Одри выдержала взгляд, чтобы дать понять, что он ее не обезоружил.
— Честно говоря, мы все были в нее влюблены… Безумно влюблены. Она была обворожительна — иначе не скажешь. Она и правда нас всех как приворожила. Да, всех… всю нашу компанию.
Последние слова он произнес каким-то мечтательно-рассеянным тоном.
— Вы встречались с ней? — спросила Одри.
Снова эта легкая, слегка дразнящая улыбка. Затем Ле Гаррек полностью повернулся к ней и оперся одной рукой на балюстраду.
— Баш на баш, — сказал он.
— То есть?
— Вы мне расскажете, что заставило вас приехать в Лавилль-Сен-Жур, а я в свою очередь расскажу вам всю свою историю с Клеанс Рошфор, — пояснил Ле Гаррек. — Хотя не очень понимаю, почему это вас интересует, — добавил он, смеясь.
Одри вздохнула.
— Хорошо…
Еще одна ассоциация с фильмом: Ганнибал Лектор, заключающий сделку с Клариссой Старлинг в «Молчании ягнят». Quid pro quo…[9]
Внезапно Одри поймала себя на мысли о том, что Ле Гаррек как-то уж слишком игриво настроен для человека, недавно узнавшего о смерти матери. Но в то же время она не могла вспомнить, когда последний раз ей было так же хорошо и легко рядом с другим человеком. Она никогда не ощущала настолько сильную эмпатию. Возможно, это какой-то профессиональный писательский трюк, подумала Одри.
Но слова полились как будто сами собой, и она даже не пыталась их сдерживать.
Она познакомилась с Жосленом в спортивном зале…
— Самая обычная история. Но чертовски романтичная… Я поняла, что это любовь с первого взгляда, потому что буквально застыла как памятник. В то время мужчины еще не внушали мне страх. Тогда я вообще ничего не боялась…
Я собиралась бросать учебу — мне не до нее было. Я каждый вечер бегала на свидания, баловалась наркотиками… ну, все такое. Жос, напротив, воплощал в моих глазах зрелость — он был на восемь лет старше меня, — уравновешенность, надежность. Можно сказать, он меня спас. Очень долгое время я была уверена, что встретила хорошего человека. Вы можете еще раз назвать меня наивной, — Одри улыбнулась, — но в те времена я и в самом деле была такой: я верила, что меня спасла любовь. Что меня разбудил поцелуй сказочного принца…
Я вернулась к учебе, сдала все экзамены, и мы переселились на юг…
Одри замолчала. Ле Гаррек ее не торопил.
— Он не хотел заводить детей… А я очень хотела. Особенно от него. Я перестала пить таблетки и забеременела. Я настояла на том, чтобы сохранить ребенка, и надеялась, что Жос с этим смирится. Я говорила себе: он такой же, как все мужчины. Как только он увидит своего ребенка, он придет в восторг.
Я в это верила… старалась верить. Хотя я замечала, что он не испытывает при виде ребенка никаких восторгов, я все-таки убеждала себя: ну, это не происходит так сразу… это придет позже.
— Но этого так и не произошло.
Ле Гаррек произнес эти слова не вопросительным, а утвердительным тоном. Одри кивнула.
— Нет… Но, в общем, ничего трагического тоже не было. Жос стал более раздражительным, стал чаще замыкаться в себе, но… старался делать хорошую мину при плохой игре. Он стиснул зубы и принял правила игры: иногда ходил с Давидом гулять по выходным, играл с ним по вечерам…
— И что заставило вас уехать?
— Его ненависть, — ответила она. — По крайней мере… один его взгляд. Я случайно заметила его, когда принимала ванну вместе с Давидом. Этот взгляд был устремлен на моего сына, и в нем сквозила чистейшая ненависть. Я никогда не видела такого взгляда больше ни у кого — ни до, ни после. Словно на мгновение он открыл мне свое истинное лицо. И я его сразу же возненавидела. Один только этот взгляд все перевернул. Странно, правда?
Ле Гаррек мягко улыбнулся.
— Ревность? Он не хотел делить вас с ребенком?
— Я тоже так подумала. Ревность — ужасная вещь, не так ли? Она заставляет людей совершать наихудшие преступления. Словом, я уехала. Вместе с Давидом, конечно…
Одри замолчала.
— Сразу сюда, в Лавилль?
Она вздохнула.
— Через суд я оформила опеку над Давидом. Жос знал, что самым ужасным для меня будет ее лишиться. И еще хуже, если она перейдет к нему… У него сохранилось право навещать Давида по выходным, и вот по прошествии нескольких месяцев он сделал вид, что готов помириться. Я попалась в эту ловушку. Он приехал однажды в субботу, чтобы забрать Давида на прогулку, зашел в дом… Через три дня приехала полиция и устроила обыск. Я знала, что у Жоса есть друзья в полиции… Они нашли кокаин… совсем немного, этого не хватило бы для серьезного обвинения, но оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание социальных служб. Я билась до последнего, но обстоятельства моей прошлой, студенческой жизни — полагаю, Жос помог полицейским их раскопать — сыграли свою роль, и я потеряла опеку. Жос забрал Давида и привез его сюда. В Лавилль-Сен-Жур…
Одри на мгновение закрыла глаза и невольно вздрогнула. Затем она почувствовала, как Ле Гаррек набросил ей на плечи свой пиджак, и едва удержалась от того, чтобы добавить: «Я знаю, что он способен на худшее, чтобы уничтожить меня…» — а потом разрыдаться, уткнувшись в плечо мужчины…
Некоторое время они стояли молча. Одри больше не слышала ни музыки, ни шума голосов. Заданный ею Ле Гарреку вопрос — «Вы встречались с Клеанс Рошфор?» — казался ей сейчас абсолютно пустяковым, не имеющим никакого значения.
— Мне жаль, — наконец проговорил Ле Гаррек. — Я не хотел вынуждать вас…
— Нет. Вы меня не вынуждали. Я счастлива, что наконец кому-то об этом рассказала.
Он и она смотрели сейчас на едва заметно колышущиеся волны тумана, скрывшие под собой Лавилль-Сен-Жур.
Одри чувствовала, что ее убаюкивает это зрелище. Она рассеянно проводила глазами широкую голубоватую ленту тумана, которая, отделившись от основной массы, плавно скользила вверх, и увидела какое-то темное сооружение, возвышавшееся над равниной по ту сторону города.
— Что это? — спросила она, указывая в ту сторону. — Какое-то здание… Я его никогда раньше не замечала.
— Это дом, — ответил Ле Гаррек. — Очень старый… Во всяком случае, то, что от него осталось. Он сгорел.
— О! И там наверняка обитают привидения. Могу поспорить, что вы туда лазили в детстве, чтобы хорошенько испугаться…
Ле Гаррек как-то странно на нее посмотрел.
— Да, я там бывал, — глухо ответил он. — Но в те времена дом еще…
— Ах, Николя, вот ты где!
Учительница и писатель резко обернулись, словно дети, застигнутые врасплох.
Перед ними стояла Клеанс Рошфор.
— Ты о нас совсем забыл, — сказала она со своей обворожительной улыбкой. — Мы все ждем, чтобы ты вернулся.
Ле Гаррек быстро взглянул на Одри, которая уже собиралась снять его пиджак.
— Нет, оставьте. Я скоро вернусь. Заодно прихвачу еще пару бокалов.
Он пошел следом за Клеанс, которая все это время не отрывала глаз от Одри. Какое-то время Одри следила за Ле Гарреком — он переходил от одной группы гостей к другой, иногда задерживаясь, чтобы поговорить с кем-то чуть дольше. И вдруг она ощутила совершенно ясную и спокойную уверенность в том, что станет любовницей Николя Ле Гаррека. Или более того — даже его возлюбленной. Да, они полюбят друг друга по-настоящему. На самом деле она поняла это еще утром, когда испытала минутное замешательство, впервые встретившись с ним взглядом. Что-то произошло между ними в тот момент. Любовная алхимия… Мысль об этом согревала и успокаивала Одри. Да, они будут вместе… сегодня, завтра или спустя несколько месяцев — не имеет значения. Но это обязательно произойдет.
Она улыбнулась мягкой, почти материнской улыбкой, невидимой в сумраке веранды, и продолжала улыбаться даже тогда, когда увидела, что на лице Ле Гаррека появилось мрачное выражение: в этот момент он стоял в стороне от основной массы гостей, рядом с Рошфорами и еще двумя какими-то людьми, которых она не знала.
Потом Одри снова повернулась к городу и зажгла новую сигарету. В этот момент ей показалось, что она различает слабое свечение вдалеке — в развалинах сгоревшего замка Талькотьер.
Глава 22
Он лег, укрылся одеялом и сунул голову под подушку. Вдруг до него донесся какой-то шум. Он шел снизу, из глубины дома.
Шум или… заглушенный стон? И следом за ним — едва различимые звуки голосов…
Он не хотел знать. Но он должен был знать. Что происходит в подвале? В подвале, всегда закрытом на замок? В подвале, куда нельзя попасть изнутри дома — только снаружи, через вход, напоминающий гигантскую нору или колодец?.. В подвале, куда мать строго запрещала ему заходить: «Туда нельзя, Фредерик… Подвал должен всегда оставаться закрытым, чтобы звери оттуда не выбрались. Нельзя туда заходить, НИ-КОГ-ДА! Это не опасные звери, просто грызуны, но сначала мы с твоим отцом должны вызвать дератизатора…»
— Кого-кого?
— Дератизатора… Это человек, который уничтожает крыс — в подвалах и других таких местах… куда крысы приходят по ночам искать еду. Если ты их увидишь, то наверняка испугаешься.
Но крысы ведь не стонут… и не разговаривают.
Он подумал, что…
— Ну, надо же! Нечасто я тебя вижу с книгой!
Бертеги поднял глаза. Мэрил стояла на пороге гостиной, уже в ночной рубашке. Она вошла в комнату, где он сидел на диване с книгой, опустилась на пол рядом с ним и положила голову на подлокотник.
Невероятно, подумал Бертеги. Даже после стольких лет совместной жизни он продолжал желать Мэрил — этому не могла помешать никакая усталость. Он по-прежнему видел ее такой, как в первый день знакомства, когда допрашивал в качестве свидетельницы по делу об изнасиловании, жертвой которого стала одна из ее подруг, — стройной блондинкой с немного детскими чертами лица, похожей одновременно на девушку из богатой калифорнийской семьи и на путешествующую хиппи, так странно выглядящую на фоне серого слякотного мегаполиса, каким, должно быть, предстал ее глазам Париж… Он до сих пор не мог понять, что могло толкнуть эту очаровательную американскую Барби, на чьей загорелой коже наверняка еще сохранялись запахи океанского побережья и в ушах которой звучала музыка «Бич Бойз», в грубые объятия Кабана, которых она не покидала до сих пор?