Квамус посмотрел на ящик, дрейфующий за кормой люгера.
— Не знаю, — медленно и серьезно проговорил он. — Я опасаюсь, что этот офицер на моторке… что это уже работа Миктантекутли.
Лори посмотрела на отца.
— Папа, — сказала она. — Мы отвезем это на берег, хорошо?
Уолкотт кивнул головой.
— Там нет ничего заразного? — уверился он. — Этот ящик-гроб не опасен?
— Не в этом смысле, — уверил я его. — Но чем скорее мы двинемся отсюда, тем лучше. Чем дольше мы находимся здесь, тем более будем подвергаться опасности.
Мы миновали Кладбище Над Водой, а потом свернули к приобретенной платформе, рядом с молом Брауна. Когда-то, в тридцатые годы, здесь была изысканная пристань для прогулочных лодок, ресторан, веранда для коктейля и фонари, освещающие мол. Однако сейчас дома стояли пустыми и склоненными, от веранды для коктейлей остался лишь гниющий помост, на котором были свалены в кучу пляжные кресла, как будто останки в массовую могилу.
Уолкотт подвел люгер как можно ближе, после чего мы отвязали ящик, который, подталкиваемый приливом дрейфовал к скользкой от водорослей платформе. Через несколько толчков буграми ящик застыл неподвижно у подножья платформы. Затем Квамус и я, мы выскочили в воду и сначала вплавь, а потом вброд добрались до берега.
Я взобрался на платформу, истекая водой, и пробовал привести в движение коловорот. Удачно, что механизм был смазан маслом и содержался в хорошем состоянии, поэтому я быстро смог отвертеть достаточное количество троса, чтобы достать до колец, размещенных на ящике. Как только Уолкотт увидел, что мы безопасно добрались до берега, он тут же попрощался с нами свистком и направил люгер назад, в залив. Признаюсь, что я не обижался на него за это, хотя наверняка его ждал арест. Даже несколько месяцев тюрьмы лучше, чем такая дыра в животе, как у полицейского.
Квамус и я, мы молча вращали коловорот и постепенно втаскивали медный гроб по бетонной платформе. Ящик передвигался дюйм за дюймом с ужасающим скрежетом, издавая глухой дребезжащий звук, как будто был пуст изнутри. Я слышал и обливался потом, дрожа. Я старался не думать о том, что за чудовище находилось внутри и что оно может сотворить со мной.
Работа заняла у нас почти полчаса, но наконец мы стащили ящик на вершину платформы и накрыли его двумя кусками брезента, какими обычно накрывают лодки на зиму. Квамус осмотрел залив, но нигде не было ни следа полиции или прибрежной стражи, ни даже Эдварда и шайки яйцеголовых с «Диогена».
— Теперь, — сказал Квамус, — я возвращаюсь в Салем и вернусь с грузовиком-рефрижератором. Вам нужно оставаться здесь и охранять Миктантекутли.
— Не лучше ли будет поехать мне? Вы немного слишком бросаетесь в глаза. Ведь трудно не заметить индейца ростом в шесть футов и в мокром комбинезоне аквалангиста.
— Меня никто не увидит, — ответил Квамус со спокойной уверенностью. — Я овладел техникой, которую индейцы из племени Наррагансетов развили века назад, чтобы охотиться на диких зверей. Мы называем ее «Не-охотник».
— Не-охотник?
— Это такой способ, который позволяет стать невидимым для других людей. Удивительная техника, но ей можно научиться.
— Ну, тогда хорошо, — уступил я. Мне не улыбалась перспектива охраны этого монстроподобного гроба, но выбора у меня не было. — Только быстрее возвращайтесь. А если вас все же арестуют, то скажите полиции, где я. Я не хочу сидеть тут всю ночь с Миктантекутли, в то время как вы будете потреблять бифштексы в холодной кутузке Салема.
— Вы этого больше всего боитесь, ясно, — улыбнулся Квамус.
Он прошел между покинутых домов ресторана в направлении Вест Шор Драйв. Я сел на волнорез и пугливо посмотрел на ящик, в котором ацтекский демон Дэвида Дарка был заключен почти триста лет. Я отвернулся и хотел было позвать Квамуса, чтобы он привез мне бутылку виски, но уже не увидел его. «Не-охотник» исчез. Я попробовал сесть поудобнее и оперся одной ногой о брезент, прикрывающий ящик, как будто это была обыкновенная лодка, хозяином которой я стал по случаю.
Был только полдень, но небо удивительно потемнело, как будто я смотрел на него сквозь очки против солнца. Также налетел ветер, совершенно не упомянутый в прогнозе погоды. Он лупил по гривам серых волн в заливе Салем, разносил сухие листья и мусор, покрывающий перекосившуюся веранду для коктейлей. Над рестораном все еще висела изъеденная морской солью реклама: «Ресторан На Пристани, Омары, Бифштексы, Коктейли». Я представил себе как все это выглядело летними вечерами: оркестр «диксиленд», господа в соломенных шляпах и девушки в поблескивающих платьях для коктейля.
Я поднял воротник куртки. Ветер теперь был на самом деле холодным, а небо потемнело так, что некоторые автомобили на другом берегу ехали с включенными фарами. Видимо, шел шторм, сильная, североатлантическая буря, при которой человек, даже сидящий дома у камина, чувствует себя сидящим в маленькой лодчонке посреди бесконечного моря.
Потом я услышал пение. Слабое, отдаленное и безумное. Оно доносилось изнутри заброшенного ресторанчика. Тонкий писклявый голосок привел к тому, что волосы у меня на затылке поднялись, будто побывав внутри генератора Ван-де-Граафа.
Мы выплыли на ловлю из Грейнитхед Далеко к чужим побережьям…
Но поймали мы лишь рыбий скелет, Сокрушенное сердце что в челюстях держит.
Я встал и прошел по прогнившим доскам веранды до ресторана, разыскивая источник голоса. Раз или два я перепрыгивал через дыры в полу. Под помостом я видел влажную темноту и убегающих крабов. Я дошел до ресторана и направился прямо к передней двери. Она была заперта на ключ. Стекла покрывал толстый слой грязи и соли, так что я не мог заглянуть внутрь.
Пение раздалось снова, на этот раз громче, снова тем же холодным и чистым голосом. Оно явно доносилось изнутри ресторана. Я огляделся, нет ли кого-нибудь поблизости, после чего три или четыре раза сильно пнул ногой дверь. Дешевый замок оторвался вместе с куском фрамуги, двери задрожали и открылись, будто приглашая внутрь. Войдите, мистер Трентон, вас ждет ваше предназначение.
Я осторожно вошел внутрь. Пол из голых потрескавшихся досок был покрыт пылью, замусорен старыми газетами и бесформенными кусками зеленого линолеума. Под потолком вращалась бумажная мухоловка, подвешенная между двумя лампами, в корпусах из молочного стекла. На стене напротив висело большое зеркало, обгаженное мухами и покрытое грязью. Я видел свое отражение, торчащее в дверях, как будто старую, покрытую пятнами, выцветшую фотографию человека, который уже давно мертв. Я сделал два или три шага вперед.
— Джон? — услышал я шепот. Я обернулся. Она стояла за мной, с лицом, застывшим в ужасной гримасе, почти совершенно уподобленным черепу скелета.
— Джон, ты должен освободить меня.
— Как я могу тебя освободить? — спросил я. Я смотрел, как она проскальзывает в помещение в своей бесшумно волнующейся погребальной одежде. — Я вытащил тебя из моря. Что еще я могу для тебя сделать?
— Разбей ящик, — прошептала она. — Этот ящик заперт печатями, которые я не могу нарушить: печатями Святой Троицы. Ты должен открыть ящик во имя Отца, Сына и Святого Духа. Точно так, как он был и запечатан.
— Но у меня все еще нет гарантии, что я получу Джейн живой, целой и здоровой.
— На этом свете нет никаких гарантий, Джон. Ты должен просто верить мне.
— Не знаю, должен ли я тебе верить вообще.
— А веришь ли ты, что я могу распороть тебе живот, как тому полицейскому, который пытался тебе помочь? Или что я могу разорвать тебя на куски, как Дэвида Дарка? Хоть я и заключен, а я все еще обладаю великой мощью, Джон.
— Я хотел только знать, чего… чего ты от меня хочешь, — прозаикался я.
Джейн поплыла в сторону зеркала, но зеркало не отразило ее, как будто она была вампиром, от которого меня шутливо остерегала Джилли. Потом Джейн проникла через стекло и посмотрела на меня из зеркала, хотя в комнате ее уже вообще не было.
— Тебе придется поверить, — сказала она и исчезла.
Я долго стоял в опустевшем помещении ресторана. Теперь пришла минута, когда я должен был принять решение. Я уже убедился, что Миктантекутли мог убивать жестоко и безжалостно, что он может приказать мертвым, чтобы те убивали живых. Но я желал также возвращения Джейн, я желал этого с отчаянием, которое намного превышало границы, назначенные любовью. Как будто я непременно хотел показать себе, что чудеса бывают, что мертвые могут восстать из гроба, что весь мир может быть перевернут вверх тормашками.
С тех пор как погибла Джейн, я был уже свидетелем многих необычных и ужасающих событий. Но в эту минуту мне казалось, хотя я и не знаю, почему, что все это были фокусы, предназначенные для терроризирования меня. Лишь только когда я буду держать роскошное тело Джейн в объятиях, лишь тогда я поверю в существование сил, которые человек не может объять ни разумом, ни воображением.
Конечно, тогда я не отдавал себе отчета, что еще никогда со дня гибели Джейн я не был близок к нервному срыву. Видимо, я находился на краю сумасшествия, если не смог уговорить себя, что я должен помочь освободить Миктантекутли. Мне еще сегодня холодно становится от одного этого воспоминания.
Я вышел из ресторана и уже второй раз прошел по доскам веранды. На дворе было так темно, как будто уже наступила ночь, а ведь еле миновал полдень. Корродировавший медный ящик все еще лежал на платформе, прикрытый кусками брезента. С противоположной стороны платформы находился запертый шкаф с надписью ПОЖАРНОЕ ОБОРУДОВАНИЕ. Обойдя ящик, я подошел к шкафу, осмотрел заржавевшие засовы, а потом несколько раз сильно ударил ногой, пока левая часть дверей не оторвалась и я мог ее полностью отломать. Внутри был свернутый шланг и то, что я искал: топорик пожарника на длинной рукояти.
Я вернулся к ящику и стянул брезент. Он казался еще большим, чем до этого: зеленый, массивный и зловеще молчаливый. Я коснулся пальцами чешуйчатой поверхности и почувствовал удивительный приступ страха, совсем так, как будто, не желал этого, коснулся в темноте гигантской стоножки. Потом, под влиянием импульса, замахнулся топориком и нанес сильный удар по боку ящика.