— Я ем грунт? — вопросительно сказал он, показывая на зал. «Мне уходить?»
— Подожди, — я осторожно выглянул из-за портьеры. У каждого выхода, включая тот, что вёл в сад, теперь стояло по два мордоворота из личной охраны Бестужева. После утренней истории со склеенными он усилил контроль до максимума. — Чёрт, ты не пройдёшь незамеченным. Они проверят даже мышь, пытающуюся проскользнуть мимо. А двухметровый скелет с рюкзаком книг вызовет у них определённые вопросы.
— Я ем грунт, — Костомар кивнул на рюкзак, давая понять, что он тяжёлый. Потом поднял два пальца, поднёс их к своим пустым глазницам и сделал жест ходьбы. «Следят». И ткнул пальцем в сторону, где, как я прикинул, находилась моя старая квартира.
«Кстати, за квартирой следят люди Чёрного Пса».
Я замер.
И в одно мгновение весь комизм ситуации испарился, уступив место ледяному, трезвому расчёту.
Следят за квартирой.
Значит, Паша понял, что я не просто задержался на работе. Он понял, что я сбежал. Он не идиот. Скорее всего, он уже сопоставил факты: моё внезапное исчезновение, исчезновение Аглаи, почти одновременный побег Ветрова. Я был единственным общим знаменателем в этом уравнении. Теперь поднимет на уши весь город.
И это объясняло, почему Костомар так задержался. Он не просто забирал книги. Он прорывался из окружения.
Прекрасно. Просто прекрасно.
Вечер перестал быть томным. Мы в ловушке. Я, Аглая и двухметровый скелет с рюкзаком компромата заперты на самом охраняемом светском рауте Москвы.
— О, Костомар! — раздался за моей спиной весёлый шёпот Аглаи. Она, очевидно, устав ждать, отодвинула портьеру. — А ты откуда тут?
— Я ем грунт! — с гордость уперев руки в бока, ответил Костомар.
— Я поняла, что пришёл, — усмехнулась Аглая. — Но ведь тебя заметят и не обрадуются. Что это у тебя за спиной? Решил заняться самообразованием? Передвижная библиотека?
— Тише, — прошипел я, схватив её за руку и рывком втягивая в нашу узкую нишу. Я инстинктивно прикрыл портьеру и прижал палец к её губам.
— Почему? — она с искренним недоумением посмотрела на меня, а затем с интересом на скелета. — Он же такой милый. В своём роде, конечно. Своеобразное костлявое обаяние.
— Потому что объяснить охране князя и сотне аристократов появление двухметрового ходячего скелета с рюкзаком краденых книг будет, мягко говоря, проблематично.
— Я ем грунт, — печально вздохнул Костомар. В его интонации отчётливо слышалось: «Я так старался помочь, а меня ещё и ругают».
— Знаю, знаю. Ты молодец, отличная работа, — я примирительно похлопал его по костлявому плечу. — Но тайминг, Костомар, тайминг! Твоё чувство времени просто ужасно. Теперь придётся сидеть здесь до конца приёма. Как минимум. Все выходы перекрыты.
— А может, выдать его за часть развлекательной программы? — с абсолютно серьёзным видом предложила Аглая. — Эксцентричный перформанс для искушённой публики.
Я уставился на неё.
— Гениально. Просто гениально. Я так и представляю себе объявление конферансье: «Дамы и господа, а сейчас — гвоздь нашей программы! Впервые на светском рауте! Ходячий скелет с лекцией о редких патологиях печени! Прошу любить и жаловать!» Успех будет оглушительным. Особенно у министра финансов.
— Ну почему же? — она не сдавалась. — Можно сказать, что это инсталляция. Современное искусство. «Размышления о бренности бытия». Аристократы любят такое.
Я посмотрел на них.
Наследница одного из древнейших родов Империи и капитан моей гвардии смерти, стоящие в пыльной нише за портьерой на балу.
И они на полном серьёзе обсуждали, как интегрировать оживший скелет в светскую развлекательную программу. Моя жизнь окончательно превратилась в балаган.
— Тихо, — прошипел я. — Просто стоим здесь. И не дышим. То есть… я дышу, а ты, — я ткнул пальцем в грудину Костомара, — … не скрипишь костями. Ждём.
Оставив Костомара в его укрытии с суровым наказом не высовываться и не скрипеть костями, мы с Аглаей с максимально невозмутимыми лицами вернулись в сияющий бальный зал. Бестужев тут же выловил меня из толпы и, взяв под локоть, повлёк к группе военных в парадных мундирах.
— Пирогов! Наконец-то! Позвольте представить — барон Михаил Долгоруков, военный атташе при генеральном штабе.
Передо мной стоял мужчина лет тридцати — подтянутый, с идеальной военной выправкой, но с ленивой, ироничной усмешкой в глазах, которая совершенно не вязалась с его строгим мундиром. Взгляд человека, который видел слишком много, чтобы во что-то искренне верить.
— Наконец-то на этих унылых приёмах появился человек с мозгами, — без предисловий заявил Долгоруков, проигнорировав протянутую для рукопожатия руку и хлопая меня по плечу. — Бестужев уже час расписывает ваши таланты. Обычно он преувеличивает, но тут, похоже, даже преуменьшил.
— Чем обязан такой высокой оценке, барон? — поинтересовался я.
— Видел, как вы сканируете гостей, — он кивнул в сторону генерала Мартынова, который тяжело дышал у стола с закусками. — Старик Мартынов. У него действительно проблемы с сердцем, или вы просто пугаете стариков ради развлечения?
— Стенокардия напряжения, вторая степень, — спокойно ответил я. — Судя по цвету лица и одышке, ресурсов у него ещё года на два, не больше. Если не бросит курить свои сигариллы и нервничать на заседаниях Совета.
— Ха! — Долгоруков громко хлопнул в ладоши, заставив пару дам вздрогнуть. — Я выиграл пари! Поручик Свиридов, этот оптимист, утверждал, что старик протянет пять лет минимум. Будет должен мне ящик французского шампанского!
Интересный типаж.
Не лебезящий аристократ, не перепуганный купец. Циничный прагматик, который воспринимает мир как набор фактов и вероятностей. Мой любимый тип людей. С ними всегда можно договориться.
— А у вас самого, барон, старая травма покоя не даёт, — заметил я как бы между прочим.
Долгоруков замер.
Улыбка сползла с его лица. Он посмотрел на меня совершенно другими глазами — не как на забавного фокусника, а как на… нечто непонятное. Я позволил тонкой, невидимой струйке Живы ощупать его, подтверждая то, что уже увидел глазами.
— Левое плечо, — продолжил я. — Осколочное ранение?
— Туркестан, три года назад, — его голос стал тише. — Лекари вытащили основные осколки, но… Как, чёрт возьми, вы узнали?
— Вы неосознанно бережёте левую руку при жестикуляции, — я начал раскладывать свою дедуктивную цепочку. — Плюс я вижу край характерного рваного шрама над воротником вашего мундира. И главное — остаточная металлическая пыль в тканях после старого ранения создаёт специфическую картину хронического воспаления на энергетическом уровне. Я это вижу. Держу пари, в сырую, дождливую погоду ломит невыносимо?
— Чёрт возьми! — Долгоруков схватил меня за руку, его хватка была железной. — Вы правы! Каждую осень готов на стену лезть. Лекари разводят руками — говорят, привыкайте, ваше сиятельство, военная косточка.
— Осколок размером с рисовое зерно застрял возле плечевого нерва. Он слишком мал для их примитивных магических сканеров, но именно он и даёт постоянное раздражение. Операция несложная, но требует ювелирной точности. Приходите в «Белый Покров», вытащу за полчаса.
— Вы гений! — он снова расхохотался, но на этот раз в его смехе было не превосходство, а искренний, мальчишеский восторг. — К чёрту этикет! Давайте выпьем на брудершафт!
Не дожидаясь моего ответа, он потащил меня к столу с напитками, оставив позади ошеломлённого Бестужева и недоумевающую Аглаю.
В этот вечер я приобрёл не просто нового пациента. Я приобрёл союзника. И, судя по его хватке и положению, союзника очень полезного. Вечер определённо складывался продуктивно.
Долгоруков, увлёкшись обсуждением сортов французского шампанского со своими сослуживцами, на время оставил меня в покое. Это дало мне короткую передышку, которой я не преминул воспользоваться, чтобы оценить общую обстановку в зале.
— Доктор Пирогов, — раздался за спиной холодный, ровный голос, мгновенно заморозивший тёплую атмосферу нашего с Долгоруковым братания.
Я обернулся.
Передо мной стоял граф Воронцов — министр здравоохранения Империи. Семьдесят с лишним лет, седой как лунь, прямой как гвардейский знаменосец.
Его лицо напоминало античную статую — идеальные, правильные черты, но абсолютно лишённое живых эмоций. Глаза — не старческие, выцветшие, а холодные, оценивающие, препарирующие. Когда он подошёл, люди вокруг нас инстинктивно расступились, создавая вакуум.
— Ваше сиятельство, — я поклонился ровно настолько, насколько требовал этикет, ни сантиметром больше, ни сантиметром меньше.
— Благодарю за консультацию моей дочери, — его тон не содержал ни капли тепла. Это не была благодарность отца. Это был сухой отчёт чиновника, закрывающего формальный вопрос. — Надеюсь, она не отняла у вас слишком много вашего ценного времени.
Интересно.
Ни слова о самой Марине, ни вопроса о её здоровье или репутации. Для него дочь была не человеком, а… досадной проблемой, которую я помог временно решить. Обузой, нарушающей идеальный порядок его мира.
— Обычная консультация, ваше сиятельство. Кстати, о здоровье, — я решил перехватить инициативу. — Вам самому стоит проверить уровень мочевой кислоты в крови. Подагра в вашем возрасте может давать серьёзные осложнения на почки.
Он едва заметно дёрнулся. Микрореакция, которую заметил бы только я. Для всех остальных он остался невозмутимой статуей.
— С чего вы взяли, доктор?
— Характерная деформация сустава большого пальца левой ноги. Вы слегка прихрамываете, перенося вес на правую ногу, чтобы скрыть это, — я перечислял симптомы как неопровержимые улики. — Плюс едва заметные тофусы — подагрические узелки — на ушных раковинах. Вы, вероятно, принимаете их за обычные жировики, но это отложения солей. Классическая картина.
— Хм, — министр смотрел на меня с новым, холодным интересом. Он не был впечатлён. Он анализировал. — Возможно, я действительно наведаюсь в вашу клинику. Для профилактического осмотра.