С измерительной пластинкой в руках, в центре которой крепилась поперечная балка, из-за чего конструкция напоминала крест, мастер Ульрих перешел площадь. На расстоянии, примерно соответствовавшем половине высоты западного фасада, он поставил эту измерительную пластинку вертикально, так, чтобы она была на одной линии с отвесом. Ему не понадобилось смотреть на водяные весы на измерительной планке, чтобы увидеть, что все перпендикулярные линии в контрольных точках были не на месте. Несмотря на то что отвес раскачивался на ветру, Ульрих фон Энзинген обнаружил, что южная часть фасада выступала примерно на два фута.
— Что это значит? — поинтересовалась Афра, когда Ульрих снова взобрался на платформу.
Лицо архитектора было серьезно.
— Это значит, что часть фундамента на сваях просела, в то время как старый каменный фундамент с другой стороны держится прочно.
— Это же совершенно не твоя вина, Ульрих!
— Конечно, нет. Если и винить кого, так только мастера Эрвина, который наивно полагал, что ясеневые сваи имеют ту же прочность, что и каменный фундамент.
Архитектор обернулся и посмотрел вдаль. Афра догадывалась, какие последствия будет иметь открытие Ульриха.
— Значит ли это, — осторожно начала она, — что фундамент собора слишком слаб, чтобы выдержать груз башен? Собор может наклониться в одну сторону еще больше и рано или поздно обвалится?
Ульрих обернулся.
— Именно так.
Афра нерешительно положила руку Ульриху на плечо. Над поймой Рейна, еще освещенной солнцем, сгустилась дымка и застелила горизонт. Казалось, что планы Ульриха под угрозой.
Когда он поднимал шнур с отвесом, Афра перегнулась через балюстраду и посмотрела вниз. Она задумалась. Вдруг она сказала, не поднимая глаз:
— На кафедральном соборе Ульма всего одна башня. Почему бы жителям Страсбурга не удовольствоваться одной-единственной башней?
Мастер Ульрих покачал головой.
— В старых планах собора исходят из двух башен над западным фасадом. Тут дело в гармонии. С одной башней кафедральный собор Страсбурга будет выглядеть, как одноглазый циклоп Полифем, — отвратительно и жалко.
— Ульрих, ты преувеличиваешь!
— Ни в коем случае. Иногда мне кажется, что над Страсбургом висит проклятие. По крайней мере что касается меня.
— Ты не должен так говорить.
— Это правда.
Три дня Ульрих никому не рассказывал о своем открытии. Он практически все время молчал, почти ничего не ел, и Афра всерьез забеспокоилась о его здоровье. С раннего утра до поздней ночи архитектор сидел в строительном бараке, искал решение — как спасти красоту собора.
Когда на четвертый день он молча вышел из дому, в его поведении не было заметно никаких изменений. Афра разыскала его в строительном бараке.
— Ты должен сообщить аммейстеру, что проект невыполним. Это же не зазорно. Если хочешь, я пойду с тобой.
Ульрих вскочил, запустил мелом в стену и закричал:
— Ты уже один раз меня опозорила, когда без моего ведома пошла к аммейстеру! Ты что, думаешь, я не в состоянии сам объясниться с ним?
Афра испугалась. Таким Ульриха она еще не видела. Конечно, ситуация для него была непростая. Но почему он выместил свою злость на ней? Вместе они и не такое переживали. Афра обиделась.
Раздраженный, Ульрих схватил свои планы и оставил Афру в строительном бараке одну. У девушки на глазах выступили слезы. Она никогда не думала, что Ульрих так с ней обойдется. И внезапно она почувствовала страх, страх перед будущим.
Когда она отправилась домой, здания с узкими фасадами плясали у нее перед глазами. Афра побежала. Никто не должен видеть ее слез. Она бежала куда глаза глядят, совершенно не разбирая дороги. В Предигтергассе, недалеко от доминиканского монастыря, девушка замедлила шаг, чтобы оглядеться вокруг. Где она, Афра не знала. Однорукий нищий, повстречавшийся ей на дороге, заметил ее растерянность и, проходя мимо, спросил:
— Вы, должно быть, заблудились, прекрасная госпожа? По крайней мере вам точно не сюда.
Она рукавом вытерла слезы.
— Ты имеешь в виду…
Нищий кивнул.
— Когда погода меняется, она все еще болит.
— Что ты украл? — спросила Афра из чистого любопытства, когда они пошли к Брудергофгассе.
— Вы наверняка станете меня презирать и не поверите, если я скажу вам правду.
— Почему же?
Какое-то время Афра и нищий молча шли рядом. Странная пара вызывала у всех недоверие, но Афре было все равно.
— Я запустил руку в кружку с церковными пожертвованиями, — внезапно начал нищий и, когда Афра не выказала никакой реакции, продолжил: — Я был каноником в монастыре Святого Томаса — такое занятие не очень обогащает. Однажды юная девушка, примерно вашего возраста, попросила меня о помощи. Она тайно родила ребенка от клирика из моей общины. Из-за тайных родов молодая мать потеряла работу. Она и ребенок в буквальном смысле умирали с голоду. Мои собственные средства были более чем скромны, поэтому я залез в церковные пожертвования и дал молодой матери деньги.
Афра сглотнула. Эта история задела ее за живое.
— А что же было потом? — осторожно спросила она.
— За мной следили и выдали. Именно тот человек, который и сделал той девушке ребенка. Чтобы пощадить мать, я умолчал о действительных причинах моего поведения. Мне бы все равно никто не поверил.
— А клирик?
Было видно, насколько тяжело дался нищему этот ответ.
— Теперь он каноник монастыря. Меня отстранили от должности, потому что священник без правой руки не имеет права благословлять. Мою правую руку выбросили в Иль с моста.
Когда они дошли до дома на Брудергофгассе, Афра чувствовала себя отвратительно.
— Подожди здесь немного, — сказала она. Потом скрылась в доме и через некоторое время появилась снова.
— Дай мне пфенниг назад, — нерешительно произнесла она.
Нищий нашел монету в кармане сюртука и, не колеблясь, протянул Афре.
— Я знал, что вы не поверите мне, — удрученно проговорил он.
Афра взяла протянутую монетку, а другой рукой протянула новую.
Нищий не понял, что произошло. Недоумевая, он разглядывал деньги.
— Но это же полгульдена! Во имя Святой Девы, вы понимаете, что вы делаете?
— Я понимаю, — тихо ответила Афра. — Понимаю.
Рассказ нищего пробудил в Афре воспоминания о своей собственной судьбе. В последние годы ей удалось изгнать из воспоминаний картинку с беспомощным свертком, висящим на ветке дерева, и девушка стала думать, что все это ей приснилось. Ульриху о рождении ребенка она тоже не рассказывала.
И вот теперь все вернулось опять: как она рожала, вцепившись в дерево, как что-то выпало из нее на мох, кровь, которую она вытерла нижней юбкой, и квакающие звуки, издаваемые ребенком, разносившиеся по всему лесу. Что, интересно, случилось с мальчиком? Или же его растерзали дикие звери? Неизвестность вызывала угрызения совести.
Тем временем настал вечер, и Афра поднялась в свою комнату на верхнем этаже дома. С улицы было слышно, как шумят гуляки, которые как раз в это время начинали искать развлечений. Афра ничего не могла поделать с собой и бессильно заплакала. Слезы смягчали боль, мучившую ее.
Десять лет, думала она, исполнилось мальчику, если он еще жив. Кто он? Стройный юноша в элегантном платье? Или замученный слуга ландфогта? Или нищий оборванец, без устали бредущий из города в город и выпрашивающий у людей кусок хлеба? Афра подумала, что не сможет узнать собственного ребенка, если их пути пересекутся на Соборной площади. В голове стучала одна мысль: как ты могла такое допустить?
Оставленная один на один со своим горем и печалью, Афра услышала какой-то шорох. Думая, что это вернулся Ульрих, она утерла слезы и стала спускаться вниз.
— Ульрих, это ты? — тихонько позвала девушка в темноту.
Ответа не последовало. Внезапно ее охватил необъяснимый страх. Сломя голову Афра бросилась в кухню в задней части дома и вытащила лучину из огня. Ею зажгла фонарь.
И вот — тот же шорох, словно дверь в петлях проворачивается. Выставив перед собой фонарь, как оружие, Афра стала пробираться вперед, чтобы посмотреть, что случилось. Входная дверь была закрыта. Круглые стекла на первом этаже защищали от любопытных взглядов с улицы, но они же и мешали выглянуть наружу. Поэтому Афра поднялась наверх. Она чуть-чуть приоткрыла окно, выходившее на Братский переулок, и посмотрела вниз. Ей показалось, что в стенной нише дома напротив она увидела темную фигуру, но девушка была слишком взволнована, чтобы быть уверенной в том, что не ошибается.
Афра по-прежнему думала, что все это ей кажется, когда две руки обхватили ее сзади за шею и начали сжиматься. Афра ловила ртом воздух. Тут у нее перед лицом промелькнул ароматный полог. Последней ее мыслью было: это не сон! Потом на нее опустилась ночь, мягкая черная ночь.
Словно из другого мира, до Афры донесся голос Ульриха, сначала тихий и робкий, потом все более громкий и настойчивый. Она чувствовала, что ее трясут, потом ощутила несколько пощечин. Открывать глаза ей было очень трудно и стоило огромных усилий.
— Что случилось? — ошеломленно спросила Афра, осознав, что лежит на полу, и увидев склоненное над ней лицо Ульриха.
— Не беспокойся, все в порядке, — ответил Ульрих. От нее не укрылось, что он своим телом специально заслонял ей обзор.
— Что случилось? — повторила она свой вопрос.
— Я думал, ты мне объяснишь!
— Я? Я помню только две руки, душащие меня, и полог.
— Полог?
— Да, от него исходил какой-то странный запах. Потом у меня в глазах потемнело.
— Этот полог? — Ульрих протянул Афре ядовито-зеленый клочок ткани с золотистым узором.
— Может быть, да. Я не знаю. — Она села. — Боже мой! — пробормотала девушка. — Я уже думала, что умерла.
В комнате был погром. Стулья были перевернуты, сундук открыт, шкаф тоже. Прошло какое-то время, прежде чем Афра осознала, что случилось.
— Пергамент? — спросил Ульрих и пристально посмотрел на нее.