Почему? В чём ошибка?
Мой мозг, игнорируя физическую слабость, немедленно начал лихорадочный поиск причин.
Может, проклятье считает некромантию грязной энергией? Не засчитывает спасение, если в нём была использована магия смерти? Исцеление по его правилам должно быть чистым?
Но какая разница каким именно способом спасти жизнь? А ведь это было именно спасение.
Или всё-таки дело в самом Свиридове? Его благодарность ещё не «созрела». У него сильный шок, чтобы в полной мере осознать, что произошло. Его мозг ещё не обработал тот факт, что он только что умер и вернулся.
Благодарность — это осознанная эмоция. А он пока просто дезориентированный кусок мяса, не способный на сложные чувства.
А может, и то, и другое? Проклятье оштрафовало меня за использование тьмы, урезав награду, а тот мизерный остаток, что прошёл, был всем, на что был способен его потрясённый разум.
Какая бы ни была причина, результат был один. Моя гениальная схема «лечи живых — тренируйся на мёртвых» только что потерпела сокрушительное фиаско.
Холодный гнев, которого я не чувствовал с первых дней в этом мире, снова накатил волной. Если каждое такое «чудо» будет стоить мне огромных затрат энергии, а приносить жалкие крохи… Арифметика была простой и беспощадной. Я не смогу так выжить.
Я обманул проклятье, объединив две свои сущности. Но, похоже, оно обмануло меня в ответ, выставив счёт, который я не мог оплатить.
Но сейчас нельзя было этого показывать. Нельзя было оставаться здесь. Через минуту эйфория от «чуда» пройдёт, и начнутся вопросы. «Как вы это сделали, доктор?», «что это было за свечение?». Вопросы, на которые у меня не было ни сил, ни, что важнее, безопасных ответов.
Я силой воли выпрямил спину, сбросил с себя оцепенение и снова надел свою маску. Маску авторитетного, немного уставшего, но всё контролирующего врача.
— Радоваться рано, — отрезал я. Мой голос прозвучал резко и властно, мгновенно убивая их зарождающуюся эйфорию. — Его системы перезапущены, но организм на грани истощения. Нужно немедленно доставить его в клинику. Капельница с поддерживающим раствором, полное обследование, проверка на скрытые повреждения мозга. Каждая минута промедления увеличивает риск необратимых осложнений.
Магическое слово «осложнения» подействовало безотказно. Все тут же засуетились.
— Мой внедорожник у главного входа, — Долгоруков мгновенно поднялся на ноги, забыв о своей ране. — Он будет надёжнее и быстрее любой вашей кареты скорой помощи. Довезу за десять минут.
— Я тоже еду, — заявила Аглая тоном, не терпящим возражений. — Я не оставлю вас одних.
Свиридов, шатаясь, попытался сесть, но его повело в сторону. Я подхватил его под локоть, поддерживая. Поручик посмотрел на меня с таким благоговением, с таким фанатичным обожанием, что мне стало почти неловко.
— Я поеду только с вами, доктор, — прошептал он, его голос дрожал. — Ни с кем другим. Вы… вы вернули меня.
Отлично. Полный комплект.
Пациент с острым синдромом привязанности к спасителю. Классика посттравматического стресса. Теперь он будет ходить за мной, как привязанный щенок. Ещё одна проблема, которую придётся решать позже.
— Долгоруков, помогите ему встать, — скомандовал я. — Аглая, возьмите мою сумку. И… наш реквизит тоже нужно забрать.
Я кивнул на шкаф фокусника.
Барон понимающе хмыкнул. Но прежде чем мы приступили к этому деликатному делу, меня догнал граф Бестужев. Аглая, всё это время державшаяся рядом с ним, что-то шепнула ему на ухо.
— Святослав Игоревич, — Бестужев подошёл ко мне. В его глазах больше не было паники хозяина дома, в котором случился скандал. В них было глубокое, почтительное уважение. — Я… мы все вам обязаны. Вы не просто спасли жизнь этому молодому глупцу. Вы спасли честь двух родов. И мою репутацию.
— Я просто делал свою работу, граф, — ответил я стандартной формулой.
— Нет, — он твёрдо покачал головой. — То, что вы делаете, нельзя назвать просто работой. Не беспокойтесь, — он понизил голос, — никто не будет задавать лишних вопросов. Ни о воскрешении, ни о обо всей этой ситуации. Я лично прослежу, чтобы у всех свидетелей этого вечера случился приступ внезапной амнезии. Считайте меня своим должником. Если вам когда-нибудь что-нибудь понадобится — административная поддержка, финансовая помощь, решение… деликатных вопросов — просто дайте мне знать. Любые двери моих возможностей для вас теперь открыты.
Он протянул мне руку. Я пожал её. Это было не просто рукопожатие. Это было заключение союза. Он официально становился моим соратником.
Этот вечер определённо стоил всех затраченных усилий.
— А теперь, — я повернулся к Долгорукову, который терпеливо ждал, — займёмся нашим реквизитом.
Эвакуация Костомара после такого пафосного момента превратилась в форменный фарс.
Двухметровый скелет категорически не хотел складываться в багажник внедорожника. Костомар обиженно скрипел всеми суставами, пытаясь удержать рюкзак с учебниками.
— Я ем грунт! — возмущённо пробормотал он, когда Долгоруков попытался согнуть его пополам.
В переводе с костомарского это означало: «И это вся благодарность за помощь⁈»
— Потерпи, дружище, — я похлопал его по черепу. — В клинике выделю тебе самую уютную каталку в морге. С мягким матрасом.
— Я ем грунт… — обречённо вздохнул Костомар, позволяя запихнуть себя в багажник.
Долгоруков захлопнул дверцу и повернулся ко мне с выражением человека, переосмысливающего реальность.
Внедорожник мчался по пустым ночным улицам Москвы. За окнами мелькали фонари, создавая в роскошном салоне причудливую игру теней.
Атмосфера была странной — густая смесь облегчения, адреналинового отката, усталости и затянувшегося, немого шока.
Свиридов сидел на заднем сиденье, укутанный в тяжёлый плед, который нашёлся в машине. Он был похож на ребёнка, очнувшегося после страшного кошмара, и смотрел в одну точку, пытаясь осознать своё возвращение из небытия.
Аглая устроилась рядом, выполняя роль сиделки. Она была единственной, кто выглядел почти спокойной. Возможно, после жизни с главарём банды её было трудно чем-то по-настоящему удивить.
Барон Долгоруков вёл машину, крепко сжимая руль.
Его раненое плечо, должно быть, нещадно ныло, но он не подавал вида, его профиль был высечен из камня. Я сидел на переднем сиденье, откинувшись на спинку и прикрыв глаза, пытаясь восстановить растраченные силы.
А в багажнике, скрючившись в три погибели и обхватив костлявыми руками рюкзак с книгами, ехал мой верный дворецкий, наверняка проклиная этот мир и его тесные средства передвижения.
Тишину нарушил голос Долгорукова.
— Док, — начал он после долгой паузы, — давайте начистоту, без этого цирка для профанов. Я на войне в Туркестане видел шаманов, которые оживляли глиняных скорпионов. Это ведь фамильяр, я прав? Гомункул, в которого вселили духа или элементаля?
Я мысленно выдохнул.
Слава Тьме. Он не понял самого страшного.
Он принял капитана моей гвардии, древнюю и разумную нежить, за примитивного гомункула, куклу, дёргаемую за ниточки.
Он даже близко не представляет уровень угрозы и силы, которую только что собственноручно запихивал в багажник. Пусть так и думает. Это гораздо, гораздо безопаснее для всех нас.
— Вы удивительно осведомлены, барон — ответил я, открывая глаза. — Большинство людей вашего круга считают подобные вещи сказками для простолюдинов.
— Пытался когда-то и я сам, — он криво усмехнулся. — Читал древние гримуары, даже пробовал сам провести ритуал. Ничего путного не вышло. Только зря пару десятков лягушек перевёл и чуть не спалил библиотеку в имении. Видимо, для этого нужен особый дар. А я всегда мечтал о настоящем, боевом фамильяре. Чтобы в бою спину прикрывал. Ваш… он ведь не только для переноски книг?
— Скажем так, он многофункционален, — ответил я с загадочной улыбкой.
С заднего сиденья донёсся тихий, подавленный смешок. Аглая.
— Завидую. Белой завистью, — серьёзно сказал барон. — Где вы его достали, если не секрет? На чёрном рынке?
— Это… семейное, барон. Достался по наследству от одного дальнего родственника. Весьма эксцентричного господина.
Барон кивнул, принимая мою ложь.
Тема была закрыта. Он думал, что разгадал мою маленькую тайну. Как же он ошибался. Но его заблуждение было мне на руку.
Теперь я для него не просто гениальный врач, а ещё и «коллега», посвящённый в тайные искусства. Наш союз становился всё крепче.
Умный человек.
Знает, когда не стоит копать глубже, если не хочешь найти что-то, что тебе совершенно не понравится.
Он стал хранителем моей тайны. Не по своей воле. И он никогда не расскажет о ней, потому что никто ему не поверит. Его сочтут сумасшедшим.
Я не просто спас его честь. Я сделал его своим невольным сообщником. Очень удобная позиция.
Мы подъехали к ярко освещённому приёмному покою «Белого Покрова».
Впереди была долгая ночь объяснений с дежурным врачом, госпитализация Свиридова и попытка как-то легализовать это «чудо», не привлекая внимания. Но это были уже технические детали.
Главная проблема была в другом. Я посмотрел на Свиридова, который всё ещё отрешённо смотрел в пустоту.
Я вернул его тело к жизни. Но что именно я вернул вместе с ним из той холодной, липкой темноты?
Свиридов закашлялся — сухо, надсадно, как будто из его лёгких вырывался не воздух, а пыль. Он начал растирать руки, кутаясь в плед, но озноб, казалось, шёл изнутри.
— Холодно, — пробормотал он. — Почему так холодно?
— Нормальная реакция после клинической смерти, — успокоил я, хотя понятия не имел, так ли это. — Терморегуляция организма восстанавливается не сразу.
Он кивнул, принимая моё наукообразное объяснение, и поднёс ладонь ко рту, чтобы прикрыть очередной приступ кашля.
И вдруг замер.
В тусклом свете уличных фонарей, проникающем через окна машины, мы все увидели это одновременно.
На тыльной стороне его ладони, от запястья к суставам пальцев, медленно, словно невидимые чернила на пергаменте, проступали тонкие чёрные линии.