В кабинете повисла оглушительная тишина.
Абросимов медленно закрыл лицо руками, и я увидел, как заходили ходуном его широкие плечи. Это были не слёзы слабости. Это были подземные толчки, сотрясавшие фундамент его личности.
Три года вины, три года кошмаров, три года сомнений в собственном гении — всё это рушилось, как карточный домик, под тяжестью простой, жестокой и освобождающей правды.
Прошла, казалось, вечность. Наконец, он опустил руки и поднял на меня голову. В его глазах больше не было боли. Только пустота и зарождающаяся, холодная решимость.
— Покажите мне графа, — наконец сказал он. — Я сделаю всё, что в моих силах.
Я коротко кивнул, принимая его капитуляцию.
Мы обменялись ещё несколькими фразами, чисто техническими — о передаче снимков, анализов, истории болезни. Вся эмоциональная часть была закончена, началась рутинная работа.
Я не стал задерживаться. Моя задача здесь была выполнена.
Покидая «Асклепий», я чувствовал себя абсолютным победителем. План сработал идеально, как хорошо отлаженный часовой механизм.
Ливенталь получит свою операцию. Абросимов — душевный покой и шанс вернуть себе веру в собственную гениальность.
А я? Я получу сто тысяч, вечную благодарность и покровительство одного из самых влиятельных людей Империи, который имеет доступ к артефактам.
А еще тонну концентрированной, высококачественной Живы. И, что самое приятное, репутацию человека, способного решать нерешаемые проблемы.
На ресепшене та самая «цербер» ослепительно улыбнулась мне.
— Как всё прошло? — спросила она, принимая у меня гостевой пропуск так, словно это был хрупкий артефакт.
— Лучше, чем ожидалось, — спокойно ответил я.
Она наклонилась ближе, делая вид, что поправляет стопку бумаг на стойке.
Её шёлковая блузка была расстёгнута на одну, совершенно точно лишнюю пуговицу, и вырез открывал весьма красноречивый вид. Пользуясь этим отвлекающим манёвром, она быстро сунула мне в руку сложенную вчетверо бумажку.
— Мой номер, — прошептала она так, чтобы не услышал даже вездесущий Нюхль. — Звоните. Обязательно.
Я мельком взглянул на аккуратные цифры и подпись «Авелина». А почему бы и нет?
Девушка была миловидна, достаточно умна, раз работает ассистентом у самого Абросимова, и, что самое главное, она была из другого мира.
Никаких больничных интриг, никаких сплетен про бывших однокурсников. Чистый лист. Полезный контакт для снятия стресса.
Я коротко кивнул и, не говоря ни слова, убрал бумажку во внутренний карман. День определённо удался.
Вернувшись в «Белый Покров», я понял, что отдохнуть мне не дадут. В коридоре терапевтического отделения, у самого входа в ординаторскую меня поджидала Варвара.
После исчезновения Волкова и моего оглушительного триумфа в дуэли она словно сбросила невидимые оковы. Держалась увереннее, улыбалась более открыто, а её взгляд стал смелее и настойчивее.
— Святослав! — она подошла ближе, чем позволял больничный этикет. — Я тебя искала. Как прошёл день? Надеюсь, ты не слишком устал, решая судьбы своих пациентов?
— Продуктивно, — уклончиво ответил я.
— Ты всегда такой загадочный, — она игриво наклонила голову. — Кстати, о загадках… Помнишь свой подарок?
Ключ от таинственной комнаты. Конечно, я помнил. Дешёвая безделушка, ставшая идеальной наживкой.
— Время почти пришло, — сказал я, понижая голос и создавая атмосферу интимной тайны. — Совсем скоро я покажу тебе, что находится за той дверью.
Её глаза загорелись предвкушением.
Она видела в этом начало романа. Я же видел продолжение манипуляции. Ключ был идеальным инструментом, и она заглатывала наживку всё глубже. Нужно было лишь вовремя подсечь.
— Правда? Когда? Завтра? — протараторила она.
— Терпение, Варя. Всё хорошее стоит того, чтобы подождать.
— Буду ждать, — пообещала она, и в её голосе звучало что-то большее, чем простое любопытство.
Не успел я сделать и двух шагов к спасительной двери ординаторской, как из-за угла вынырнула Ольга.
— Свят, выручай! — она почти ткнула мне в грудь папкой с историей болезни. — Не могу поставить диагноз. Симптомы противоречивые, ничего не сходится.
То пусто, то густо.
Только что отбился от одной хищницы, как на пути возникает другая.
Я с усталым вздохом взял папку. Быстро пробежался по анализам и анамнезу. Картина была действительно запутанной для ординатора, но для меня — очевидной, как задача по арифметике для первого класса.
— Болезнь Уиппла, — сказал я, возвращая ей папку. — Редкая системная инфекция. Поражает кишечник, суставы, нервную систему. Начните с тетрациклина, длительным курсом.
Странно, что мне приходится диагностировать столь сложную болезнь второй раз за месяц. Бывают же совпадения…
— Болезнь Уиппла… Гениально! — Ольга просияла, её лицо озарилось искренним облегчением. — Спасибо! Я бы до утра просидела! Кстати… — она как бы невзначай поправила волосы, — как там Фёдор? Давно его не видела, все по дежурствам разбросаны…
Ага, вот оно что.
И тут финальный кусочек пазла встал на место. Весь этот спектакль с неразрешимой историей болезни, вся эта паника — лишь тщательно продуманный предлог, чтобы в непринуждённой беседе спросить о Фёдоре.
Элегантно. Почти.
— Хороший парень, — ответил я нарочито нейтральным, почти скучающим тоном. — Работает, учится. Нормальный такой ординатор.
Я намеренно не дал ей никакой личной информации, никакого повода для дальнейших расспросов.
— А, ну да… понятно, — она слегка покраснела, поняв, что её манёвр расшифрован, и быстро ретировалась. — Ну, спасибо ещё раз! За диагноз!
Отлично. Одной потенциальной романтической особой меньше. Моя жизнь и так достаточно сложна без любовных треугольников в ординаторской. Пусть лучше Фёдор с Ольгой разбирается.
Граф Ливенталь встретил меня сдержанной улыбкой — улыбкой человека, который отчаянно хочет поверить в хорошие новости, но до смерти боится в очередной раз разочароваться.
— Ну что, доктор? Есть новости? — спросил он, стоило мне войти в палату.
— Операция назначена на понедельник. Через пять дней, — сообщил я, излагая факты как менеджер, докладывающий о выполнении сложнейшей задачи. — Профессор Абросимов лично займётся вашим случаем.
Ливенталь откинулся на подушки с таким облегчением, словно невидимая гора, давящая на его грудь последние сутки, наконец свалилась, и он впервые смог нормально, глубоко вздохнуть.
— Вы… вы сделали невозможное, — выдохнул он. — Я вам сильно обязан, Пирогов. Как только встану на ноги — сразу отблагодарю как следует.
Он потянулся к тумбочке, достал чековую книжку из дорогой тёмной кожи с золотым тиснёным гербом его рода. Его рука, ещё недавно дрожавшая от аритмии, уверенным росчерком вывела на бумаге несколько цифр.
— А пока… примите это как аванс.
Он протянул мне чек. Десять тысяч рублей. Щедро даже по его меркам.
— Это необязательно, ваше сиятельство, — произнёс я ритуальную фразу, часть игры, которую он ожидал.
— Берите-берите, — он махнул рукой. — Это меньшее, что я могу для вас сделать.
В тот момент, как мои пальцы коснулись хрустящей бумаги чека, меня накрыло.
Это была не просто благодарность за хорошие новости. Это был концентрированный поток облегчения могущественного человека, его восстановленной надежды.
Его невольного признания моей власти над его судьбой. Тёплые, почти обжигающие золотистые потоки хлынули в мой Сосуд. Шкала внутри меня стремительно росла.
Пятьдесят семь процентов. Больше четверти. Прекрасный результат. За один день я получил большую порцию живы. Граф Ливенталь оказался воистину золотой жилой.
Следующим пунктом в моем списке дел был Сомов. Нужно было рассказать ему о своих успехах.
В кабинете заведующего я застал редкое явление — Пётр Александрович Сомов улыбался. Не своей обычной вежливой, политической ухмылкой, а широкой, искренней улыбкой чистого восторга.
— Пирогов! Как раз вас искал! — он выскочил мне навстречу. — Это правда, что Абросимов согласился оперировать графа?
— Правда. В понедельник.
— Невероятно! — он восхищённо покачал головой. — Я до сих пор не понимаю, как вы это сделали! Вы просто кладезь сюрпризов. Кстати, раз уж вы такой везучий, у меня для вас есть ещё один пациент. Пойдёмте.
Мы спустились на второй этаж, в диагностическое отделение. У одной из палат Сомов остановился.
— Помните господина Акропольского? — спросил он.
Акропольский. Что-то знакомое…
Ну конечно!
Толстый, самодовольный граф, который, едва придя в себя после моего спасения, выгнал меня из палаты, не дав насладиться плодами своего труда.
Должник.
Я уже почти списал его со счетов как безнадёжный долг, но судьба, похоже, обожает замыкать круги. И возвращать долги.
— Так вот, — продолжал Сомов, не замечая моего изменившегося выражения лица, — он снова у нас. И требует именно вас. Говорит, что только вы можете ему помочь.
Медленная, хищная улыбка сама собой расползлась по моему лицу. Для Сомова это была улыбка уверенного в себе врача.
Для меня — улыбка коллектора, который только что нашёл своего давно потерянного клиента.
— Прекрасно!
— Никто не понимает, что с ним, — продолжал Сомов. — Симптомы странные, анализы противоречивые, диагносты разводят руками. Справитесь?
Справлюсь ли я? Ещё бы я не справился. Особенно когда передо мной не просто пациент, а должник, который ещё не заплатил по старому счёту.
Чёрный, как катафалк, правительственный лимузин бесшумно скользил по вечерним улицам Москвы. За тяжёлыми тонированными стёклами мелькали огни столицы — яркие, праздничные, совершенно чуждые той атмосфере, что царила внутри. В салоне, отделённом от водителя звуконепроницаемой перегородкой, была тишина гробницы.
Александр Борисович Морозов, главврач элитной клиники «Белый Покров», чувствовал себя не в своей тарелке. Он нервно поправил узел шёлкового галстука, который вдруг стал невыносимо тугим, и украдкой бросил взгляд на человека, сидевшего напротив.