— Я чувствую себя намного лучше, — Аглая наконец подняла на меня глаза, и в них больше не было страха, только упрямство. — И я хочу уже выйти отсюда. Не поймите неправильно, Святослав, вы спасли меня, и здесь… весело. Но всё же это клетка.
— Я ем грунт, — подтвердил Костомар самым печальным тоном, на который были способны его костяные связки.
Хотя он всего лишь играл свою роль.
Она начала давить. Её терпение было на исходе. Ещё пара дней, и она снова попытается сбежать, но на этот раз — от меня. Нужно было ускоряться. Проблема Ливенталя и проблема Аглаи сплелись в один тугой узел. Развязав один, я развяжу и второй.
Я выдержал паузу, давая прочувствовать всю глубину ее заточения. А затем ответил — не как сочувствующий друг, а как старший брат, излагающий план.
— Ваше нетерпение понятно, — сказал я, глядя прямо на Аглаю. — Но любой необдуманный шаг сейчас — это катастрофа. План по вашему безопасному выходу из этой ситуации уже есть. Но он, как хороший хирургический инструмент, требует точной настройки. Сначала я должен решить одну критически важную проблему во внешнем мире. Как только я её решу, мы немедленно приступим к реализации второй части плана — вашей. Потерпите ещё немного. Свобода уже близка, но спешка может её от вас оттолкнуть навсегда.
Мои слова подействовали. В глазах Аглаи упрямство сменилось задумчивостью, а затем — робкой надеждой. Она ничего не ответила, но слегка кивнула, принимая мои условия. Она поняла, что я не просто держу её здесь, а работаю над решением.
— Я ем грунт! — с внезапным оптимизмом произнёс Костомар, выпрямляясь во весь свой двухметровый рост. В его интонации отчётливо слышалось: «Вот это другой разговор!»
Кажется, он уже переигрывает. Впрочем, неважно. Пусть развлекается.
Следующим утром, сразу после планёрки я, проигнорировав попытку Вари завязать со мной разговор, направился прямиком в палату к Ливенталю. Он не лежал в кровати, а уже сидел в кресле-каталке, одетый, с пухлой папкой из тёмно-синей кожи с тиснёным гербом его рода на коленях. Он был человеком дела.
— Мои люди проработали всю ночь, — он протянул мне папку, когда я вошёл. — Всё, что удалось нарыть на профессора Абросимова. Каждая сплетня, каждый слух, каждый официальный документ.
Я сел напротив и углубился в чтение.
Биография гения. Блестящая карьера, сотни спасённых жизней, патенты на революционные хирургические инструменты, международное признание…
Сплошная стена из достижений. Неприступная крепость. Но я знал — у каждой крепости есть потайной ход или, на худой конец, трещина в стене. Я листал дальше, пропуская хвалебные оды и благодарственные письма от спасённых аристократов…
И вот оно. Одна страничка, отпечатанная из полицейского архива, выбивающаяся из общего хора. Тёмное пятно на сияющей репутации.
«Селиверстова Анастасия Игоревна, 28 лет. Диагноз: гигантская аневризма базилярной артерии. Исход: летальный, интраоперационное кровотечение. Дата: три года назад».
Вот она. Трещина.
— Я могу приказать своим людям его обработать, — предложил Ливенталь, видя, что я остановился на этой странице. — Запугать, подкупить его ассистентов, найти компромат на семью. Он будет сговорчивее.
— Опять вы со своим бандитизмом, — я устало покачал головой, закрывая папку. — Ваше сиятельство, нам не нужен напуганный хирург. Нам нужен мотивированный хирург. Хирург, который захочет сделать эту операцию лучше, чем любую другую в своей жизни, чтобы доказать что-то всему миру и, в первую очередь, самому себе. А для этого требуется более тонкий подход.
— Хорошо, — граф откинулся на подушки, впервые полностью доверяя мне не только своё тело, но и свою стратегию. — Действуйте.
Вернувшись в ординаторскую, я набрал номер частной клиники, где Абросимов, судя по документам, успешно оперировал вот уже несколько десятков лет. После десяти минут ожидания под звуки усыпляющей классической музыки трубку взяла секретарша.
— Профессор Абросимов предельно занят, — отчеканил металлический, безразличный голос заученную фразу. — Запись на консультацию только через полгода.
— Я понимаю, — ответил я максимально вежливо. — Я не по поводу консультации. Мне нужна одна минута его личного времени. У меня есть информация, которая касается его напрямую. Чрезвычайно важная и строго конфиденциальная.
Я сделал паузу, давая ей возможность осознать вес сказанного.
— Назовите вашу фамилию и организацию, — тон секретарши не изменился, но сам вопрос уже был маленькой победой. Она колебалась.
— Доктор Пирогов. Клиника «Белый Покров». Передайте профессору, что речь идёт о деле Анастасии Селиверстовой.
На том конце провода повисла долгая, звенящая тишина. Я слышал только её дыхание.
— Профессор не принимает, — наконец сказала она, но в её голосе уже не было металлической уверенности. — Оставьте свой номер. Если появится возможность, с вами свяжутся.
И повесила трубку.
Бесполезно. Она ничего ему не скажет.
Система, которую он выстроил вокруг себя, работала безупречно. Я набрал его личный номер, указанный в досье. Длинные, безнадёжные гудки. Логично — он скорее всего в операционной.
Что ж. Если гора не идёт к Магомету, значит, Магомет сам наденет белый халат и пойдёт к этой чёртовой горе.
Ждать вечера? Это не наш метод.
Он закончит оперировать и уедет. Или его увезут. Такие люди не ходят по улицам без охраны. Мой единственный шанс застать его — это прорваться в его святая святых. В его клинику. Прямо сейчас.
Частная клиника «Асклепий» встретила меня агрессивной, кричащей роскошью. Мраморные полы были отполированы до зеркального блеска, с потолка свисали хрустальные люстры размером с небольшое дерево, а на стенах в тяжёлых золочёных рамах висели безвкусные, но очевидно дорогие картины.
В воздухе пахло не лекарствами, а деньгами и антисептиком. Это была не больница, а пятизвёздочный отель для больных тел.
— К профессору Абросимову, — сказал я девушке на ресепшене, которая выглядела как модель с обложки модного журнала.
— У вас назначено? — она окинула меня быстрым, сканирующим взглядом, оценивая стоимость моего костюма, пальто и ботинок.
— Нет, но у меня экстренный случай…
— Тогда никак, — отрезала она, и её милая улыбка не изменилась ни на йоту. — Профессор не принимает без предварительной записи. Вы можете оставить заявку, и наш менеджер свяжется с вами в течение полугода.
Она была жрицей расписания, цербером у врат Олимпа. И её вердикт был окончательным. Я отошёл в сторону, делая вид, что изучаю очередное живописное убожество на стене.
— Нюхль. План Б. Фаза первая: рекогносцировка. Найти цель. Профессор Абросимов. Без шума, — мысленно приказал я.
Костяная ящерица, невидимая на моём плече, радостно цокнула и тут же растворилась в тенях под мраморным полом.
Я ждал. Прошла минута. Вторая. И тут из коридора справа донёсся оглушительный грохот упавшей металлической каталки и пронзительный женский визг.
— Мышь! Там гигантская мышь! — молоденькая медсестра выбежала из процедурной, её лицо было белым от ужаса.
Поднялась суета. Охранники, медсёстры, даже пара пациентов в дорогих халатах с любопытством выглянули из своих палат.
— Я сказал — без шума! — мысленно прорычал я.
Нюхль высунулся с потолка лифта и, материализовавшись, показал мне язык. Этот маленький монстр определённо научился сарказму у Костомара.
Он не просто выполнил приказ, он устроил представление. Но цели своей он достиг.
Через пять минут, когда паника улеглась, в моей голове сформировалась чёткая ментальная картина: второй этаж, дальний конец коридора, операционный блок, операционная номер три.
— Нюхль. Фаза вторая: выманить цель. Система вентиляции в операционном блоке. Небольшой, обратимый сбой. Что-то, что потребует личного внимания главного хирурга, но не навредит пациенту.
Я занял позицию у лестницы, ведущей со второго этажа. Через десять минут наверху послышались встревоженные голоса, и по лестнице начал спускаться высокий седовласый мужчина в синем хирургическом костюме.
Высокий, с осанкой полководца и холодными, серыми глазами человека, который видел смерть сотни раз и не был ею впечатлён. Аура абсолютной, непререкаемой власти. Это была моя цель.
Абросимов.
Я шагнул ему наперерез.
— Профессор Абросимов? Мне нужно с вами поговорить. Это займёт не больше пяти минут.
Он окинул меня таким холодным, отстранённым взглядом, будто я был предметом мебели.
— Молодой человек, у меня через пятнадцать минут сложнейшая операция. Если вы хотите консультацию — в регистратуру. Только по записи.
Он развернулся, чтобы уйти, стирая меня из своего поля зрения. Я дал ему сделать два шага. Ровно столько, чтобы он почувствовал себя в безопасности. А потом вонзил ему в спину имя его главного призрака.
— Пациентка Селиверстова! Это не вы её убили!
Мой голос не был громким, но в почти пустом холле он прозвучал как удар скальпеля.
Он не просто замер. Он окаменел.
Плечи напряглись, спина выпрямилась, как стальной стержень. Профессиональная маска безразличия не просто треснула — она на миг рассыпалась в пыль, обнажив старую, незажившую рану.
Он медленно повернулся. Цвет ушёл с его лица, оставив пергаментную бледность.
— Что вы сказали? — его голос был тихим, но в нём звенел металл.
— Вы её не убили, — я сделал шаг вперёд, сокращая дистанцию. — Вы думали, что это была ваша ошибка. Весь мир так думал. Что вы допустили ошибку во время операции три года назад. Но это не так. И я могу это доказать. Хотите узнать правду?
В коридоре повисла оглушительная тишина. Где-то вдалеке противно пищал чей-то телефон, но Абросимов его не слышал. Он смотрел на меня так, словно я был призраком из его прошлого, пришедшим за расплатой.
— Кто вы такой? — наконец спросил он.
— Тот, кто знает, что на самом деле произошло с Анастасией Селиверстовой. И тот, кто может дать вам шанс на искупление, спасая другую, не менее важную жизнь.