Придётся объяснить ему на пальцах.
— Это лимбический энцефалит, — сказал я, мой голос прозвучал неестественно громко в наступившей тишине. — Аутоиммунное поражение мозга. Срочно нужна люмбальная пункция.
— Что? — Сомов всё ещё не мог прийти в себя.
Он смотрел на меня пустыми глазами.
— Люмбальная пункция! — повторил я громче, чеканя каждое слово. — Мне нужен его ликвор, Пётр Александрович. Я почти уверен, что мы найдём там лимфоцитарный плеоцитоз. Это будет первым объективным подтверждением воспалительного процесса в центральной нервной системе. И немедленно отправляйте кровь и ликвор в столичную Императорскую лабораторию.
— Зачем? — Сомов наконец включился в процесс, пытаясь успеть за ходом моей мысли.
— На анализ антител к нейрональным антигенам, — я уже достал планшет и начал быстро вносить назначения, бросая в него шквал терминов, чтобы окончательно утвердить своё интеллектуальное доминирование. — К NMDA-рецепторам, к VGKC-комплексу, GAD-антителам. Мы должны знать точное имя врага, чтобы спланировать долгосрочную терапию. И немедленно начинайте пульс-терапию высокими дозами кортикостероидов. Метилпреднизолон. Один грамм. Внутривенно. Капельно. Сейчас же.
— Один грамм? — переспросила старшая медсестра, которая как раз входила в палату с лотком. В её голосе был ужас. — Пётр Александрович, это же огромная, почти летальная доза!
Это был голос системы, протоколов и осторожности. Она обратилась не ко мне, а к своему прямому начальнику, ища у него защиты от безумного приказа какого-то ординатора.
Я молча посмотрел на Сомова. Это был момент истины. Поддержит ли он меня, поставив на кон свою репутацию, или отступит, испугавшись риска?
Сомов на секунду замер, переводя взгляд с меня на медсестру. Затем он выпрямился, и в его глазах вместо шока появилась стальная решимость врача, принявшего единственно верное решение.
— Именно! — его голос прозвучал твёрдо и властно, не оставляя пространства для сомнений. Он не просто повторил моё слово, он вложил в него весь свой авторитет заведующего. — Доктор Пирогов прав. При аутоиммунной атаке на мозг нам нужен не скальпель, а кувалда, чтобы подавить взбунтовавшийся иммунитет. Мы должны нанести удар первыми и со всей силы. Выполняйте его назначения. Немедленно.
Я мысленно кивнул. Он не подвёл. Он не просто поверил мне. Он понял меня.
Если я ошибся, если это какая-нибудь редкая грибковая инфекция или вирус, который не показал себя в стандартных анализах, то такая доза стероидов полностью отключит его иммунитет и подпишет ему мучительный смертный приговор.
Это была не просто терапия. Это была ставка ва-банк, где на кону стояла жизнь графа и моя репутация.
Но я не сомневался. Паттерн был слишком идеален, слишком элегантен. Я не гадал. Я знал.
К вечеру страсти, бурлившие в больнице после кризиса с графом Акропольским, схлынули, оставив после себя гулкую пустоту и свинцовую усталость.
Я сидел в ординаторской в кресле Сомова, механически помешивая остывший чай в чашке.
Атмосфера была расслабленной, почти домашней. Рядом, в своих креслах, расположились Сомов, Варя, Оля и даже тихий Костик. Это было похоже на штабное совещание после успешно выигранного сражения.
— Блестящая работа, Пирогов, — Сомов откинулся в кресле. — Лимбический энцефалит… Я практикую больше двадцати лет, но чтобы так, голыми руками и одним лишь словом вытащить человека из бездны параноидального психоза… Я бы ни за что не догадался.
— Редкий диагноз, — согласился я, делая глоток чая. — Но симптомы были классические, если знать, что искать.
Классические для того, кто умеет читать знаки и видеть паттерны в хаосе. Для остальных это был просто шум и безумие.
— Жаль только, что из-за всего этого вы снова пропустили свою смену в морге, — заметил Сомов, стряхивая пепел. — Доктор Мёртвый опять жаловался. Говорит, вы у него на вес золота, а появляетесь теперь реже, чем комета Галлея.
Чёрт. Второй день подряд без подпитки. Мои некромантские силы, едва начавшие пробуждаться, рисковали снова атрофироваться. Так я скоро забуду, с какой стороны у секционного ножа лезвие, а с какой — рукоять.
— Экстренная ситуация, Пётр Александрович, — пожал я плечами. — Не мог же я бросить пациента, который держит вилку у горла медсестры, и пойти вскрывать трупы.
— Конечно, не могли, — добродушно кивнул Сомов. — Я его успокою, не волнуйтесь. Но, Пирогов, может, пора уже всерьёз задуматься о переходе на полную ставку в терапию? С вашим талантом вам не место среди мертвецов. Зачем вам вообще этот морг?
Затем, что без регулярной работы с мёртвой плотью я не смогу восстановить свои истинные силы. Затем, что морг — это мой алтарь, моя тренировочная площадка, единственное место в этом мире, где я чувствую себя самим собой.
Но другим об этом знать необязательно.
— Мне там нравится повышать квалификацию, — сказал я вслух самую правдоподобную ложь, какая пришла в голову. — Вскрытия помогают лучше понимать патологию. Видеть, как болезнь выглядит изнутри, а не только по симптомам. Это оттачивает диагностическое чутьё.
— Хм, в этом есть определённый смысл, — задумался Сомов. — Что ж, если в этом ваш секрет успеха… я обеспечу вам свободное посещение. Будете ходить туда, когда сочтёте нужным, без привязки к сменам.
Ага, секрет успеха. Если бы вы только знали, какой именно. Но предложение было слишком хорошим, чтобы отказываться. Свободный доступ к моему «алтарю», без обязательств и расписания. Идеально.
— Спасибо, Пётр Александрович, — на этот раз моя благодарность была абсолютно искренней. — Это многое для меня значит.
В этот момент дверь ординаторской распахнулась без стука.
На пороге стоял человек, которого я меньше всего ожидал здесь увидеть.
Егор Волков.
Он был одет в идеально отглаженный костюм, на его лице играла самодовольная усмешка, а во взгляде, полном яда и торжества, читалось предвкушение.
— Добрый вечер, коллеги, — он вошёл с видом победителя, окинув нас хозяйским взглядом.
Варя ахнула и прикрыла рот рукой. Оля уронила ложку, которая со звоном ударилась о блюдце. Костик поперхнулся чаем и закашлялся.
— Что ты здесь делаешь? — выпалила Варя, первой придя в себя. — Тебя же отстранили! Служба безопасности…
— Вот так, — Волков самодовольно улыбнулся, наслаждаясь произведённым эффектом. — Меня восстановили. Все обвинения сняты за недоказанностью. И знаете что? Руководство решило, что такому гению, как доктор Пирогов, для полной реализации его потенциала нужен достойный ассистент и напарник. Так что теперь мы работаем в паре!
Он посмотрел прямо на меня, и в его глазах заплясали злые, мстительные огоньки.
— Вот такой поворот, коллега. С завтрашнего дня начинаем работать вместе. Уверен, нам будет… весело, — улыбнулся он.
Волков развернулся и вышел, оставив нас в оглушённой, звенящей тишине.
— Пётр Александрович, — Варя медленно повернулась к Сомову. — Это шутка?
Заведующий развёл руками, избегая моего взгляда. Он выглядел подавленным и бессильным.
— Приказ сверху. Морозов лично распорядился. Я пытался возражать, но… мои руки связаны.
Глава 11
По дороге домой, в гудящем вагоне метро я обдумывал ситуацию с Волковым. Внешний мир со своими мелькающими огнями станций и уставшими лицами был лишь фоном для слаженной работы мысли.
Я прокручивал в голове эту примитивную, но на удивление эффективную комбинацию. Вернуть Волкова на рабочее место и поставить ко мне в пару.
Как Морозов это сделал? Сколько законов обошел и связей задействовал? Не сомневаюсь, что много.
Главная медсестра, которая лично подтвердила недостачу промедола и чьи показания были основой обвинения, внезапно «нашла» ошибку в учётных журналах? Я скорее поверю в то, что ей выписали нехилую премию за молчание.
Пациенты, которым Волков выписывал наркотики, «вспомнили», что действительно получали обезболивающие? Не может быть массовой потери памяти у всех. Скорее, кто-то доставил нужные воспоминания в мозг путём вручения денежных средств.
В отличие от моего прошлого мира, здесь большую часть проблем можно было решить деньгами. Еще одна причина, почему я не пошел лечить бездомных ради своего выживания. Архилич Тёмных Земель не может жить в нищете, перебираясь с хлеба на воду.
Документы, которые я в тот день видел своими глазами, бесследно «потерялись» из архива. Записи с камер наблюдения в коридоре «случайно» оказались стёрты. Как и не нашлось некоторых назначений Волкова в карточках пациентов, которые мы с Сомовым видели раньше.
Волков не просто вышел сухим из воды — он вышел абсолютно чистым, с безупречным алиби в виде «курсов повышения квалификации по редким токсинам». Никаких доказательств на Егора не осталось. Совсем.
Это означало две вещи. Во-первых, у Морозова есть на меня конкретные, далеко идущие планы. Он не просто хочет мне навредить — он хочет меня контролировать. Волков — это не просто заноза в заднице. Это поводок, который Морозов накинул мне на шею, надеясь дёргать в нужный момент.
Во-вторых, сделав это, он перешёл от административных интриг к прямому, открытому противостоянию. Рано или поздно я найду способ заставить его заплатить за эту наглость.
Я вскрою его грязные дела, препарирую его интриги и выставлю на всеобщее обозрение как редкий патологический препарат. Но это будет потом. Сегодня у меня были другие дела.
Дома меня встретила встревоженная Аглая.
Я вошёл в квартиру, ожидая привычной тишины и вкусного запаха ужина, но наткнулся на стену паники. Она не сидела на месте, а металась по комнате, как птица в клетке, то и дело прикладывая руку к виску.
Её глаза были широко распахнуты от страха и… чего-то ещё, сверхъестественного.
— Что случилось? — спросил я, снимая пальто.
— Алексей… — она резко повернулась ко мне. — Я чувствую его! Он где-то рядом, пытается со мной связаться!
Ментальная связь. Конечно.