— Я слышала, как они ходят по квартире, — её голос был тихим и хриплым. — Думала, это конец.
Мы сидели в тишине. Ночь, моя спартанская комната, две чашки чая. Контраст с недавним хаосом был разительным.
— Он… он мог меня убить, — наконец сказала она, глядя в свою чашку. — Если бы нашёл.
— Паша? — я отпил чай. — Нет. Он не убийца. Он бизнесмен. Мёртвая дочь графа — это огромные проблемы с аристократией и городской стражей. А вот покалеченная, но живая — это ценный актив для торга. Он парень с понятиями, просто нервный и неуравновешенный. С такими нужно быть осторожнее, но бояться их не стоит.
Она удивлённо подняла на меня глаза. Кажется, мой хладнокровный анализ её похитителей немного выбил её из колеи.
— Что вы намерены делать дальше? — спросил я, меняя тему. — Они сюда больше не вернутся. Можно немного выдохнуть.
— Я… я не знаю, — она опустила взгляд. — Мне нужно время. Подумать. Но вы правы, они ведь уже обыскали вашу квартиру. Значит… значит, они больше не будут здесь искать. Это теперь самое безопасное место, верно?
Она сама нашла причину, чтобы остаться. А мне это только на руку. План выйти на её отца не давал мне покоя. Только нужно было сделать это чуть более элегантно, не ломиться в лобовую.
— Верно, — кивнул я.
— Можно… можно я останусь ещё на пару дней? — спросила она, и в её голосе была почти детская просьба. — Просто пока не решу, что делать.
Я ничего не ответил. За пару дней я смогу уговорить тебя бросить своего Ромео и вернуться к папаше под крылышко. И кто знает, может, и благодарность за спасение дочери от папаши удастся получить.
На этом наш ночной разговор закончился. Она, уставшая и измотанная, почти сразу уснула прямо в кресле, закутавшись в плед. Я перенёс её на раскладушку, укрыл одеялом и отправился спать на свою кровать.
Засыпая, я слушал её ровное, спокойное дыхание.
Интересно, как изнеженной аристократке спится на этой старой, скрипучей раскладушке? Впрочем, если она действительно сбежала из дома с какой-то шпаной, то должна быть готова спать и на коврике у двери, и на сеновале. Посмотрим, из какого она теста на самом деле.
Я проснулся от тихого цоканья когтей. На раскладушке сидела Аглая, она выглядела значительно лучше.
Рядом с ней сидел материализовавшийся Нюхль, и она без всякого страха чесала его за костяным подбородком. Фамильяр щурился от удовольствия, как обычный кот.
Какие разительные изменения за одну только ночь.
— Какая необычная ящерица, — сказала она, заметив, что я проснулся. — Никогда таких не видела.
— Экспериментальный образец, — буркнул я, наливая себе стакан воды. — Снял с неё кожу с помощью одного старого реагента, думал, сдохнет. А она, видите ли, не сдохла. Теперь вот так и живёт. Привязалась.
Что, в общем-то, было отчасти правдой. Снял некромантией, и действительно не сдохла.
Аглая осторожно отставила Нюхля в сторону и посмотрела на меня серьёзно.
— Я хочу ещё раз вас поблагодарить. Вчера я была слишком слаба, чтобы полностью осознать, что произошло. Вы спасли мне жизнь. И я этого никогда не забуду. Я в неоплатном долгу перед вами.
Я кивнул, привычно заглядывая в сосуд. Но процентов Живы не прибавилось. Повторная благодарность не работала…
Я посмотрел на часы. Время поджимало. Аглая с любопытством гладила Нюхля.
— Мне нужно на работу, — сказал я, поднимаясь со стула.
— Уже? — на её лице отразилось искреннее разочарование. — Так рано?
Я усмехнулся.
— Аристократы, может, и просыпаются к полудню, но простым лекарям приходится работать. К тому же, — я окинул взглядом пустые чашки и беспорядок на столе, — кто-то должен зарабатывать на еду, а кто-то — эту еду готовить и поддерживать порядок. Раз уж вы здесь живёте, могли бы и помочь по хозяйству.
Она вспыхнула и густо покраснела — от смущения или от возмущения, было неясно.
— Я… я…
— Ясно, — я не стал дожидаться её ответа. — Вы исправитесь.
Я не планировал превращать свою квартиру в убежище для беглых аристократок. Но раз уж так вышло, пусть от неё будет хоть какая-то польза. Не бесплатно же я её лечу и прячу.
— Я не сомневаюсь, — добавил я уже более мягко, направляясь к двери. — А теперь слушайте внимательно.
Я оставил ей короткий, почти армейский инструктаж.
— Дверь никому не открывать. На звонки не отвечать. Еда в холодильнике, разберётесь, что с ней делать. Аптечка — в ванной.
Я вышел в прихожую, она последовала за мной. Я демонстративно проверил замок, а затем незаметно коснулся дверного косяка, проверяя целостность печати. Руна была на месте.
— И самое главное, — я обернулся к ней уже с порога. — Не пытайтесь выйти из квартиры. Для вашей же безопасности.
С этими словами я вышел и закрыл за собой дверь, не дожидаясь ответа.
Выскочив из дома, я почти бегом направился к метро. Летел по улицам, лавируя между прохожими и каретами, мысленно проклиная свою новую гостью, которая отняла у меня драгоценное утреннее время. Времени оставалось впритык — планёрка начиналась через двадцать минут.
По привычке, спускаясь на эскалаторе, я проверил — нет ли «хвоста».
Пусто.
Никаких серых плащей, никаких «случайных» попутчиков, читающих одну и ту же страницу газеты.
Два дня подряд Морозов снимает слежку. Почему? Он решил, что я не опасен? Бросил эту затею?
Маловероятно.
Люди вроде него не бросают начатое. Значит, он точно сменил тактику. И это мне совсем не нравится. Открытый враг предсказуем. Враг, затаившийся в тени — смертельно опасен.
В клинику я влетел за три минуты до начала планёрки. Коридоры терапевтического отделения встретили меня волной неодобрительных взглядов от пробегавших мимо медсестёр. В ординаторской уже все собрались.
— Пирогов! — голос Сомова был холоден как скальпель. — Это уже входит в привычку. Ваше второе опоздание за неделю. Какие будут объяснения на этот раз?
Все взгляды обратились ко мне. Волков ехидно ухмылялся. Глафира Степановна смотрела с презрением.
— Транспортный коллапс, Пётр Александрович, — я выдал первую пришедшую на ум ложь. — На линии метро произошла авария с руническим поездом. Стояли в тоннеле полчаса.
— Удивительно, как эти аварии и коллапсы случаются именно с вами, — Сомов с сомнением покачал головой. — Позже еще разберемся с этим вопросом. А пока — вот, — он протянул мне тонкую историю болезни, — ваш новый пациент. Палата двенадцать. Займитесь им. И постарайтесь больше не опаздывать. Мой лимит доверия не безграничен.
Я молча взял папку.
Отлично. Новый пациент. Новая головная боль. И серьёзный разговор с начальником. День начинается просто прекрасно.
После планёрки я направился в двенадцатую палату.
Новый пациент, которого мне подбросил Сомов, был для меня такой же загадкой, как и для остального отделения. Я взял его историю болезни — тонкую, почти пустую папку. Мужчина, двадцать восемь лет, поступил ночью.
Диагноз: «Лихорадка неясного генеза».
Я вошёл в палату. На койке лежал молодой мужчина, но выглядел он на все сорок. Пергаментная, сухая кожа, нездоровый, лихорадочный румянец на щеках и блуждающий, затуманенный взгляд. Он лежал под одеялом и мелко дрожал, несмотря на тепло в палате. От него исходил слабый, едва уловимый запах пыли и старой, слежавшейся бумаги.
— Как самочувствие? — спросил я, подходя ближе и одновременно активируя некро-зрение.
— Плохо, доктор, — его голос был слабым, а губы потрескались. — Третий день как накатывает — то в жар бросает так, что рубашку выжимать можно, то озноб до костей пробирает. Голова раскалывается, будто её в тиски зажали.
Картина потоков Живы в его теле озадачила.
Я ожидал увидеть чёткую картину — тёмное пятно инфекции, энергетический тромб, блок в каналах. Но вместо этого я увидел… муть.
Вся его аура, вся сеть жизненной силы была словно подёрнута дымкой, как будто смотришь на мир через запотевшее или грязное стекло. Не было конкретных очагов.
Болезнь была везде и нигде одновременно, как туман, пропитавший каждую его клетку, медленно высасывая из него жизнь.
— Что предшествовало приступу? Травмы, отравления, контакт с больными?
— Ничего особенного, — он с трудом сглотнул. — Работаю в городском архиве, бумаги перекладываю. Тихая, спокойная работа.
Архивная пыль? Какая-нибудь редкая форма грибка? Проклятие, наложенное на старый документ? Нет, картина не та. При проклятии я бы увидел чёткий инородный след.
При аллергии — гиперактивность иммунной системы, яркие вспышки энергии. А здесь — общее, системное угасание. Словно что-то медленно, но верно высасывало из него жизнь, как паразит. Но самого паразита я не видел.
Это была загадка. А загадки я любил. Но лечить наугад, основываясь только на неясной картине в некро-видении, было бы слишком рискованно.
— Я назначу вам несколько анализов, — сказал я, доставая бланк. — Общий анализ крови, биохимию, ЭКГ, рентген лёгких, посевы крови на стерильность. Нужно собрать данные, получить полную картину. Пусть сначала поработают машины и реагенты. Они медленные, но дают факты, от которых можно оттолкнуться.
Я едва успел выйти из палаты, как в коридоре раздался громкий, возмущённый голос, который, казалось, заставил вибрировать стены:
— Где этот шарлатан Пирогов⁈
По коридору, расталкивая медсестёр и пациентов, нёсся как разъярённый носорог мужчина лет сорока в дорогом, но помятом костюме. Лицо его было багровым, а глаза метали молнии.
Я узнал его — вчерашний пациент с «несварением», мелкий чиновник из министерства транспорта.
— Я здесь, — спокойно сказал я. — В чём дело?
— В чём дело⁈ — он подскочил ко мне, размахивая каким-то рецептурным бланком. — Вы что мне вчера прописали⁈ Я всю ночь не слезал с горшка! Жена думала, я помираю! Я буду жаловаться! Дойду до самого министра! Вас лишат лицензии! Вас посадят! Я позабочусь, чтобы вы до конца своих дней работали в сельской амбулатории, где лечат только кашель у коров!