— Ну и как сегодня дела? — спросила она, ставя передо мной кофе.
— Неплохо. В конце концов, я продал этот корабельный телеграф, который Джейн так не терпела.
— Ох, эту мерзость, которую ты привез из Рокпорта, когда сам поехал на закупки?
— Вот именно.
— Ну, на будущее не покупай таких вещей, — предупредила Лаура. — Иначе дух Джейн начнет тебя пугать.
Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив голову, и спросила:
— Не смешно? Извини. Я не хотела…
— Все в порядке, — уверил я ее. — Это не твоя вина.
— Мне на самом деле очень неприятно, — повторила Лаура.
— Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.
Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на мороз. Проходя через рынок в Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и ехал бы всю ночь на запад, подальше от Массачусетса, назад, в Сент-Луис, а может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на близость океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны, стары и затхлы. Меня угнетал огромный вес минувших лет, всех исторических зданий, давно умерших людей, таинственных случаев из прошлого. Тяжесть ложащихся слоях и предубеждений, гнева и страдания.
И поехал на юго-запад, до улицы Лафайета, а потом свернул в Салем, проезжая мимо кладбища «Звезда Моря». День был исключительно солнечным, сильный свет отражался в окнах домов, в стеклах машин и яхт. Наверху, как серебряная игла, небо прошивал самолет, совершая круг перед посадкой на аэропорт Энерли, в пяти милях дальше.
Я включил радио. Радиостанция передавала…
Я доехал до улицы Чартер, напротив главного управления полиции, свернул вправо, в улицу Либерти и там запарковался. Потом я перешел на другую сторону, к Музею Победы, на площади Йет Индиа.
Салем был отреставрирован так же, как и Грейнитхед, а недавно восстановленная чистенькая площадь Ист Индиа была заново вымощена и украшена посреди фонтаном в форме японских ворот. С западной стороны площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами стояли изысканные ювелирные магазины, обувные лавки и антиквариат. Подлинное здание 1824 года, известное как Ист Индиа Марин Холл, в котором находился Музей Победы, совершенно не подходило к этому окружению и торчало над всей площадью как родственник мафусаилового возраста, свежевыбритый, вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра…-внука.
Я нашел Эдварда Уордвелла в отделе морской истории. Как в конфессионале, он сидел в обширной каюте яхты «Барка Клеопатры» 1816 года, читая учебник по аквалангу. Я постучал в деревянную стенку и завопил:
— Тут есть живая душа?
— О, Джон, — сказал Эдвард, откладывая книгу. — Как раз о тебе я и думал. Освежаю себе в памяти сведения о нырянии для начинающих. Выглядит так, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.
— Разве что боги бури смилостивятся надо мной и выслушают мои молитвы.
— Тебе нечего бояться, — уверил меня Эдвард. — Честно говоря, во время ныряния очень важно то, чтобы ты не боялся, а по крайней мере овладел страхом. Под водой боится каждый. Мы боимся, что не сможем дышать, боимся темноты, боимся запутаться в водорослях. Некоторые ныряльщики чувствуют страх даже перед подъемом. Но если ты сможешь немного расслабиться, то это может быть твоим великолепнейшим переживанием.
— Гмм, — заговорил я, так и не убежденный.
— Тебе не о чем беспокоиться, — успокоил меня Эдвард. Он снял очки и заморгал. — Я буду с тобой все время.
— Когда ты кончаешь работу? — спросил я. — Мне нужно с тобой поговорить.
— Мы запираем в пять, но потом нужно немного убрать. Это займет минут двадцать.
Я огляделся. За арочными окнами музея спускались сумерки. Приходила очередная ночь, время, когда мертвые из Грейнитхед могут посетить своих потерявших их близких. Время, когда снова могла появиться Джейн. Я собирался ночевать сегодня в Салеме, в мотеле «Под Боярышником», но у меня совершенно не было уверенности, что призрак Джейн может появляться передо мной только в моем доме.
— Пойдем что-нибудь выпьем, — предложил я. — Я иду теперь в «Корчму на Нарах». Может, встретимся там около шести?
— У меня идея лучше, — ответил Эдвард. — Иди в пассаж и представься Джилли Кормик. Она ведет наш корабельный журнал и завтра плывет с нами, поэтому так же хорошо вы можете познакомиться и раньше завтрашнего утра. Джилли руководит салоном под названием «Лен и кружева», наверно, шестая с края лавка под аркадами. Я приду туда, как только кончу работу.
Я вышел из музея и прошел через площадь Ист Индиа. Наступали сумерки, становилось все холоднее. Я энергично потирал руки, разогревая их. Меня миновала небольшая группа туристов. Одна из женщин громко сказала с носовым техасским акцентом:
— Разве здесь не чудесно? Я попросту чувствую атмосферу восемнадцатого века.
«Лен и кружева» был небольшим, элегантным и дорогим салоном, где продавали платья в стиле принцессы Дианы, с жабо, бантами, высокими воротниками и надувными рукавами. Черноволосая, ужасно плоская девица направила меня внутрь салона, показывая за себя длинным кроваво-красным ногтем; и там я нашел Джилли Мак-Кормик, которая как раз завязывала разноцветный, в веселых тонах пакет для какой-то пронафталиненной древней бостонской матроны в вылинявшей норке.
Джилли была высока, обладала черными курчавыми волосами и красивым лицом с немного выдающимися скулами. Она носила одну из своих собственных льняных блузок с кружевным жабо, которое тщетно пыталось скрыть ее пышные груди и тонкую талию, и черно-серую юбку до половины полных икр, на ножках с высоким подъемом были маленькие черные туфельки на высоком каблуке. Туфельки Пифии, как называла их Джейн.
— Чем могу служить? — спросила она, когда бостонское ископаемое выплелось из салона.
Я протянул руку.
— Меня зовут Джен Трентон. Эдвард Уордвелл просил меня прийти сюда и представиться. Кажется, завтра мы все вместе ныряем.
— О, привет, — улыбнулась она. Ее глаза были цвета вылущенных каштанов и ямочка на правой щеке. Я пришел к выводу, что если уж придется нырять в таком обществе, то наверняка я стану энтузиастом подводного спорта. — Эдвард говорил мне, что ты купил вчера эту акварель с «Дэвидом Дарком», — сказал Джилли. — Он совсем забыл об аукционе. Он был здесь, помогал мне готовить выставку. Он был в такой ярости, когда вернулся и заявил, что ты купил картину. «Что за медный лоб! — вопил он. — Я предложил ему триста долларов за картину, а он сказал, что может одолжить картину музею».
— Эдвард очень привязан к своей теории, касающейся «Дэвида Дарка», не так ли? — спросил я.
— У него вывих по фазе на этом, — улыбнулась Джилли. — Можешь сам так говорить, Эдвард не обидится. Он сам признает, что у него вывих по фазе, не только потому, что он на самом деле в это верит.
— А что ты думаешь?
— Я не очень уверена. Думаю, что он прав, хотя и не очень верю в этих Духов, посещающих Грейнитхед. Еще никогда не встречала кого-то, кто на самом деле видел бы духа. Это может быть какой-то групповой истерией, правда? Так же, как и процессы ведьм.
Я внимательно посмотрел на нее.
— Знаешь, что я был обвинен в убийстве? — спросил я.
Джилли слегка покраснела и кивнула головой.
— Да, я читала об этом в «Вечерних Известиях».
— Ну так вот, независимо от того, что писали эти «Вечерние Сплетни», факт в том — что это не я убил эту женщину, и что один из этих духов как раз появился в ее доме ночью. Это другой неоспоримый факт. Я видел его своими собственными глазами и считаю, что убил ее именно он.
Джилли молча и долго глазела на меня, явно не в силах решить, не свихнулся ли я или обманываю ли ее. Наверно, она не отдавала себе отчета в том, что, стоя так, с руками, скрещенными на пышной груди, она во всем своей фигурой выражала озабоченность и беспокойство.
— Ну, вот именно, — не улыбаясь, подтвердил я. — Теперь ты думаешь, что я свихнулся. Может, я не должен был этого тебе говорить.
— О, нет, — прозаикалась она. — Это значит, не в этом дело. Это значит… что я вообще не думаю, что ты свихнулся. Я только думаю, что…
Она забеспокоилась, потом наконец решила закончить:
— Я только думаю, что скорее всего трудно поверить в духов.
— Знаю. Я сам не верил в духов, пока не лично не увидел одного из них.
— Ты действительно видел духа?
Я поддакнул.
— Я действительно видел настоящего духа. Это был Эдгар Саймонс, муж этой убитой женщины. Он выглядел как… сам не знаю, как сказать… как электричество. Человек, созданный из мощного заряда электричества. Это очень трудно описать.
— Но почему же он ее убил?
— Не знаю. Не имею ни малейшего понятия. Может, из мести за что-то, что она ему сделала, когда еще жил. Неизвестно.
— И ты на самом деле его видел?
— Я видел его на самом деле.
Джилли откинула волосы назад.
— Эдвард всегда говорил, что Грейнитхед — сумасшедшее место. Никто из нас наверно ему не верил, по крайней мере, до этого времени. Эдвард немного пришибленный, сам знаешь, по какой причине. Набил себе голову ведьмами из Салема и Коттоном Мэтером. note 4. Его интересуют удивительные оккультные секты, которых было полно в Массачусетсе в восемнадцатом веке.
Я оперся о прилавок и скрестил руки.
— Не я один в Грейнитхед вижу духов. Парень, который содержит лавку в Грейнитхед, я всегда там делаю покупки, так вот, этот парень видит своего умершего сына. И скажу тебе, что многие в Грейнитхед издавна видят своих умерших родственников, но никому об этом не говорят.
— Именно так думает и Эдвард. Но почему они держат это в тайне?
— А разве ты рассказала бы кому-то, если бы однажды ночью дух умершего мужа застучал бы в твои двери? Кто бы тебе поверил? И даже если кто-то тебе поверил бы, то тут же навалилась бы свора прессы и телевидения, орда любопытных любителей сенсаций оккупировала бы твой дом. Потому и сохраняют все это в тайне. Жители Грейнитхед, коренные его жители, знают все это многие годы, даже, может, даже века. По крайней мере, я так думаю. Но сознательно всего этого не разглашают. Они не хотят, чтобы на них навалились орды любопытных.