— У вас полный карт-бланш, Святослав, — сказал он, впервые обратившись ко мне без отчества, почти по-дружески. — Любые пациенты, любые методы в рамках разумного. Результаты говорят сами за себя. Если этот, — он кивнул в сторону Волкова, — будет мешать, вы также можете надеяться на мою протекцию.
Он не просто хвалил и защищал меня. Он официально передавал мне часть своей власти, делая меня неприкасаемым в стенах терапии.
Наш негласный союз был скреплён. Союз прагматичного заведующего и гениального врача, который, впрочем, уже начинал в полной мере осознавать свою собственную волю.
Волков усмехнулся, но промолчал.
Он усмехнулся словам Сомова и моему заявлению. Он видел перед собой удачливого коллегу, выскочку, соперника в больничных интригах. Он понятия не имел, что смотрит на существо, которое командовало легионами мёртвых и обращало в пыль целые города.
Наверняка Волков думал, что это игра в карьеру.
Как забавно. Он был мышью, которая решила помериться силами со змеёй, не зная, что перед ней не змея, а дракон, который просто притворяется змеёй.
Зря он не боится. Очень, очень зря.
Сомов ушёл первым, оставив нас с Волковым наедине в звенящей тишине. Я молча направился к выходу, намереваясь начать этот интригующий день. Но, разумеется, так просто меня не отпустили.
Волков потащился за мной до самого выхода из отделения. Он шёл с видом человека, которому больше нечем заняться, кроме как портить мне воздух.
На его лице была натянута дешёвая, плохо сидящая маска дружелюбия, которая совершенно не доходила до его глаз.
— Ну что, коллега, начнём наш рабочий день, — произнёс он с тем же фальшивым радушием. — Александр Борисович Морозов распорядился — теперь работаем в паре. Так что привыкай. Буду учиться у лучшего, так сказать. Все ведь только об этом и твердят!
Я проигнорировал его пассаж. Пускай довольствуется игнором.
Учиться? Чему? Он уже опытный врач. Куда мне, ординатору, до него!
Хотя этот идиот не смог бы научиться диагностировать обычный насморк, даже если бы вирус размахивал перед его носом белым флагом капитуляции.
Нет, это было не обучение. Это был надзор. Морозов приставил ко мне персонального тюремщика, наряженного в белый халат.
Тем не менее работа не ждала. Нужно было проверить своих.
Куда бы я ни пошёл, Егор всюду следовал за мной, как репей. Я не хотел общаться со своими пациентами при нём. Нужно было как-то от него отвязаться.
План Морозова, на первый взгляд, был примитивен до смешного. Приставить ко мне соглядатая, чтобы выведать секрет моих диагнозов? Неужели он всерьёз думал, что у меня есть какая-то волшебная формула, которую Волков сможет подслушать и записать в свой блокнот?
Но его поведение не вязалось с этой целью. Шпион наблюдает. Студент учится. А Волков — мешал.
Он не пытался понять, как я работаю. Он активно и целенаправленно препятствовал моей работе. И не всей подряд. Он отсекал меня от моих же пациентов.
И тут я всё понял.
Бестужев, Воронцова, Ливенталь, теперь Акропольский… Все мои громкие успехи, все мои «чудеса» были связаны с влиятельными, богатыми, а главное — искренне благодарными пациентами. Для Морозова это был мой путь к власти и влиянию в клинике. Но для меня… для меня это был способ питания. Источник моей силы.
Морозов не хотел знать, как я это делаю. Он хотел помешать мне это делать.
Он не пытался украсть мой рецепт. Он пытался меня уморить голодом.
Он методично и целенаправленно перекрывал мне доступ к источникам Живы.
Это была уже не просто слежка. Это была осада. Если это и был его план, то пока он работал.
В тот день, когда он увидел столб света от артефакта, у него была возможность многое осознать. Вот только нужно понять, действительно ли Морозов так умён.
Решив отвязаться от надоедливого Волкова, я пошёл в единственное возможное для этого места.
Приёмный покой «Белого Покрова» был местом, где сходились все социальные слои империи, настоящим Вавилоном, ярмаркой болезней и тщеславия.
По закону, даже такая элитная клиника, как наша, была обязана проводить первичную диагностику бесплатно. Хитрая лазейка для аристократии, позволяющая им сохранять лицо перед императором, демонстрируя мнимую заботу о народе.
На деле же это был просто фильтр. Диагноз тебе, конечно, поставят, а вот счёт за лечение потом выкатят такой, что придётся продать и дом, и семью в придачу. Но многим пролетариям хватало и правильного диагноза из элитной клиники.
Очередь, как всегда, впечатляла. Мелкие купцы с багровыми от подагры носами сидели рядом с бледными рабочими, держащимися за поясницу.
Я получил инструкции от заведующего, который оказался невероятно рад моему приходу, и устроился в одном из свободных кабинетов. Волков немедленно последовал за мной и занял стул в углу с видом надзирателя, демонстративно достав свой блокнот и ручку, готовясь «записывать» мои великие секреты.
— Будешь помогать или только наблюдать? — спросил я, принимая первого пациента.
— Учиться, — ухмыльнулся он.
Первые несколько случаев были удручающе рутинными.
Кашель — бронхит, выписал отхаркивающее. Боли в животе — гастрит, назначил диету и антациды.
Головная боль — банальное перенапряжение, посоветовал массаж воротниковой зоны.
Я работал как хорошо отлаженный диагностический автомат, выдавая стандартные диагнозы на популярные жалобы. Это была не медицина, а конвейер.
Их благодарность была такой же мелкой и незначительной, как и их болезни. Так за целый день едва наберётся капля Живы. Но сейчас это было неважно. Это была лишь прелюдия. Разминка перед главным представлением.
Я выглянул в коридор, оценивая оставшуюся очередь. И тут же её увидел. В дальнем конце, на широкой банкетке, восседала тучная женщина в ярком, цветастом платье, похожая на расписной самовар.
Она обмахивалась веером, как императрица, и голос её гремел на весь коридор, перечисляя свои многочисленные недуги так, словно это были боевые награды.
Идеально. Она была не просто пациенткой. Она была оружием.
— Волков, — обратился я к нему с самой невинной и дружелюбной улыбкой. — Кажется, твоя очередь принимать. Работаем же в паре, как велел главврач.
— Что? — он дёрнулся, отрываясь от своего блокнота. — Но я же наблюдаю… я учусь…
— Следующий! — крикнул я в коридор, не давая ему опомниться, и указал прямо на Волкова. — Этот доктор вас примет.
Женщина в цветастом платье величественно поплыла к нашему кабинету.
Как только она зашла и, не дав Волкову вставить ни слова, начала красочно описывать свои двадцать семь различных недугов, начиная от «ломоты в мизинце левой ноги» и заканчивая «мигренью от дурных мыслей», я выскользнул в коридор.
— Внимание! — объявил я оставшимся страждущим громко и торжественно, как глашатай. — Доктор Волков — специалист по самым сложным, редким и запутанным случаям! Все, у кого действительно серьёзные и непонятные проблемы — к нему!
Очередь, уставшая от долгого ожидания у соседних кабинетов, радостно зашевелилась и, как единый организм, устремилась к двери кабинета номер три. Это было похоже на то, как стая голодных пираний бросается на кусок свежего мяса.
Я стоял в стороне и с глубоким, искренним наслаждением наблюдал, как волна страждущих захлёстывает кабинет, в котором заперся мой надзиратель.
Волков оказался в ловушке. Он не мог отказаться — приказ Морозова о «совместной работе» связывал его по рукам и ногам. Он не мог работать эффективно — поток сложных, скандальных и ипохондрических пациентов просто парализовал бы и более опытного врача.
Он хотел быть моей тенью? Что ж, теперь ему придётся немного поработать на благо пациентов.
Избавившись от Волкова, я первым делом достал планшет. Нужно было проверить свой самый «горячий» и рискованный актив — графа Акропольского.
Я открыл его электронную карту. Данные подтвердили мои опасения: «Статус: состояние тяжёлое, стабильное. Психомоторное возбуждение купировано. Находится в медикаментозной седации на фоне проводимой пульс-терапии. Сознание угнетено до уровня сопора. На внешние раздражители реагирует слабо».
Я на мгновение представил себе этот момент. Его разум, затуманенный психозом, всё сильнее проясняется.
Ужас от содеянного, шок от осознания своей болезни, благодарность за спасение из пучины безумия… Все эти эмоции, сконцентрированные в одном мощном всплеске, хлынули бы в мой Сосуд.
И это было бы катастрофой.
Сейчас мой Сосуд был заполнен на восемьдесят три процента.
Стабильный, комфортный, почти идеальный уровень. Благодарность Акропольского и его семьи легко добавила бы недостающие пятнадцать, а то и все двадцать процентов, снова заполнив его до краёв. Хоть и объём Сосуда увеличился в два раза, измерял я его содержимое всё ещё от одного до ста процентов.
И тогда всё началось бы сначала. Переполнение. Неконтролируемый выброс энергии.
Необходимость срочно «сбрасывать» излишки. Я снова стал бы уязвимым, загнанным в угол собственным проклятием.
Нет.
Акропольский был моим «золотым запасом», моим стратегическим резервом. Использовать его сейчас, чтобы просто долить бак до полного, было бы верхом расточительности.
Я мысленно пометил дело Акропольского как «высокодоходный, но высоковолатильный актив». Требовалось дождаться стабилизации. Этот фрукт должен был созревать медленно.
Пришлось переключиться на более предсказуемую инвестицию.
Палата Воронцовой встретила меня солнцем и улыбкой. После операции, которую провели хирурги, она восстанавливалась на удивление быстро. Она выглядела посвежевшей, в глазах появился здоровый блеск. Болезнь ушла, оставив после себя лишь лёгкую усталость.
— Доктор Пирогов! Как хорошо, что вы зашли. Чувствую себя прекрасно, почти как новенькая.
Я действовал как мастер, проверяющий свою работу. Осмотрел швы — заживали чисто, без малейших признаков воспаления. Дренаж можно будет убрать уже завтра. Но хирурги и без меня это отлично знают.