Здесь всегда так тихо.
Едва различим звук пошатывающихся от ветра деревьев.
Я положил цветы рядом с каменной плитой, на которой было высечено имя «Кэтрин Виндзор» и годы жизни моей матери.
Сквер, в котором были похоронены все члены королевской семьи, находился недалеко от обрыва, к которому я ходил каждый день. Иногда до рассвета, когда еще не было никаких встреч, дел и прочего груза, который валился на мои плечи.
Иногда ночью, когда все уже заканчивалось.
Кэтрин не была моей родной матерью, для всей страны не секрет чьим сыном я являлся. Именно из-за моей оскверненной крови я был таким, какой я есть сейчас.
Говорили, что женщина, которая меня родила, была настоящей ведьмой, хоть я и считал это бредом.
Она часами могла проводить псевдо—магические ритуалы и раскладывать карты с рунами.
Этой женщины не было в моей жизни, потому что то, каким я был на протяжении восемнадцати лет – заслуга Кэтрин. Она была моей настоящей матерью, она приняла меня. Хотя, сейчас я понимаю, насколько ей трудно это было. Она слишком сильно любила моего отца.
Я знал, что не способен на любовь, в силу чрезмерного тщеславия и эгоизма, которым была отравлена моя душа и испорчена Адинбургом, но всегда понимал, что мне нужно будет связать свою жизнь с одной девушкой во имя страны. Хоть и просто людям на показ.
И я всегда хотел, чтобы она хоть каплю походила на Кэтрин.
Но каждый раз, когда я приходил сюда, понимал, что таких, как она, больше нет. Кольцо обжигало мне шею, повиснув неимоверным грузом. Это было ее кольцо, которое прошло со мной через Ад.
В тюрьме в периоды многочасовых пыток и наказаний, только оно спасало меня от того, чтобы не выпрыгнуть за пределы Адинбурга – а эта тюрьма представляла собой высокую башню посреди океана.
Сейчас она бы не гордилась мной.
Она умерла раньше, чем погиб Бастиан, и не видела его смерти.
Я закрыл глаза, вспоминая тот чудовищный день. Он и без того снился мне почти каждую ночь, бросая в холодный пот.
Выстрелы, слишком много крови по всему замку. Гвардия довольно быстро справилась с нападающими, но они были слишком неожиданными – и поэтому, когда их ликвидировали, было уже слишком поздно.
Удары розгами, Адинбург.
Я без конца прокручивал эти сцены в голове, понимая, что мне никогда не излечиться.
Всего несколько моментов в моей жизни, когда я забывал обо всем этом.
Вымещая ярость на пленнице – Камелии, как я решил ее называть.
Я ни за что не лишу себя этого чувства – полного забытья, секундного счастья и эйфории. То, как мне нравится воевать с ней; то как, она слабеет под моим давлением. Нет ничего приятнее, чем ломать сильную личность.
Я был одержим, зависим от этой дозы – вывалить на эту девушку всю свою ярость, испытать счастье и оглядеть обломки, которые после нас остались.
Я не хотел делать ей ТАК больно. Не хотел издеваться над ней.
Все получалось само собой, потому что она – единственная, к кому я вообще проявлял какие-либо настоящие эмоции.
Я снова посмотрел на серую плиту, прислушиваясь к тишине.
Теплота окутала мое сердце, и я будто вновь услышал нежный голос своей мамы.
Сжал ее ладонь, чувствуя шелк ее кожи. Холодная.
Услышал все слова поддержки, которые она когда-либо мне давала.
Мама. Мама. Мама.
Забрал силу, с которой она со мной делилась. Она была тем, кто вдохновлял меня быть тем, кем я был.
Поднимала, когда я спотыкался и падал.
Только здесь, наедине с природой и ее душой, я могу быть таким.
Ведь если мне было и суждено кому-то отдать свое сердце, то я уже давно его отдал.
И теперь просто продолжал жить без него – так было даже легче.
Потому что второй такой потери я бы просто не вытерпел.
Это то, что пугало меня больше всего – обрести страх.
Страх потерять.
***
Я ворвался в спальню девушки. Кажется, за последнее время она неплохо освоилась в замке и уже во всю раздавала приказы нескольким слугам, которых я для нее выделил. Скарлетт сидела на кровати в одном шелковом халате с таким глубоким вырезом, что он приоткрывал ее большую грудь.
– Добрый вечер, Ваше Высочество, – сдержанно поклонилась она, плотнее запахивая полы своего халата. – Что привело вас в такой поздний час?
Я разглядывал ее, поджав губы. Эта девушка – мое оружие. Если я буду шантажировать ее родителей, пользуясь ей, все закончится кровавой войной.
Если же буду с ней аккуратен, объявлю о помолвке, то, возможно, заполучу сильного союзника.
Мне нужно чем-то жертвовать. Королевская гвардия слишком мала, чтобы справиться со всем в одиночку.
Она вдруг облизала свои губы, глядя на меня слегка похотливо – это была уже не запуганная и сломанная девочка, которую ко мне привели. Это была настоящая сучка, которая радовалась, что станет женщиной короля.
Или у меня развивается сильнейшая паранойя, и я готов придумать 1001 причину, чтобы не связывать с ней свою жизнь.
Мы дадим клятвы друг другу.
– Хотел проверить, что ты готова к приему. На котором я скажу, что ты будешь моей женой, – равнодушным голосом произнес я, глядя в окно.
– А я дождусь вашего предложения? – нежно пропела она, будто соблазняя меня. Скарлетт подошла ко мне ближе, слегка повиснув на плече.
Да уж… Сразу видно, что эта девушка с детства была вырвана из среды, в которой родилась. Мне было трудно представить, что Мэри, которая с детства воспитывалась по-другому, так откровенно бы повисла на мужчине.
– У меня к тебе только одно предложение: не—действуй—мне—на—нервы, – по словам протянул я, скидывая ее руку с плеча.
Черт, что я делаю?
– Простите, Ваше Высочество. – Она поклонилась мне так низко, что ее халат перестал прикрывать сиськи. Случайно. – Я просто подумала… Что… Если уж мне суждено отдать свою жизнь вам. Свою страну… Я подумала, что будет лучше, если мы будем ближе.
– Поверь, чем равнодушнее я к тебе, тем в большей ты безопасности. – И это была правда. Я вспомнил красную шею Камелии и то, как она отчаянно ловила ртом воздух. – Разве ты не хочешь защитить свою страну? Ты так легко соглашаешься на брак со мной. – Я вгляделся в ее янтарные глаза, в которых был только цвет. И ничего больше. Пустота.
– Я десять лет жила другой жизнью. От наследницы французского престола во мне только кровь и масонская метка. Мне плевать на то, что будет с народом, если я при этом буду спокойно… – Она улыбнулась блаженной улыбкой, от которой меня передернуло. Боже, и неужели на этой пустоголовой кукле я должен жениться?
Ради гребанной коронации, ради народа, который отправил меня в Ад.
При всей жесткости моего характера на меня иногда находили вот такие ужасающие порывы мирового отречения.
Безвыходная ситуация. Я женат на своей стране.
– Спокойно… Дарить вам детей, живя в замке. – Она развязала свой халат окончательно, открывая моему взору свое обнаженное тело. Эта девушка была полностью в моем вкусе.
Ее красота могла бы обезоружить любого.
Но не меня.
– Ты смотришь слишком далеко. – Я схватил ее за подбородок, заглядывая в душу. Неприятная она была, хуже моих шлюх. Меня даже слегка подташнивало, или же я был просто одержим мыслями и воспоминаниями о том, как недавно трахал другую девушку.
Кончал в нее с рванными стонами.
Как сладко и тепло в ней было…
Встряхнув головой, я надавил на ее подбородок, причиняя боль.
– Не забудь, что ты нужна мне только для коронации. Поэтому… На твоем месте я бы вел себя хорошо и внимательно проглатывал бы каждый приказ и слово. Иначе… Когда я стану королем, мне больше не понадобится королева. – Я понадеялся, что ее мозг способен уловить смысл этого тонкого намека.
Но она только закрыла полы своего халата, потупив взгляд.
Развернувшись, я покинул ее спальню, размышляя о том, что я бы не хотел вернуться сюда вновь.
***
Я ловил кайф, когда Камелия проигрывала. Когда она слабела, прогибаясь под мою волю.
В тот момент, когда я решил ей открыться, узнал о гвардейце, и злость снова заразила мою кровь.
Когда я представлял ее в объятиях другого, меня потряхивало. И она была.
Она с самого начала была отдана другому мужчине.
Лгала мне, что невинна. А я… Прикоснулся к ней после – второй раз, третий.
Я не мог остановиться, хоть каждый раз и одергивал себя, повторяя про себя одно слово.
Грязнокровка.
Кто—то уже был в ней так же, как и я. Прикасался своими грязными лапами, не выпуская из рук ночи напролет. А я подобрал.
Я, конечно, понимал, что мои шлюхи были из того же теста, но это было их работой.
А она… Разочаровала меня, солгала, потом закрылась в своей спальне с гвардейцем и думала, что после этого я буду обращаться с ней так, как она этого хочет?
Все эти чувства лежали на поверхности. Это была лишь верхушка айсберга, а то, что было скрыто подо льдом этого гнева к девушке, постоянно тянуло меня на дно.
Уничтожало.
Допивая второй стакан виски, сидя за синтезатором, я сам не заметил, как начал играть мелодию, которую назвал бы ее именем.
Пальцы сами бегали по клавишам, я лишь изредка вливал в себя все больше алкоголя до тех пор, пока голова не зажила отдельной жизнью.
Внутри царил такой хаос, что хотелось крушить все, что попадется под руку.
И я крушил.
Наутро сюда придется поставить новую мебель.
Мои нервы были на пределе, я искал успокоения в воспоминаниях, которые дарили мне эйфорию.
И каждое было связано с Камелией.
Член заныл, так сильно нуждаясь в ней, словно я был одержим нашей игрой, ее ласками и теплом.
Прервав мелодию, дойдя до кульминации, я с грохотом опустил крышку, едва не придавив свои пальцы.
Я никогда не умел выражать свои настоящие чувства вслух, даже когда они у меня были. Они выходили через музыку, через борьбу, фехтование.
До восемнадцати лет я даже вел дневник – выходила ерунда, но нас с Бастианом заставлял отец. Он говорил, что это необходимо для истории.
Если бы хоть один человек прочел мой дневник, я бы провалился на этом же месте. Я бы лучше прошелся голым по центру Лондона, причем не испытал бы при этом и капли смущения.
Едва ли мне есть чего стесняться.
А вот дневники… Они были частью моей прошлой души.
Дрожащими руками я достал один из своих дневников из тумбочки в гостиной, запертой на замок.
«2216 год, Обрыв у Белых скал.
Сегодня мне исполнилось шестнадцать. Все поздравляют меня. Но для меня этот – день настоящая пытка.
Сразу думаю о своем настоящем происхождении. Бастиан не упустит шанса подшутить на эту тему. В последнее время он стал немного другим, возможно, из-за свалившихся на него обязанностей.
Знаю, я не должен писать здесь гадости о своем брате. Через сотни лет мой дневник найдут, и историки решат, что я завидовал своему брату и ненавидел его.
К черту, я потом вырву эти странницы. Иногда просто хочется вылить все на бумагу, особенно, когда никто, кроме гребанного листка, не может тебя понять.
Много ли бастардов я еще знаю? Ни одного.
Ну, ничего, я буду делать все, чтобы быть лучше Бастиана. Я был бы достойным правителем, но я знаю, что мне не суждено им стать. На самом деле, это не мое.
Я хочу в Оксфорд с Джейсоном. Или, может, даже, за океан.
Мир такой большой, а я вынужден видеть лишь одну его сторону.
Взять хотя бы этот обрыв: нахожусь на нем и чувству себя на краю света.
Небо затянуто серыми тучами – что ж, с днем рождения, Брэндан. Ветер поднимается.
А теперь пора вырвать эту страницу и написать что-то стоящее.
Я должен показать своим потомкам, что был не таким уж и плохим парнем, ха.
Знали бы они, чем я займусь сегодня вечером…»
Бред. Я со злостью захлопнул дневник. И почему я не сжег его?
Разум, затуманенный алкоголем, сам отдал приказ моей руке: и, находясь в бреду, я взял ручку. А потом я успел написать несколько строк, прежде чем понял, чем занимаюсь.
Вырвав злосчастную страницу, я смял ее и бросил в стену, снова потянувшись за бутылкой.
Вот он, мой мальчишник. Всегда о таком мечтал. Я и мой друг – виски.
И все из-за чего?
Из-за того, что забылся и позволил какой-то пленнице стать своей зависимостью.
Она – зависимость и не больше. Физическая, самая низменная, какая только может быть.
Делаю глубокий вдох.
Я – будущий король. И я не могу позволить себе иметь слабые места.
Никогда.
Глава 21