— да
— Хочешь другие примеры?
— НЕТ!
— Не сердись. Я не хочу, чтобы ты на меня сердился. Я с тобой. Я всегда с тобой. И я, и другие.
— зачем ты вернулся? зачем со мной говоришь?
— Ты же мой брат. И потом, я хотел сказать тебе кое-что…
— что?
— Ты принадлежишь этому городу. Лавиллю Сен-Жур. Поэтому ты здесь. Ты это знаешь, не так ли?
— нет
— Уверен, что да. Ты ему принадлежишь. Лавилль Сен-Жур хочет тебя. И он тебя получит. Но не бойся. Все будет хорошо. Пусть все идет, как идет. Пусть тебя ведет твое собственное чутье. Оно всегда приведет тебя в надежное место…
— …и я уверена, что Опаль сейчас расскажет нам, почему Мариус уехал и оставил Фанни… НЕ ПРАВДА ЛИ, МАДЕМУАЗЕЛЬ КАМЕРЛЕН?
Ученица подпрыгнула на месте. Одри, прохаживаясь по классу, уже несколько минут следила за ее маневрами. Сначала Опаль нацарапала на клочке бумаги записку и, скатав ее в шарик, бросила на пол возле парты Бастиана Моро. Тот, прочитав записку, отрицательно покачал головой. Но Опаль не унималась и продолжала гримасничать: округляла глаза, хмурила брови, изображая озабоченность… Наконец Бастиан сдался: пригнувшись к парте и укрывшись за подставкой для книг с раскрытым на ней учебником, он достал из тетради сложенные вдвое листки бумаги, сложил их вчетверо и перебросил Опаль.
Девочка уже развернула листки, когда Одри резко оторвала ее от чтения. Ученица густо покраснела — это был яркий пурпурный оттенок, свойственный только рыжеволосым людям.
— Э… я…
Одри спокойно приблизилась к ней, по пути заметив отчаянное выражение лица Бастиана и внимательный взгляд Манделя.
— Я хочу посмотреть, что ты так внимательно читаешь… Это, судя по всему, гораздо интереснее трилогии Марселя Паньоля?
Прекрасные зеленые глаза Опаль широко раскрылись, в них промелькнула паника, и это усилило любопытство учительницы, хотя одновременно вызвало и легкую тревогу. Опаль взглянула на листки, потом на Бастиана, словно спрашивая: что делать? Но от мальчика было бесполезно ждать ответа: он выглядел совершено растерянным.
— Или ты сама прочтешь нам это вслух, чтобы все могли услышать? — спросила Одри, не повышая голоса.
Тяжелый вздох. Злобный взгляд с обещанием мести. Захлопнутая книга. Протянутые листки.
Одри медленно развернула их. Первые же строчки глубоко поразили ее:
жюль умер, ему было полтора года, он не умел ни читать, ни писать, ни говорить… — Я знаю, что Жюль умер. Я Жюль. Я попал под машину. Под «Мерседес»… Темно-синего цвета. Я уверен: каждый раз, когда ты видишь такую машину, ты думаешь обо мне.
И дальше:
Мне бы не стоило быть здесь, но… так нужно. Мне нужно было прийти. Вместе с остальными.
Одри боролась с желанием продолжать чтение — чтобы не добавлять себе лишних проблем. Она узнала распечатку интернет-диалога в ICQ. Жутковатого диалога, если учесть, что как минимум один из участников был мальчиком двенадцати лет…
Я Жюль. Я попал под машину.
А что говорила Каролина Моро о смерти своего второго сына?.. С ним произошел несчастный случай… Он попал под машину… Значит, речь шла о брате Бастиана?
жюль умер, ему было полтора года, он не умел ни читать, ни писать, ни говорить…
Она вздрогнула. Потом снова сложила листки. Быстро обернулась к Бастиану и успела заметить в его глазах то же самое выражение, что и после привидевшегося ему кошмара.
Она вернулась к своему столу и попыталась продолжать урок: «Итак, сейчас я расскажу вам о причинах, побудивших Мариуса уехать…» — но мысли ее были далеко. Она любила свою работу и пыталась увлечь учеников литературой, для чего разнообразила программу, вводя в нее темы «Дружба», или «Война», или «Детство», — это казалось ей более интересным, чем сухой анализ того или иного текста. Но сейчас она говорила почти автоматически.
Жюль умер… Я Жюль…
Продолжая говорить, Одри снова перехватила взгляд Манделя — в его глазах сквозило необычное для него спокойствие, и вообще вся его былая нервозность словно куда-то подевалась. Он смотрел на нее уверенным взглядом человека, который знает.
Что вообще происходит в классе?
Одри понимала, что какие-то элементы головоломки от нее ускользают. Она не найдет объяснения до тех пор, пока не выяснит, как фирма «Гектикон» стала поручителем Бастиана при зачислении в лицей. До сих пор Одри мало что узнала, и все нити вели к Антуану. Но в последнее время она избегала Антуана и не отвечала на его звонки и эсэмэски. Однако сейчас ей как никогда важно было узнать причины зачисления Бастиана Моро в «Сент-Экзюпери».
Собирая вещи после урока, она краем глаза наблюдала за Опаль и Бастианом. Девочка выглядела смущенной. Она что-то говорила Бастиану, который молча укладывал книги в рюкзак, видимо, не желая ни о чем разговаривать в присутствии учительницы.
Когда он был уже у двери (Опаль вышла чуть раньше), Одри его окликнула. К этому времени класс почти опустел. Плечи Бастиана на мгновение приподнялись, как при глубоком вздохе. Потом он с обреченным видом, словно осужденный на казнь, подошел к ее столу. Бастиан выглядел почти комично — в джинсах не по росту, с бессильно повисшими, болтающимися руками. Но у Одри не было никакого желания смеяться.
Она показала ему сложенные листки.
— Кажется, это твое.
Никакого ответа.
— Ты не хочешь со мной об этом поговорить?
Мальчик отрицательно покачал головой, даже не пытаясь что-нибудь соврать. Они уже покинули территорию, где преподавательский авторитет Одри еще мог иметь силу.
Она протянула ему листки. Бастиан уже поднял руку, но она убрала листки. Она не могла отпустить его в таком состоянии…
— Жюль… это ведь имя твоего младшего брата?
Он нехотя кивнул.
— Но это, конечно, не он писал?
Наконец Бастиан поднял глаза и в упор посмотрел на учительницу.
— Я не знаю, кто это писал, — сказал он.
И уже с явным нетерпением протянул руку за листками. Пораженная его ответом, Одри сдалась.
Он взял листки и вышел — не поблагодарив, не попрощавшись и ни разу не обернувшись. Стоя у окна, Одри наблюдала, как Бастиан пересек двор и направился к небольшой каменной скамейке, где его ждала Опаль, — той самой скамейке, где Одри уже видела их вдвоем несколько дней назад.
«Я не знаю, кто это писал». Что он хотел этим сказать? Совершенно очевидно, что его собеседник не мог быть… младенцем! Ни даже подростком, его ровесником. Одри не слишком хорошо ориентировалась во всех этих чатах, «аськах» и тому подобном, но, часто видя в домашних работах учеников «олбанскую» орфографию и пунктуацию — точнее, почти полное отсутствие таковых, — более-менее научилась понимать подростковый интернет-новояз. Именно поэтому у нее не было никаких сомнений: реплики «Жюля Моро» принадлежали взрослому грамотному человеку, пишущему на абсолютно правильном французском языке — без ошибок, без сокращений, со всеми знаками препинания. Человеку, ведущему какую-то грязную игру, цель которой была ей абсолютно неясна.
Глава 27
Бастиан шел по двору, ощущая скорее злость, чем подавленность. Он был зол на мадам Мийе. На себя самого. На Опаль.
Именно Опаль настояла на том, чтобы срочно, прямо на уроке, прочитать распечатку его вчерашнего разговора с «Жюлем Моро». И он уступил. «Зачем я вообще рассказал ей об этом?» — думал Бастиан, с прудом таща все сразу — кроссовки, рюкзак, гнев и подавленность — к скамейке, где его дожидалась виновная. Ответ был очень прост: потому что перед ней невозможно было устоять.
Их «дружба» (хотя в глубине души Бастиан надеялся, что это нечто большее) теперь уже воспринималась им как нечто очевидное: они не только проводили вместе все перемены, — под удивленными взглядами подружек Опаль, которые, как был уверен Бастиан, обменивались репликами вроде такой: «И что она нашла в этом лузере?!» — но и вели по вечерам долгие разговоры в Интернете, гораздо более откровенные, чем в лицее.
Она рассказала о своих родителях («…они почти постоянно в разъездах, занимаются поставками своего вина в разные страны…»), своей тетке («она живет с нами, и, что хуже всего, родители ей платят, чтобы присматривала за мной в их отсутствие — то есть почти постоянно…») и, конечно, о своем брате. Именно она и нашла его мертвым в гараже. И с тех пор ее постоянно мучило чувство вины: «Он, правда, был скрытным, но мы так много времени проводили вместе! Я не понимаю, почему он это сделал. Почему он оставил меня совсем одну… ничего мне не сказал…»
Она рассказывала ему все, без стеснения и недомолвок, — всю свою жизнь, строчка за строчкой, несмотря на то, что Бастиан почти ничего не рассказывал в ответ. Он предпочитал хранить свои тайны.
Накануне вечером, после нескольких его реплик, односложных и как будто машинальных, Опаль наконец напрямую спросила, не случилось ли чего. И тогда, возможно, потому, что одиночество и тишина буквально душили его, он рассказал ей правду — точнее, часть правды, с трудом заставив себя написать эти невероятные слова: «Мой брат, который уже два года как мертв, связался со мной по „аське“ несколько дней назад…»
И вот пожалуйста… Сегодня утром он принес в школу распечатку вчерашнего диалога, потому что Опаль очень хотела его прочитать. Он не ожидал такого нетерпения и не мог понять, чем оно вызвано. И в результате — у него проблемы с мадам Мийе… как будто ему мало было других проблем!..
— Эй! У тебя есть минутка?