Любой организм — это биологическая машина. Только у лекарей и некромантов была сила им управлять.
— Эффект наступит не сразу, — продолжал я объяснять. — Примерно через две-три недели вы почувствуете значительное улучшение. Но это единственный способ решить проблему в корне, а не просто латать дыры.
— Что-то ещё? — граф внимательно слушал, впитывая каждое слово.
— Да, — я отложил ручку и посмотрел ему прямо в глаза. — Полный, абсолютный покой. Ваше сиятельство, поймите, сейчас ваше сердце — это натянутая до предела струна. Любой стресс, любое сильное волнение, любые важные переговоры могут спровоцировать новый, возможно, фатальный приступ.
— Легко сказать «полный покой», — мрачно усмехнулся граф. — Моя империя не управляет сама собой.
— Придётся делегировать полномочия, — жёстко ответил я. — Хотя бы на месяц. А также полностью исключить все стимуляторы: крепкий чай, кофе, любой алкоголь. И самое главное…
Я сделал паузу, давая ему время осознать безнадёжность его положения. Подвёл его к краю пропасти, показав, что все эти таблетки и капельницы — лишь временные, хлипкие подпорки.
— И самое главное, — повторил я уже тише. — Мы должны найти вашу дочь. Пока этот источник постоянного, ежедневного стресса не будет устранён, любое лечение останется временной мерой. Ваше сердце, граф, не успокоится, пока не успокоится ваша душа.
Я перестал быть врачом. Я замкнул его физическое выживание на решении его главной эмоциональной проблемы.
Граф резко выпрямился в кресле, его лицо окаменело.
— Да где ж её найдёшь-то⁈ — в его голосе прорвалось отчаяние, которое он так тщательно скрывал за маской властности. — Сбежала, паршивка! Опозорила весь род! Если б я только знал, где она… Я за одну только информацию о её местонахождении награду назначил — сто тысяч рублей!
Сто тысяч.
Вот она, цена его отчаяния. Он выложил на стол свой главный козырь, признавая своё полное бессилие. Я снова выдержал паузу, позволяя этой сумме повиснуть в стерильной тишине палаты. Теперь мой ход.
— А что, если я скажу, — мой голос прозвучал тихо, почти шёпотом, но в этой тишине он прогремел как выстрел, — что смогу её найти?
Граф замер.
Он изучал меня долгим, пронзительным взглядом, пытаясь понять, не блефую ли я. Я спокойно выдержал его взгляд. Потом уголки его губ медленно, очень медленно, поползли вверх, и он улыбнулся.
Шах и мат. Партия была сыграна.
— Тогда, доктор Пирогов, — произнёс он, и в его голосе снова зазвучал металл властителя, — эти сто тысяч будут ваши. И моя вечная благодарность в придачу.
— Принято, — холодно и коротко ответил я.
Сто тысяч. Сделка заключена.
Я мысленно поставил галочку напротив этого пункта в своём плане и, чтобы показать, что разговор окончен, вернулся к работе со своим планшетом.
Эмоции — удел слабых. Сильные оперируют фактами и ресурсами. Я начал вносить в электронную карту графа пометки о его состоянии и только что назначенном лечении.
В палате повисла тишина, нарушаемая лишь едва слышным постукиванием моих пальцев по сенсорному экрану.
И вдруг в этой тишине раздался его голос. Тихий, невнятный, как будто он говорил сам с собой:
— Надо же… Ушёл… и даже не попрощался…
Я замер. Что за бред он несёт? Старческая деменция? Побочный эффект от бета-блокаторов? Я медленно поднял голову от планшета.
— Я всё ещё здесь, ваше сиятельство.
Граф медленно повернул голову в мою сторону. На его лице промелькнуло облегчение.
— А, и правда… здесь… — он моргнул раз, другой.
И тут его лицо исказилось.
Облегчение сменилось сначала недоумением, а затем — чистым, животным ужасом. Его глаза расширились, он вцепился в подлокотники кресла так, что побелели костяшки пальцев.
— Доктор?.. Что… что с вами? Вы… вы расплываетесь! — его голос дрогнул, срываясь на панический шёпот. — Я вас… я вас плохо вижу!
Паника. Ужас. Идеальный катализатор для нового приступа аритмии. Но симптомы…
— Сбоку… — прохрипел он, поворачивая голову из стороны в сторону. — Сбоку вообще ничего не вижу! Как будто… как будто шоры надели! Чёрная стена!
Внешне я оставался абсолютно спокоен. Но внутри мой мозг переключился в режим форсированной диагностики.
Мир замедлился. Односторонняя потеря поля зрения. Размытость центрального.
Это не сердце. Это не аритмия. Это мозг.
Внезапный, острый приступ.
Эмболия? Тромб, оторвавшийся из трепещущих предсердий, улетел не в лёгкие, а прямиком в мозг? Инсульт? Вариантов было много.
— Доктор! Что со мной⁈ — забился в панике Ливенталь.
Глава 6
Его паника была идеальным катализатором для новой вспышки аритмии, но симптомы, которые он описывал, вели совершенно в другую сторону.
Не сердце.
Мозг. Тревожный звоночек в моей голове превратился в оглушительный набат.
Интересно. Становится всё интереснее.
— Спокойно, ваше сиятельство, — мой голос прозвучал ровно и властно, разрезая его панические всхлипы. — Не двигайтесь. Дышите глубоко. Давайте проверим.
В то время как он терял контроль над своим телом, я брал этот контроль на себя. Я сел напротив него и поднял указательный палец.
— Ваше сиятельство, закройте левый глаз ладонью и смотрите правым мне прямо на переносицу. Я буду двигать пальцем, а вы скажете, когда его увидите, не отводя взгляда.
Я завёл свою руку далеко в сторону, за пределы его видимости, и начал медленно вести пальцем от периферии к центру.
Сначала сверху.
— Вижу, — сказал он, когда палец был под правильным углом. Снизу — норма. Со стороны носа — норма. А вот сбоку…
Я завёл руку далеко со стороны его правого виска и начал медленно приближать палец к центру. Сорок пять градусов… тридцать… двадцать… Тишина.
Граф напряжённо всматривался вперёд, его зрачки были расширены.
— Вижу! — отчаянно выкрикнул он, когда мой палец был уже почти прямо перед его глазом.
Я повторил тест для другого глаза, попросив его закрыть правый. Результат был идентичным. Чёткое, симметричное выпадение височных, боковых полей зрения с обеих сторон.
Вот оно. Битемпоральная гемианопсия.
Классический, хрестоматийный симптом, который любой студент-третьекурсник видел на картинках в учебнике, но почти никто — вживую.
Причина могла быть только одна — что-то физически сдавливало перекрест зрительных нервов. Прямо в центре его черепа, у основания мозга, росло нечто, что не должно было там находиться.
Физический осмотр дал мне направление. Теперь нужно было заглянуть «под капот» и увидеть всё своими глазами.
Я активировал некро-зрение, чтобы подтвердить свои подозрения. Потоки Живы в теле графа были в целом ровными, но в голове… там была катастрофа. Мутное, тёмное пятно, которое искажало и пережимало энергетические каналы, идущие от глаз.
Но что это было? Опухоль? Киста? Аневризма? И как это связано с его тиреотоксикозом? Я был отличным диагностом, но не ходячей энциклопедией.
Объём информации был слишком велик, чтобы мгновенно проанализировать и связать воедино две настолько разные патологии. Голова гудела от напряжения.
Я знал, где проблема. Но я пока не понимал, что это за проблема. А в медицине разница между «где» и «что» — это разница между жизнью и смертью.
— Что-то… что-то серьёзное, доктор? — граф внимательно следил за моим лицом, пытаясь прочитать в нём свой приговор. Сейчас он был не уверенным в себе, а испуганным мужчиной, чья жизнь оказалась в руках молодого лекаря.
— Мне нужно кое-что проверить, — уклончиво ответил я. Говорить ему правду сейчас было всё равно что подлить масла в огонь его паники. — Не волнуйтесь, я обязательно разберусь в причинах вашего недомогания. А пока продолжайте принимать все назначенные препараты и старайтесь сохранять спокойствие.
— Но… мои глаза… что с ними⁈ — в его голосе звенела паника. — И голова… раскалывается. Прямо за глазами, вот здесь, — он неосознанно коснулся пальцами переносицы. — Давит, словно тисками сжимает…
Добавились еще симптомы. Интересно.
— Доверьтесь мне, — я шагнул вперёд и положил руку ему на плечо. Этот жест был не жестом сочувствия, а жестом собственника, успокаивающего ценный, но взбунтовавшийся актив. — Я найду причину и устраню её. Обещаю. А сейчас главное — спокойствие. Любое волнение вам вредит.
Я вышел из палаты, оставляя его наедине со страхом и моей туманной надеждой.
Ситуация изменилась кардинально. И изменилась в мою пользу. Раньше у меня был только один рычаг давления на него — его дочь.
Теперь появился второй, куда более мощный — его собственная жизнь, висящая на волоске из-за опухоли в его мозгу.
Я не бежал. Я нёсся.
Паника графа не передалась мне, наоборот — она зажгла во мне холодный, исследовательский огонь. Наконец-то достойная загадка!
Не рутинная сердечная недостаточность, а элегантная, сложная головоломка, состоящая из, казалось бы, взаимоисключающих частей.
Я практически вломился в ординаторскую. К счастью, там был только Костик, который после вчерашней дуэли и своего выигрыша смотрел на меня как на ходячее божество от медицины.
— Доктор Пирогов! — он вскочил со стула, едва не опрокинув стопку журналов. — Чем могу помочь? Анализы срочные? Кофе принести?
— Бумагу и ручку, — бросил я, усаживаясь за стол Сомова. — И твои мозги. Нужно подумать.
Костик с благоговейной готовностью положил передо мной чистый лист и отточенный карандаш.
Я резко разделил его жирной чертой на две колонки. Мой почерк был не каллиграфическим, а быстрым, острым, каждая буква — удар. Я не писал, я препарировал проблему, раскладывая её на составные части.
Колонка 1 (Эндокринология):
Тахикардия, мерцательная аритмия (сердце бьётся как сумасшедшее).
Тремор рук.
Похудение, потливость (организм сжигает себя изнутри).
Тиреотоксикоз (подтверждено анализами, зашкаливающий уровень гормонов)