Каждое его движение было рассчитано на внешний эффект, на профессора Решетова. «Посмотрите, как уверенно и профессионально я работаю. Посмотрите, какой я молодец».
— Картина ясна как день, — заявил он, с важным видом выпрямляясь. — Классический септический шок неясного генеза. Низкое давление, тахикардия, угнетение сознания — все признаки налицо. Нужно немедленно начинать инфузионную терапию и вводить антибиотики широкого спектра, пока мы ищем источник инфекции.
Решетов, поглаживая свою аккуратную бородку, важно кивнул.
— Согласен с молодым коллегой. Первоочередная задача — стабилизация гемодинамики и противошоковые мероприятия. Диагноз сепсиса действительно наиболее вероятен при такой неспецифической клинической картине.
Сепсис. Ну конечно.
Самый очевидный и самый ленивый диагноз в такой ситуации. Когда не знаешь, что происходит, — вали всё на сепсис и заливай пациента антибиотиками. Авось поможет. Дилетанты.
Я не спешил.
Медленно, подчёркнуто спокойно я подошёл к кушетке. Не к сердцу и лёгким — их уже проверили и ничего не нашли.
Меня интересовало другое. Я внимательно, сантиметр за сантиметром рассматривал её кожу, ногти, слизистые оболочки глаз. Взял её безвольную руку и поднёс ладонь к яркому свету диагностической лампы.
И тут я почувствовал движение. На грудь пациентки взгромоздилось что-то невидимое и костлявое.
Нюхль. Он забрался прямо на бедную женщину, встал на задние лапки и начал своё представление.
Сначала он уставился на неё своими зелёными огоньками-глазами с таким сосредоточением, словно хотел разглядеть все морщины на ее подбородке. Затем он нетерпеливо повернулся ко мне и отчаянно замахал когтистой лапкой, как бы говоря: «Ну что ты копаешься⁈ Давай уже!» Потом снова уставился на пациентку, а через секунду — опять на меня, снова размахивая лапами.
Он намекал на нечестную борьбу.
— Я понял твои намёки, — мысленно обратился я к фамильяру. — Хватит пытаться выстрелить в нее лучами из своих глаз. Ты же не носишь трусы поверх синих трико и красный плащ. Я не буду использовать некро-зрение. Это было бы нечестно. Да и слишком легко. Сегодня работаем только головой и глазами, как обычные люди.
Нюхль недовольно фыркнул, но слез с пациентки и устроился на подоконнике, продолжая сверлить меня укоризненным взглядом.
А я тем временем заметил кое-что интересное.
Цвет её кожи был странным. Не просто бледность от шока, не типичная «мраморность» при нарушении микроциркуляции. Это был грязноватый, почти бронзовый оттенок, особенно заметный на костяшках пальцев и в складках кожи на шее.
Любопытно. Очень любопытно.
— Что, Пирогов, не можешь определиться? — голос Волконского сочился ядом и триумфом. — Время-то идёт. А пациентка не становится здоровее от твоих медитаций над её ладошками.
— Терпение, Михаил. Я осматриваю пациента, а не выбираю мясо на рынке, — ответил я, не прекращая осмотр пациентки. — Здесь важна точность, а не скорость. Хотя вам, судя по всему, ближе второй подход.
Волконский захлебнулся воздухом, готовый взорваться, но Решетов бросил на него предупреждающий взгляд.
Я закончил осмотр.
Кусочки пазла начинали медленно складываться в моей голове, но общая картина была ещё неполной. Нужны были недостающие детали — результаты биохимии.
— Будем ждать результатов биохимии, — спокойно сказал я. — Без них любой диагноз — просто гадание на кофейной гуще.
— То есть ты не можешь поставить предварительный диагноз по клинической картине? — Волконский явно наслаждался моментом. — А ведь ещё вчера изображал из себя лучшего диагноста в этой больнице!
Решетов смотрел на нас с плохо скрываемым удовольствием, как на двух гладиаторов на арене. Ему явно нравилось это представление.
Что ж, пусть наслаждается. Первую кровь пролил Волконский. Но последний удар будет за мной.
Покинув смотровую, я направился к лестнице. Пациентка была без сознания, так что опросить её не представлялось возможным. Я был спокоен, что правила дуэли не будут нарушены.
Мне нужно было проветрить голову и спокойно обдумать то, что я увидел. Бронзовый оттенок кожи. Это была ключевая улика.
На лестничной площадке между вторым и третьим этажом, где обычно было пустынно, меня поджидал Фёдор. Мой друг выглядел взволнованным и слегка запыхавшимся, будто бежал за мной через всю клинику.
— Свят! Наконец-то! — он схватил меня за рукав. — Ты знаешь, что творится в больнице? Это же безумие!
— Если ты про нашу с Волконским дуэль, то да, я в курсе. Я же один из участников.
— Нет, ты не понимаешь! — Фёдор понизил голос до заговорщического шёпота. — Тут целый подпольный тотализатор организовали! Ставят все! От санитаров из морга до заведующих отделениями! Я с утра видел, как доктор Решетов ставил с вашим Сомовым! Только не знаю на кого.
Вот это новость. Впрочем, учитывая любовь местного населения к азартным играм и скуку больничной жизни, удивляться не стоило. Моя репутация против репутации Волконского. Это было шоу. И люди хотели хлеба и зрелищ.
— И какие коэффициенты? — поинтересовался я из чистого любопытства.
— На Волконского — один к полутора. Он считается фаворитом, потому что Решетов — его покровитель, — пояснил Фёдор. — На тебя — один к трём. Но я не поддался общему мнению! — он гордо выпятил грудь. — Поставил на тебя свою месячную зарплату! Не подведи, друг!
Месячная зарплата ординатора. Сумма не то чтобы огромная, но для Фёдора — более чем существенная.
— Надеюсь, ты не останешься голодным до следующего жалованья, — я усмехнулся и, достав из кармана кошелёк графа Акропольского, вытащил оттуда несколько крупных купюр. — Держи. Поставь ещё и от меня. На мою победу.
— Ты… ты ставишь сам на себя⁈ — Фёдор округлил глаза.
— Уверен, Волконский сделал то же самое. Это называется уверенность в своих силах, друг мой, — я подмигнул. — Беги, пока букмекеры не закрыли приём ставок.
Он, сияя от восторга, умчался с быстротой гончей, учуявшей зайца. А я направился в ординаторскую. Нужно было дождаться анализов. Там меня ждал ещё один сюрприз. В своём любимом кресле у окна, закинув ногу на ногу, восседал Сомов.
— А, Пирогов. Как поживает наш главный гладиатор? Главный участник медицинского события года?
— Пока что жив, — осторожно ответил я. — Слышал, вы тоже сделали ставку, Пётр Александрович?
— Дорогой мой, — он расхохотался. — Конечно поставил. И хочу проследить, чтобы мои инвестиции не пропали зря. Я поставил на тебя очень приличную сумму. Так что не подведи. Могу помочь с диагнозом? — предложил Сомов с хитрой улыбкой. — Чисто по-дружески.
— Спасибо, но я предпочту победить своими силами, — вежливо отказался я.
— Правильно, — одобрил он. — Настоящая победа должна быть честной.
— Кстати, о честности, — спросил я. — Что там с нашим Волковым?
Сомов помрачнел.
— Не знаю. Его никто не видел несколько дней. Думаю, Морозов с ним основательно… побеседовал. Нельзя лезть в дела кланов таким наглым и опасным способом. А вот с Воронцовой как? Пришли результаты её КТ?
Я быстро глянул в планшет. Действительно, результаты были загружены.
— С ней всё хорошо, — ответил я. — Опухоль локализовали, она маленькая, операбельная. Скоро назначим операцию. Прогноз самый благоприятный.
— Отлично! — Сомов поднялся из кресла. — Ну что ж, иди, ставь свой диагноз. Я займусь твоими пациентами пока. Не подведи меня, Пирогов. И помни — всё отделение, нет, вся больница сейчас смотрит на тебя. Никакого давления, конечно.
Я ушёл, а он остался один. Давления, конечно, никакого. Просто на кону моя репутация, деньги Фёдора, деньги Сомова и, что самое смешное, моя собственная ставка. Что ж, пора было выигрывать.
Когда я вернулся в диагностическое отделение, оно уже не было храмом тишины. У стен смотровой собралась небольшая, но представительная толпа. Я узнал заведующего хирургией Краснова, нашего Костика, даже пару седовласых профессоров из академии.
Видимо, новость о первой в истории «Белого Покрова» медицинской дуэли разлетелась по всем этажам, как вирус.
Решетов недовольно косился на незваных зрителей, но выгнать их не решался — слишком уж влиятельные персоны пришли посмотреть на представление.
— А вот и результаты биохимии! — торжественно, как глашатай на королевском турнире, объявил он, принимая планшет от подбежавшего лаборанта.
На большом настенном экране, подключенном к системе, высветились цифры. Я впился в них взглядом, и внутри что-то радостно ёкнуло.
Вот оно! Ключ. Доказательство.
НАТРИЙ — 118 ммоль/л (резко снижен).
КАЛИЙ — 6,8 ммоль/л (резко повышен).
Волконский просиял, как начищенный до блеска медный самовар. Он повернулся к собравшимся, как актёр, вышедший на поклон после удачной премьеры.
— Ну вот! Что я и говорил! — его голос звенел от триумфа. — Острая почечная недостаточность на фоне септического шока! Гиперкалиемия и гипонатриемия — это же классические, хрестоматийные признаки! Почки отказывают, отсюда и этот электролитный дисбаланс. Решетов, вы согласны?
Заведующий диагностическим отделением важно кивнул, поглаживая свою аккуратную бородку.
— Безусловно, Михаил. Картина полностью укладывается в сепсис с развитием полиорганной недостаточности. Необходимо немедленно начинать коррекцию электролитных нарушений, усилить антибактериальную терапию и, возможно, потребуется гемодиализ, — ответил он.
Я смотрел на те же самые цифры, но видел совершенно другую, гораздо более изящную и зловещую картину. Слишком уж правильным, почти идеальным был этот электролитный сдвиг.
Почки при сепсисе отказывают медленно, постепенно, а здесь — резкий, почти математически точный дисбаланс: натрий — вниз, калий — вверх. Это не следствие шока. Это его причина.
А эта странная, бронзовая пигментация кожи, которую они оба благополучно проигнорировали… Кусочки пазла встали на место с почти слышимым, приятным щелчком.