— Доктор Пирогов уже был… — начала она.
— Да-да, я знаю, — он махнул рукой, изображая снисхождение. — Но, понимаете, консилиум врачей — это всегда лучше, чем мнение одного, пусть и… амбициозного специалиста. Особенно такого молодого.
«Пирогов у меня получит, — думал Волков, открывая на своём планшете электронную историю болезни пациента. — Сейчас я найду его ошибку, назначу правильное, единственно верное лечение, и посмотрим, как он будет выкручиваться, когда я спасу его пациента у него под носом».
Он внимательно изучил назначения, анализы, динамику. Антибиотики, назначенные Пироговым, не помогают. Посевы крови чистые. Воспалительный процесс нарастает.
«Ну очевидно же! — мысленно торжествовал он. — Этот салага Пирогов зациклился на бактериях, а здесь явно что-то другое. Это не простая инфекция. Это какая-то суперинфекция, возможно, атипичный, агрессивный грибок, который не определяется стандартными тестами. Организм просто не справляется, его иммунитет истощён!»
Он пролистал назначения Пирогова. Поддерживающая терапия, кислород, жаропонижающие… И всё?
«Этот умник ничего толком не назначил! Он не разобрался! Просто ждёт, пока пациент сам помрёт, чтобы потом списать всё на „сложный и нетипичный случай“? А я назначу. Я спасу его. И в истории болезни будет чётко, чёрным по белому записано, чьё именно лечение помогло».
— Я назначу вашему мужу мощную иммуностимулирующую терапию, — объявил Волков, поворачиваясь к жене пациента с видом спасителя нации. — Его организм ослаб, иммунитет практически не борется. Нужно его подстегнуть, дать ему силы для настоящей борьбы!
Он с довольным видом выписал в планшете самый дорогой и модный иммуностимулятор на основе рекомбинантного интерферона, удовлетворённо кивнул и нажал кнопку «Подтвердить назначение».
«Вот так-то, Пирогов. Учись, как надо лечить по-настоящему. Пока ты занимаешься своими дешёвыми фокусами и унижаешь коллег, я спасаю жизни. И завтра вся клиника будет говорить о том, как доктор Волков вытащил с того света безнадёжного пациента, которого ты бросил умирать».
Больничная столовая встретила меня привычным запахом пережаренных котлет и разваренной гречки. Я взял стандартный обед — пюре, пару котлет, витаминный салат и компот — и сел в дальнем углу у окна, мечтая о вечере.
Аглая обещала сделать настоящую лазанью, с четырьмя видами сыра и соусом бешамель. После больничной еды это будет как манна небесная. Главное — дотерпеть до вечера.
Я дожёвывал безвкусную котлету, когда воздух рядом со мной замерцал. Нюхль материализовался прямо на столе, рядом с солонкой, и чуть не опрокинул мой стакан с компотом.
Он встал на задние лапы и начал изображать странную, отчаянную пантомиму. Сначала он отчаянно замахал передними лапками, будто пытаясь взлететь. Потом начал быстро и ритмично клевать воздух, как какая-то дурная птица.
— Что? — прошептал я. — Птичий грипп?
Нюхль прекратил клевать и с укором посмотрел на меня. Затем он снова повторил представление. Махание крыльями. Клевание. А потом сложил когтистые лапки домиком над своей костяной головой.
— Крыша? — догадался я. — Птицы на крыше? Голуби…
И тут меня осенило. Не просто осенило — словно молния ударила прямо в мозг. Догадка была настолько внезапной и дикой, что требовала немедленной проверки.
Я вскочил из-за стола, оставив недоеденный обед.
Почти бегом направился в ординаторскую. Там, что поразительно, был Сомов, который в обеденный перерыв предпочитал работать с документами, а не толкаться в столовой. Он с любопытством поднял на меня глаза, когда я, не говоря ни слова и не обращая на него внимания, подошёл к большому книжному шкафу.
Так… «Инфекционные болезни», том третий… «Редкие патологии дыхательной системы»… «Иммунология»… Вот оно! «Профессиональные заболевания внутренних органов» под редакцией профессора Тареева.
Я вытащил тяжёлый, пыльный том, положил его на стол и начал лихорадочно листать страницы, ища нужный раздел. Сомов молча, с нескрываемым интересом, наблюдал за моими действиями.
Аллергические альвеолиты… «Лёгкое фермера»… «Лёгкое сыровара»… Вот! «Лёгкое голубятника».
Я впился глазами в текст. Цикличность лихорадки через четыре-восемь часов после контакта с антигеном. Диффузное поражение лёгких по типу «матового стекла». Крепитация. Отсутствие реакции на антибиотики. Всё сходилось. Абсолютно всё.
Утром он кормит голубей перед работой. Вечером — после. Приступ начинается через четыре-восемь часов после контакта. Пик иммунной реакции приходится как раз на ночь и раннее утро! Это не пиво! Это его дом! Его хобби! Его проклятые голуби!
— Экзогенный аллергический альвеолит, — прошептал я, и у меня по спине пробежал холодок. — «Лёгкое голубятника». Редчайшая дрянь.
В этот самый момент мой планшет, лежавший в кармане, издал резкий, требовательный писк. Новое уведомление в карте пациента Синявина. Я открыл его, и у меня похолодело всё внутри.
«Пациенту Синявину А. В. назначено: Интерферон-альфа, 3 млн МЕ внутримышечно 2 раза в день. Назначил: д-р Волков Е. П.»
Идиот! Полный, абсолютный, клинический идиот!
При аллергическом альвеолите иммунная система и так работает на запредельных оборотах, она сходит с ума и атакует собственные лёгкие, принимая безобидные белки голубиного помёта за смертельного врага.
А иммуностимулятор… это как плеснуть канистру бензина в уже пылающий дом. Это не лечение. Это убийство. Цитокиновый шторм. Тотальный отёк лёгких. Смерть в течение нескольких часов.
У меня ещё есть шанс спасти пациента. Надо спешить.
Глава 18
Елизавета Андреева, или просто Лизочка, как называли её за спиной молодые ординаторы, шла по гулкому коридору терапевтического отделения. Привычная усталость в ногах, привычный запах хлорки, привычные приглушённые стоны из палат.
Восемь лет в этой больнице научили её главному — врачи приходят и уходят, меняются, как времена года, а медсёстры, как скалы, остаются. Они — настоящая, несменная гвардия этой крепости боли и надежды.
Доктор Волков, как обычно, накидал назначений в электронную карту и исчез, отправившись пить кофе в буфет. Ну или где он там обычно прохлаждался?
Противный тип.
С вечно влажными, потными ладонями и сальным взглядом, который старался казаться властным, но выходил просто наглым. Лизочка его терпеть не могла, но её работа — выполнять назначения, а не оценивать моральные качества врачей. Хотя иногда очень хотелось.
Она вошла в процедурный кабинет, достала из холодильника ампулу с надписью «интерферон-альфа». Три миллиона единиц, внутримышечно.
Привычными, отточенными до автоматизма движениями вскрыла стеклянную ампулу, набрала прозрачный препарат в шприц, выпустила лишний воздух. Всё как тысячу раз до этого.
Рутина успокаивала.
Палата Синявина была рядом. Бедняга. Третьи сутки мучается, а ему всё хуже. Жена от него ни на шаг не отходит. Лизочка сочувственно улыбнулась женщине, когда вошла.
— Аркадий Викторович, укольчик вам назначили, — произнесла она дежурную, бодрую фразу. — Сейчас мы вас подлечим, и всё будет хорошо.
Пациент лежал под кислородной маской, кажется, спал. Жена отодвинулась, давая ей пространство.
Лизочка обработала место укола спиртовой салфеткой, занесла шприц…
И тут её запястье перехватила чужая рука. Не грубо, не больно, но с такой твёрдой, несокрушимой уверенностью, что Лизочка замерла. Она вздрогнула от неожиданности и обернулась.
Рядом, бесшумно появившись из-за её спины, стоял он. Доктор Пирогов.
Спокойный, собранный, с тем особенным, чуть насмешливым, но при этом невероятно внимательным выражением лица, которое заставляло её сердце биться чуть быстрее каждый раз, когда он проходил мимо.
— Отставить укол, Елизавета, — его голос был низким, властным, но без единой нотки крика.
Лизочка почувствовала, как по спине пробежали мурашки.
В отличие от Волкова, который постоянно кричал и требовал, Пирогов просто говорил — и ему хотелось подчиняться без всяких возражений.
— Но… доктор Волков назначил…
— Доктор Волков ошибся, — он мягко, но настойчиво забрал у неё шприц. Его пальцы на мгновение коснулись её руки, и по коже пробежал лёгкий электрический разряд. — Этот препарат убьёт пациента. Спасибо, что вы не успели сделать укол.
Спасибо.
Когда в последний раз врач говорил ей «спасибо»?
Лизочка не могла вспомнить. Она смотрела, как доктор Пирогов аккуратно, без суеты сливает содержимое шприца в лоток для отходов, и чувствовала странное, забытое тепло внизу живота.
— Я… я пойду? — с трудом выдавила она.
— Идите, Елизавета, — он улыбнулся ей. Редкая, лёгкая улыбка, от которой у неё на мгновение перехватило дыхание. — Отдыхайте. И ещё раз спасибо. Вы сегодня спасли человеку жизнь.
Она вышла из палаты на ватных ногах. Сердце колотилось, щёки горели. Вот это мужчина. Настоящий. Не то что этот Волков с его потными ручонками.
«Интересно, он женат?» — мелькнула предательская, неуместная, но такая сладкая мысль.
Я проводил Лизочку взглядом. Хорошая девушка. Исполнительная.
Но сейчас… было не до неё.
Я повернулся к Анне Синявиной. Она смотрела на меня широко раскрытыми, полными ужаса и недоумения глазами. Настало время для самого сложного — объяснить живому человеку, что его близкого чуть не убили по ошибке, не вызвав при этом тотальную панику.
— Что происходит, доктор? — её голос дрожал. — Почему вы остановили укол? Что не так?
Я сел на стул рядом с её креслом, собираясь с мыслями.
— Анна Михайловна, ваш муж увлекается голубями?
Она моргнула, явно не ожидая такого вопроса посреди реанимационной драмы.
— Да, — растерянно кивнула она. — У него голубятня на крыше. С детства. Но… откуда вы знаете?
— Это очень важная деталь, — я говорил спокойно, но твёрдо. — Деталь, которую стоило упомянуть сразу. Всё дело не в архиве и не в пиве, как я думал. Всё дело в голубях.