Её благодарность была иной.
Не взрыв, а ровный, тёплый поток. Не спекулятивный скачок, а стабильные дивиденды с надёжной инвестиции. Сосуд принял эту энергию с тихим, довольным гулом, пополнившись ещё на несколько процентов.
Теперь он заполнен на восемьдесят шесть процентов. И это была последняя благодарность от Воронцовой. Приятно.
Я закончил осмотр и уже собирался уходить, когда Воронцова меня остановила.
— Доктор, ещё одна минутку, простите, — сказала она немного виновато. — Мне тут звонила Лиза Золотова. Она снова легла в вашу клинику, в неврологию. У неё опять… приступ её ужасной мигрени. Она умоляла меня попросить вас заглянуть к ней, как только у вас будет время. Говорит, вы единственный врач, который по-настоящему её понимает.
Золотова. Ну конечно. Имя всплыло в памяти мгновенно. Моя первая по-настоящему богатая пациентка в этой клинике. Ходячая энциклопедия мнимых болезней.
Женщина, у которой болело всё, от кончиков волос до ногтей на ногах, но анализы при этом были как у имперского гвардейца.
— Я передам ей, что вы зайдёте? — с надеждой спросила Воронцова.
— Конечно, Марина Вячеславовна. Непременно загляну, как только закончу обход, — заверил я её с самой профессиональной улыбкой.
Работа лекаря империи, похоже, никогда не заканчивается. Придётся навестить старую знакомую и выслушать очередную лекцию о её уникальной, неповторимой и, разумеется, смертельной мигрени.
С точки зрения Живы, она была абсолютно низкодоходным активом. Её благодарность всегда была поверхностной, смешанной с капризами и новыми жалобами.
Но с точки зрения социального капитала… она была золотой жилой. Её муж был вхож в самые высокие кабинеты Империи. Поддерживать с ней хорошие отношения было не вопросом медицины, а вопросом политики. Ещё один щит, ещё одна фигура на моей доске.
Палата люкс в неврологическом отделении встретила меня запахом дорогих французских духов, отчаянно пытающихся перебить стерильный запах антисептика.
На столике у окна стоял букет роз размером с небольшое дерево, а на прикроватной тумбочке — не стакан с водой, а бутылка дорогой минералки из альпийских источников.
Золотова полулежала на кровати, обложенная подушками, как императрица на троне. Рядом с ней в кресле сидел мужчина лет пятидесяти — подтянутый, с умными, цепкими глазами и в костюме, который стоил больше, чем годовая зарплата ординатора в государственной клинике.
— Доктор Пирогов! Наконец-то! — защебетала Золотова, всплеснув руками. — Николай, милый, это тот самый чудо-доктор, о котором я тебе все уши прожужжала!
Мужчина встал и протянул мне руку.
— Николай Золотов. Очень приятно. Много слышал о вас от супруги. Говорит, вы единственный, кто по-настоящему понял её сложные недуги.
Рукопожатие было крепким, уверенным — рукопожатие человека, привыкшего заключать сделки, а не желать здоровья.
Его взгляд был не дружелюбным, а оценивающим.
Наконец-то. Разумное существо в этом царстве ипохондрии. Он не верил в «чудо-доктора». Он оценивал нового человека, в которого эмоционально верила его жена. В его глазах я был не целителем, а… новой дорогой игрушкой, которую следовало проверить на прочность.
— Интересно будет познакомиться с вами поближе, — добавил он, и это была не светская любезность, а приглашение к будущему, возможно, деловому разговору. — Но, к сожалению, сейчас я должен спешить на заседание правления. До свидания, доктор.
Он коротко поцеловал жену в лоб и вышел, оставив меня наедине с её «недугами».
Не успела за ним закрыться дверь, как Золотова начала свой спектакль. Она драматически закатывала глаза, прикладывала руку ко лбу и щебетала о своих новых, уникальных симптомах.
Я взял её карту и углубился в чтение, используя это как щит от потока её жалоб.
Это был не анамнез. Это был скверный медицинский роман.
«Колющая боль в левом мизинце, иррадиирующая в правое ухо», «внезапная слабость после просмотра грустной мелодрамы», «ощущение, что череп сейчас треснет, но только по вторникам».
Половина симптомов противоречила друг другу, остальные были явно вычитаны из дешёвого справочника «Сам себе диагност».
Классическое соматоформное расстройство. Её тело кричало о проблемах, которых не было, потому что душа молчала о тех, что были на самом деле.
В этот момент дверь палаты открылась без стука.
На пороге стояла молодая женщина. Высокая, статная блондинка в строгих очках в роговой оправе.
Пышная грудь, которую не мог скрыть даже строгий медицинский халат, казалось, спорила с её профессиональным видом. На бейдже значилось: «Серебрякова М. В., врач-невролог». Но что действительно привлекало внимание — это не её внешность, а аура абсолютной, ледяной компетентности.
— Что вы делаете с моей пациенткой? — её голос был холодным, как сталь скальпеля. Она сразу обозначила границы и право собственности.
— Навещаю, — спокойно ответил я, закрывая карту. — Я лечил Елизавету Андреевну ранее, поэтому просто интересуюсь её состоянием.
— Теперь я её лечащий врач. И я сама разберусь в её состоянии.
— Доктор Серебрякова Маргарита Владимировна, — тут же встряла Золотова, — но доктор Пирогов такой внимательный! Он единственный, кто…
— Елизавета Андреевна, — мягко, но твёрдо прервала её Серебрякова, даже не повернув головы. — Слишком много врачей только запутает картину лечения и помешает поставить верный диагноз. Доктор Пирогов, прошу вас покинуть палату.
Интересно. Очень интересно.
Молодая, но с характером. Не боится ставить на место ни меня, ни влиятельную пациентку. Я активировал зрение. Потоки Живы вокруг неё текли ровным, сильным, уверенным потоком.
Признак компетентного врача, который искренне хочет помочь пациенту, а не просто отработать смену. Она не была пустышкой вроде Волкова. Она была игроком.
— Конечно, коллега, — я направился к двери, но у самого порога обернулся. — Чисто профессиональный совет, если позволите. Учитывая полиморфность симптоматики, стоит проверить ей уровень тиреотропного гормона. Иногда проблемы с щитовидной железой могут давать очень причудливую картину.
Она молча кивнула, но я увидел, как в её глазах за строгими очками мелькнул не просто интерес. Там было уважение равного к равному.
Я мог бы просто уйти. Но это было бы слишком просто. Нужно было оставить ей подарок. Намёк, который покажет ей мой уровень.
Для любого другого врача это был бы обычный совет проверить гормоны. Но она была умной. Она поняла истинный посыл.
Я не говорил о щитовидке. Я говорил о психосоматике.
«Проверьте ТТГ» на нашем профессиональном языке означало: «Пациентка симулирует, ищите психологическую причину, но сделайте это так, чтобы она не догадалась, проведя сначала все необходимые физические тесты, чтобы исключить органику и завоевать её доверие».
Я не просто дал ей диагноз. Я предложил ей сыграть в одну игру.
Она не просто поняла намёк. Она приняла вызов.
Так, что у нас дальше? Ливентали, а дальше можно было приступить к работе над Сосудом.
Войдя в палату, я увидел картину, сошедшую с полотен старых мастеров — «Возвращение блудной дочери». Приглушённый свет, граф, тихо читающий вслух какой-то роман, и Аглая, сидящая у кровати и держащая отца за руку.
Я активировал зрение. Картина была впечатляющей.
Потоки Живы между ними двумя сплетались в единую, сияющую сеть. Энергия свободно перетекала от здоровой дочери к ослабленному графу, окутывая его тёплым, исцеляющим коконом. Она бессознательно лечила его своей любовью. Примитивная, но на удивление эффективная форма магии.
— Доктор! — граф заметил меня и попытался привстать.
— Лежите, — остановил я его жестом. — Как самочувствие?
— Прекрасно! — в его голосе появились нотки былой силы. — Дочь вернулась, что ещё нужно для счастья?
Его слова были подкреплены делом.
Как только он произнёс их, я почувствовал двойной поток благодарности — от него и от Аглаи.
Спокойная, почтительная благодарность за возвращённое счастье. Сосуд с удовольствием принял эту качественную, «выдержанную» энергию, пополнившись ещё на несколько процентов. Восемьдесят девять процентов
— Я останусь с отцом на ночь, — неожиданно сообщила Аглая, обращаясь скорее к нему, чем ко мне.
Странно. Очень странно.
Ещё вчера она рвалась на свободу, к своему бандиту. Её дом был там, с ним. А теперь она добровольно остаётся в клетке, от которой так хотела сбежать. Что это? Вспышка дочерней любви? Внезапно проснувшаяся совесть?
Или… она увидела, что её отец — это не просто тиран, а её главный ресурс.
Она учится. Очень быстро учится играть в эту игру. Интересно. Эта девочка может оказаться куда более сложной фигурой на доске, чем я изначально предполагал.
Впрочем, пока это было мне только на руку. До операции отца она будет под надёжной охраной. А её постоянное присутствие здесь — лучший стабилизатор для графа.
Пусть остаются. Семейная терапия полезна для всех участников. Особенно для их врача, который получает с этого свои стабильные дивиденды.
После обхода я решил закончить этот день там, где ему и положено заканчиваться — в царстве тишины и порядка. Вместо обеда, потому что Сосуд ждать не собирался.
Но на полпути к моргу меня перехватил Волков. Он вынырнул из-за угла, как привидение, которому только что наступили на хвост.
Волков был взъерошен. Галстук съехал набок, волосы на голове стояли дыбом, а в глазах метались злые, униженные огоньки. Он выглядел как человек, которого несколько часов подряд макали головой в ушат с помоями.
— Ты! — зашипел он, преграждая мне путь. — Ты специально меня подставил!
— Я предложил тебе поработать в паре, Егор, — спокойно ответил я, даже не останавливаясь и вынуждая его пятиться передо мной. — Как того и требовал главврач.
— Эта… эта корова в цветастом платье! — его голос срывался. — Она два часа без умолку рассказывала про свои мнимые болячки! Два часа! А за ней выстроилась очередь из таких же городских сумасшедших!