в длинное черное платье-болеро, в декольте которого, едва прикрывая выпирающие ключицы, переливались ряды великолепных жемчужин. От нее Одри узнала, что «Сезар, возможно, не доучится этот год в „Сент-Экзюпери“». Поинтересовавшись почему, учительница тут же услышала: «Поскольку Ролан, мой муж, вот-вот получит ответственный пост в Саудовской Аравии», — после чего сразу последовал вопрос: «Как вы думаете, это не слишком проблематично — переходить в другую школу в середине учебного года?»
Не дожидаясь ответа, мадам Мандель вернулась к своим приятельницам, с которыми болтала до знакомства с Одри, и продолжила щебетать: «Нет, в самом деле, вы можете представить меня в этой… как ее… чадре?»
В этот момент Клеанс Рошфор подошла к мужу со словами «Я бы хотела представить тебе месье…» — фамилии Одри не расслышала. Антуан отошел, и она осталась в одиночестве, глядя в спину мадам Мандель с совершенно идиотским, надо полагать, выражением лица. Нервно сжимая в пальцах ножку бокала, Одри чувствовала, как в глубине ее души нарастает ненависть.
Жос… Это из-за него она затеяла эту дурацкую авантюру. Все эти ухищрения, этот маскарад — только для того, чтобы вернуть сына. Украсть его у этого мерзавца. Больше ни с кем его не делить.
Господи, найдется ли такое место на земле, где она сможет скрыться после того, как это все закончится? От своего бывшего мужа? От ужаса нынешней ситуации?
— Кажется, вы мне не ответили.
Одри растерянно моргнула. Небольшая группа Флорианы Мандель только что распалась, словно нестойкое летучее химическое соединение, и теперь будущая жительница Саудовской Аравии стояла перед ней в одиночестве.
Таким образом, Одри предстояло провести родительское собрание в миниатюре. По правде сказать, такая перспектива ее не радовала: Сезар Мандель был не их тех, о ком она охотно поговорила бы… особенно сегодня.
— Я не думаю, что это слишком хорошая идея, — все же ответила Одри.
В разговоре возникла пауза.
— Да, он трудный ребенок… — наконец проговорила мать Сезара.
Она заглянула в свой бокал — он был почти пуст — и с грустным видом продолжала:
— О, он очень милый, поверьте… Но… никогда не знаешь точно, что у него на уме. Он не слишком откровенничает…
Одри взглянула на собеседницу с некоторым подозрением: кажется, та уже была под хмельком. Отсюда и эта перемена тона.
— А из-за чего его оставили на второй год? — спросила она.
— Ну, как и любого второгодника — из-за недостатка прилежания… Но он умный мальчик!
В этом Одри не сомневалась. Скрытая злоба Манделя не имела ничего общего с глупостью.
— У него всегда были хорошие оценки… до недавнего времени, во всяком случае. Да, он был одним из лучших учеников, но потом… вдруг покатился вниз. Это очень расстроило Ролана — нам пришлось тратить дополнительные средства… То есть мы, конечно, не разорились, но… У Сезара такой характер…
Последние слова она произнесла почти испуганным тоном, и Одри поняла, что здесь кроется что-то более серьезное, чем простая тревога об успеваемости сына.
— И эта его страсть к животным…
— К животным? — удивленно переспросила Одри.
Флориана Мандель захлопала ресницами, словно внезапно осознала, что сказала что-то лишнее.
Она повернула голову, и ряды жемчужин всколыхнулись на худой шее.
— Жак, какой сюрприз! Соланж мне сказала, что ты был в Токио — покупал сеть ресторанов.
Жак увел Флориану, и Одри осталась одна. В полной растерянности. С пустым бокалом.
Она подошла к одному из официантов и спросила, где туалет.
Официант указал ей на коридор в противоположной стороне холла. Одри направилась туда и обнаружила, что дверь в туалет закрыта. Неподалеку болтали несколько гостей. Одри решила не ждать и подняться на второй этаж, хотя это и было некоторым нарушением правил приличия.
Она поднялась по широкой лестнице, оставив позади шум голосов, который все больше заглушал музыку по мере того, как опустошались бокалы. Наверху был еще один коридор. Двери, двери… Спальни, кабинеты…
Ее внимание привлекла небольшая фотография, стоявшая на комоде. Одри узнала внутренний двор «Сент-Экзюпери», почти не изменившийся, в центре которого стояла группа учеников: пять-шесть юношей и девушек. В центре, между двумя молодыми людьми, стояла Клеанс Рошфор — Клеанс, чья красота уже тогда была многообещающей, Клеанс, сияющая улыбкой и свежестью своих семнадцати-восемнадцати лет. Но эта улыбка была обращена не к загорелому и спортивному молодому человеку, уже тогда, видимо, пользовавшемуся успехом у девиц, который позже стал ее мужем, а к другому, стоявшему слева от нее юноше — у него был слегка рассеянный вид и густые черные волосы, по которым Клеанс слегка проводила рукой. Николя Ле Гаррек.
— Вы их знаете?
Одри обернулась. Женщина с фотографии, постаревшая на два десятка лет, стояла у нее за спиной — в своем безупречного стиля платье цвета слоновой кости. Всей своей потрясающей элегантностью и врожденным аристократизмом она словно говорила: «Вы можете спать с моим мужем, но это единственное, что есть между нами общего, поэтому не воображайте о себе слишком много».
— Извините, — пробормотала Одри, — я искала туалет. Тот, что внизу, был занят…
— Это было так давно, — вздохнула Клеанс, словно не слышала ее слов. — Кажется, сто лет прошло…
Одри машинально кивнула, не зная, что сказать.
— Идите за мной, — неожиданно произнесла Клеанс почти приказным тоном.
Она привела Одри в роскошную ванную комнату и сказала с улыбкой:
— Мой персональный уголок.
В самом деле, все здесь говорило о том, что эта женщина тщательно заботится о своей красоте.
— Так что, если захотите попудрить носик, не стесняйтесь…
Она указала на громадное зеркало и многочисленные полочки вокруг него, заставленные баночками, тюбиками и флаконами, среди которых немало было и косметических средств фирмы «Гектикон».
— О, вы тоже пользуетесь этой маркой?
Клеанс Рошфор удивленно взглянула на Одри.
— А вы не знали?..
Одри растерянно моргнула.
— «Гектикон» — это моя фирма.
После этих слов Клеанс вышла, закрыв за собой дверь.
Глава 20
Сюзи Блэр подняла глаза: три ряда монстров, безупречно выстроенных у нее над головой. Горгульи на соборе Сен-Мишель.
Женщина-астролог на секунду остановилась, глядя на фантастические фигуры. Собор был великолепным образчиком готической архитектуры, но главной его достопримечательностью были горгульи. Три ряда на разных уровнях по всей длине фасада. Демоны, гоблины, драконоподобные монстры не просто стояли вдоль стены, но, казалось, готовы были вот-вот броситься на любого, кто проходил внизу, пересекая небольшую площадь перед собором. Легионы Сатаны — такой была первая мысль Сюзи, когда она впервые их увидела. Сегодня вечером, из-за тумана и хитроумной подсветки, недавно установленной на средства мэрии и создающей невероятную игру света и теней, этот огромный демонический бестиарий казался живым.
Сюзи машинально потерла руки, как всегда делала, чтобы снять напряжение (этот жест стал привычным после операции и последующих сеансов лучевой терапии; и хотя с тех пор прошло много лет, мысль о том, что раковые клетки продолжают жить в ее теле, никогда ее не покидала), затем быстро оглянулась по сторонам, как человек, собирающийся совершить что-то предосудительное и остаться незамеченным.
Она снова подняла глаза и сквозь подсвеченную пелену тумана увидела над собой двух гоблинов, ухмылявшихся из-под капюшонов: лапа одного из них была плотно прижата к стене, как будто он недавно вышел из камня, порожденный темной громадой собора, как и все остальные его собратья.