Можно было, конечно, просто бегать по улицам и лечить каждого встречного калеку бесплатно. Но на что тогда жить? Проклятие не отменяло банального голода. Бандиты давали денег, но каким путем они сами зарабатывали деньги — все прекрасно знают. А мне такой подход претил.
Нет, мне нужно было совмещать полезное с полезным — получать и Живу, и зарплату.
И вот я здесь. В самой элитной клинике города, в центре паутины интриг. Один паук, Морозов, пытается меня изолировать и изучить. Другой, Сомов, — использовать как фигуру в своей игре. Что ж, поиграем. Но по моим правилам.
Одно я знал точно — завтра в шесть утра я буду в терапии. Доступ к живым пациентам был сейчас важнее любых политических игр начальства.
В кабинете главврача клиники «Белый Покров» всё кричало о власти, статусе и контроле.
Воздух был пропитан запахом дорогой кожи, полированного дерева и едва уловимым ароматом озона от работающих магических артефактов. Тяжёлые тёмно-зелёные портьеры были плотно задёрнуты, но сквозь узкие щели деревянных жалюзи пробивались утренние солнечные лучи.
Пётр Александрович Сомов сидел на стуле для посетителей и, несмотря на свой высокий пост, чувствовал себя именно так — посетителем. Как на допросе. Он сидел идеально прямо, положив руки на колени, и смотрел на человека за столом.
Александр Борисович Морозов, главврач и фактический правитель этой медицинской империи, медленно, с ленцой сытого хищника, откинулся в своём огромном кресле из чёрной кожи. Кресло не скрипнуло. Оно издало дорогой, приглушённый вздох. Морозов сцепил тонкие, аристократические пальцы в замок и поверх них изучал своего подчинённого.
— Феохромоцитома? — его голос был спокойным, почти бархатным, но от этого не менее опасным. — Интересно. Очень интересно. И вы говорите, он диагностировал это по годичным анализам? Во время острого гипертонического криза?
— Именно так, Александр Борисович, — подтвердил Сомов, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более уверенно. — Я всё проверил лично. Диагноз безупречен. Я принял решение взять его к себе в отделение по совместительству. Такой талант нельзя закапывать в морге.
Морозов улыбнулся. Улыбка была холодной, как скальпель хирурга.
— Принял решение? — повторил он, смакуя каждое слово, словно пробовал на вкус дорогое, но слегка горчащее вино. — Какая похвальная самостоятельность, Пётр Александрович. Почти… самоуверенность.
Сомов почувствовал, как воротник рубашки внезапно стал тесным.
— Я действовал исключительно в интересах клиники, Александр Борисович. Талант…
— Талант, талант… — Морозов прервал его лёгким, усталым вздохом. — Таланты приходят и уходят. А порядок и дисциплина — это то, на чём держится «Белый Покров». Или вы считаете иначе? Я лично распределил Пирогова в патологоанатомическое отделение. Это было административное решение, основанное на ряде факторов. А вы его отменяете.
— Я не отменял, а предложил компромисс, — попытался возразить Сомов.
— Вы полагали, — Морозов плавно встал, обошёл свой массивный стол и подошёл к окну. Он стоял спиной к Сомову, глядя на утреннюю Москву. — Знаете, что я полагаю, Пётр Александрович? Я полагаю, что заведующий отделением должен согласовывать подобные кадровые решения с руководством. Особенно когда речь идёт о столь неоднозначном сотруднике.
Сомов напрягся.
— Александр Борисович, я не думал…
— Вот именно — не думали, — Морозов всё так же стоял у окна. — Но я не мелочный человек. Пусть работает. На ваших условиях.
Сомов едва заметно расслабил плечи. Кажется, буря миновала.
Рано.
— Однако, — Морозов резко повернулся, и его взгляд был жёстким и холодным, как лёд. — Раз вы так самостоятельно принимаете решения, вы и отвечать за них будете. Полностью.
— Что вы имеете в виду?
— О, это просто, — главврач с той же плавной грацией вернулся за свой стол. — Любая ошибка Пирогова — ваша ошибка. Любая жалоба на него от пациента или персонала — жалоба на вас. Врачебная ошибка? Вычет из премии всего вашего отделения. Конфликт с пациентом? Выговор вам лично. Грубое нарушение протокола? Дисциплинарное взыскание с занесением в личное дело. Ваше дело.
Сомов почувствовал, как попался. Морозов не стал запрещать, нет. Это было бы слишком просто и прямолинейно. Он превратил инициативу Сомова в поводок, который теперь был на его собственной шее.
— Но это же… это беспрецедентно!
— Несправедливо? — Морозов изобразил на лице искреннее сочувствие. — Но вы же сами сказали — такой талант! Талантливые люди не делают ошибок, верно? Вы же верите в своего протеже?
Сомов молчал, понимая, что загнан в угол. Любое возражение будет означать, что он сам не уверен в человеке, за которого только что так рьяно вступался.
— И ещё, — добавил Морозов, не спеша доставая из дорогого кожаного бювара несколько бланков. — Подпишите это. Официальное принятие полной персональной ответственности за действия ординатора Пирогова на время его испытательного срока. В трёх экземплярах.
Он с лёгкой улыбкой пододвинул бумаги через стол.
— Александр Сергеевич, это похоже на…
— На что? — в голосе главврача появилась сталь. — На исполнение нового административного регламента по работе с сотрудниками из групп риска? Именно. Подписывайте, Пётр Александрович. Или отменяйте своё «решение». Выбор за вами.
Сомов взял тяжёлую перьевую ручку с золотым пером. Его рука на мгновение замерла над бумагой. Он понимал, что подписывает не просто документ. Он подписывает акт своей капитуляции в этой маленькой войне. С громким скрипом пера, которое будто царапало не бумагу, а его собственную гордость, он поставил свою подпись.
— Вот и отлично, — Морозов с удовлетворением убрал подписанные бумаги в массивный сейф, встроенный в стену. — Можете идти. И передайте Пирогову мои поздравления. Надеюсь, он оправдает ваше… доверие.
Когда за Сомовым бесшумно закрылась тяжёлая дубовая дверь, маска вежливого начальника спала с лица Морозова. Он подошёл к окну и несколько минут молча смотрел на город, раскинувшийся внизу. Он смотрел на него не с восхищением, а как на свою вотчину, где каждый механизм должен работать так, как он задумал.
Затем он вернулся к столу и снял трубку внутреннего телефона.
— Начальника охраны ко мне. Срочно.
Через пять минут в кабинет без стука вошёл высокий, плечистый мужчина с непроницаемым лицом и выправкой бывшего офицера спецслужб.
— Слушаю, Александр Борисович.
— Пирогов. Святослав. Тот, что из морга. Усильте за ним наблюдение. Мне нужны ежедневные отчёты. С кем общается, куда ходит, что делает в свободное от работы время.
— Понял. Могу я узнать причину повышенного внимания?
Морозов на мгновение задумался, подбирая слова.
— Помните результат его испытания на Сердце Милосердия? Десять локтей чистого, незамутнённого света. За двадцать лет моей работы в этой клинике такое было лишь однажды. И тот человек… — Морозов замолчал, его взгляд стал далёким и холодным, словно он смотрел в прошлое. — … тот человек оказался… В общем, я не хочу повторения.
Он снова посмотрел на начальника охраны.
— Просто следите. Особенно за его методами лечения. Я хочу знать всё. И если он использует что-то, что выходит за рамки стандартной лекарской магии.
— Будет исполнено, — чётко ответил охранник.
— И ещё, — добавил Морозов, когда тот уже развернулся, чтобы уйти. — Если заметите что-то… необычное. Что-то, что вы не сможете объяснить. Сразу ко мне. В любое время суток.
Начальник охраны молча кивнул и вышел.
Морозов остался один. Он подошёл к бару, налил себе стакан холодной воды.
Посмотрим, что ты за птица, Пирогов.
От авторов:
Дорогие читатели! Нам очень важно понимать, как Вам заходит книга. От этого будет зависеть количество томов в серии. Поэтому не стесняйтесь ставить лайки и писать комментарии. Благодарим за внимание!
Глава 7
Будильник прозвенел в половине шестого, вырвав меня из неглубокого сна. Нюхль недовольно зашевелился на подоконнике, но остался невидимым — утренний свет ему явно не нравился.
— Пойдёшь со мной? — спросил я, застёгивая свежую рубашку. — Будешь моим личным детектором смерти.
В воздухе рядом со мной сформировался полупрозрачный Нюхль и кивнул костяной головой.
Архилич Тёмных Земель, идущий на работу к восьми утра, и его фамильяр, который боится солнечного света. Мы отличная пара.
Фамильяр спрыгнул с подоконника и снова растворился в воздухе. Только лёгкое искажение пространства выдавало его присутствие рядом с моей ногой.
В терапевтическом отделении уже кипела жизнь. Медсестры сновали по коридорам с подносами, раздавая утренние лекарства. Санитары с грохотом катили тележки с чистым постельным бельём. Где-то в конце коридора надрывался электрический звонок вызова.
Ординаторская встретила меня густым запахом крепкого кофе и приглушёнными разговорами. За длинным столом сидело человек десять — врачи разного возраста и пола, одетые в белые халаты.
— А, Пирогов! — Сомов поднялся из-за стола, привлекая всеобщее внимание. — Как раз вовремя. Коллеги, представляю вам нашего нового сотрудника, Святослава Пирогова. Будет работать у нас по совместительству. Прошу любить и жаловать.
Реакция была смешанной.
Молодая женщина-врач с усталой, но доброй улыбкой, приветливо кивнула. Пожилой седовласый мужчина в очках оторвался от бумаг и кивнул равнодушно, словно я был не новым коллегой, а предметом мебели.
В дальнем углу я заметил Ольгу и Варвару. Они сидели рядом, что-то обсуждая за чашкой чая. Услышав мою фамилию, они замолчали. Ольга бросила на меня быстрый, испуганный взгляд и тут же уставилась в свою чашку, словно на дне был написан ответ на все её вопросы.
Варвара же, наоборот, посмотрела прямо на меня — долго, изучающе, без тени улыбки, а затем подчёркнуто медленно отвернулась к окну, давая понять, что для неё я — пустое место.