— Не нужно денег? Что это значит?
— Я требую у вас жизнь Яна Гуса. Не больше и не меньше.
Понтифик беспомощно посмотрел на монсеньора.
— Жизнь еретика? Obliviscite![31] Я сделаю вас аббатисой, подарю вам леса, где деревьев больше, чем христианских душ. Я сделаю вас самой богатой женщиной во всем мире!
Афра самоуверенно покачала головой.
— Я дам вам плату сто раз по сто индульгенций, нацарапанных богобоязненными монахами, и сверх того, ткань от пеленок Иисуса в качестве реликвии.
— Жизнь Гуса!
Папа Иоанн бросил на своего домоправителя полный ярости взгляд.
— Эта девушка — крепкий орешек! Вы не находите?
— Конечно, ваше святейшество, крепкий орешек! Вам нужно надеть вашу тиару. Холодает. А вы разгорячены.
Понтифик оттолкнул монсеньора:
— Nonsens!
Должно быть, Бальдассаре Косса изучал латынь у третьеклассного магистра. В университете он, впрочем, не учился. Потому что в то время, когда приличные клирики посвящали себя теологии, Косса занимался пиратством. Но с тех пор как он нечестным образом получил папскую тиару, он отвратительно и часто — miserable ut crebro — сыпал латинскими выражениями.
— Девушка, — начал он едва ли не умоляюще, — не в моей власти освободить Яна Гуса, богемца. Ему уже вынесен справедливый приговор, а за ересь у нас казнят на костре. Да упокоит Господь его грешную душу, — и первосвященник сложил руки в молитвенном жесте. — А что касается вашего пергамента, девушка, то он стоит меньше, чем вы предполагаете.
— Он свидетельствует о том, что кайзер Константин никогда ничего не дарил. Что вы и ваша Церковь присвоили себе все приходы, наследное право и земли.
— Во имя святой Троицы! — Понтифик воздел руки к небу. — Разве Господь не создал небо и землю, как это сказано в Библии? Если это так и если я, Папа Иоанн, являюсь наместником Бога на земле, то это все и так мое! Но я хочу быть великодушным. Жадность не относится к христианским добродетелям. Скажем, две с половиной тысячи золотых дукатов!
— Жизнь Яна Гуса! — настаивала Афра.
— Вас послал сам дьявол, девушка! — Лицо Коссы покраснело еще больше, шея еще сильнее вздулась, он дышал часто и, казалось, был очень взволнован.
— Ну хорошо, — сказал он наконец, не глядя Афре в лицо, — мне нужно поговорить с кардиналами.
— Пергамент взамен жизни Яна Гуса!
— Да будет так. Пергамент взамен жизни Гуса. Завтра перед оглашением приговора в соборе к вам придут епископ Конкордии и кардинал-епископ фон Остия. Если вы передадите им в церкви документ, то приговор Гуса будет положительным. Да поможет мне Бог!
— Меня зовут Афра, и я живу у мастера Пфефферхарта в Рыбном переулке.
— Я знаю, девушка, я знаю, — хитро улыбнулся Папа.
Сильный ветер принес темные тучи, в городе хлестал дождь. Казалось, все предвещает беду. Люди испуганно глядели в небо. Около одиннадцати в соборе должен был быть вынесен приговор Яну Гусу. Но зеваки и любители сенсаций начали стекаться к порталу собора уже в семь часов.
Кардинал де Броджни фон Остия, который должен был председательствовать в последний день процесса, и епископ Конкордии, которому предстояло огласить приговор Яну Гусу, одновременно, надев стихари и огненно-красные сутаны, отправились в Рыбный переулок. Ученые и делегаты из всех стран христианского Запада, которые были приглашены, чтобы стать свидетелями оглашения приговора, удивленно переглянулись, когда оба сановника в сопровождении шести вооруженных охранников направились в противоположную от собора сторону и наконец исчезли в доме мастера Пфефферхарта.
После бессонной ночи Афра приняла обоих епископов и домоправителя не в лучшем расположении духа. За всю ночь она не сомкнула глаз, все думала и думала о том, увенчается ли ее предприятие успехом. Она не раз меняла свои планы, потом все-таки решала их придерживаться. В конце концов Афра пришла к выводу, что передать пергамент — единственная возможность для Гуса избежать костра.
Ей самой пергамент совершенно не принес счастья. Он сделал ее добычей. Из-за него возникло недоверие к мужчине, которого она любила всем сердцем, пергамент разрушил их любовь. И не раз из-за него Афра оказывалась на грани гибели. Ни за какие деньги мира она не хотела жить так дальше! Как она проклинала этот пергамент!
Два дня Афра все время носила ненавистный документ с собой. И сейчас он был у нее в лифе, чтобы было легче достать, когда за ним придут.
— Во имя Всевышнего, — театрально начал домоправитель и, словно пророк, воздел руки к небу. — Покажите нам его! Мы торопимся.
Как обычно, когда того требовала ситуация, Афра вела себя наигранно спокойно, хотя сердце у нее ушло в пятки.
— Кто вы? — спросила она, обращаясь к первому.
— Кардинал-епископ де Броджни фон Остия.
— А вы?
— Епископ Конкордии. — Старик лениво протянул Афре руку, но девушка не отреагировала.
Вместо этого она подошла к маленькому столику у окна, на котором лежала Библия в переплете из коричневой кожи, и сказала:
— Поклянитесь, все трое, всеми святыми и Господом милосердным, держа левую руку на книге, что ваш приговор поможет Яну Гусу избежать казни на костре.
Все трое закатили глаза, а де Броджни, огромный мужчина, голова которого терялась между его же плеч, взволнованно воскликнул:
— Девушка, не нужно давать нам указаний! Итак, отдайте пергамент, и дело в шляпе.
— О нет, господин кардинал-епископ! — так же взволнованно воскликнула Афра. — Вы не понимаете ситуации и переоцениваете свои возможности. Вы пришли просить, а не я. Я диктую условия!
Домоправитель, хорошо помнивший поведение Афры прошлым вечером, подал Броджни знак держать себя в руках и сказал:
— Конечно, мы готовы принести священную клятву на Библии именем Господа милосердного и всех святых, чтобы удовлетворить ваши требования.
Тут монсеньор Бартоломео положил руку на Библию и поклялся, что сделает все, чтобы уберечь Гуса от костра. Де Броджни и епископ Конкордии последовали его примеру.
Афра расстегнула лиф и вынула пергамент. Мужчины удивленно переглянулись.
Осторожно, ведь ему было известно о значении документа, кардинал-епископ взял его и развернул. Казалось, он не знал ничего наверняка, потому что, увидев, что пергамент пуст, он побледнел как полотно и хотел броситься на Афру, когда домоправитель подошел к нему и указал на колбу, стоявшую на столе и никем не замеченную.
Монсеньор открыл ее, намочил палец прозрачной жидкостью и капнул на казавшийся чистым лист. Через несколько мгновений на пятне, образовавшемся на пергаменте, сначала будто бы робко, потом все четче и четче стало проступать слово.
— Falsum,[32] — негромко прочел де Броджни. Бросив на Афру удивленный взгляд, он быстро сотворил крестное знамение. Епископ Конкордии, казалось, не понял, что только что произошло у него на глазах, и только недоуменно покачал головой.
Наконец домоправитель сложил пергамент и спрятал его в складках сутаны. Потом взял пробирку.
— Пойдемте, ваши преосвященства, — сказал он, обращаясь к епископам, — пора.
Ни один больше не удостоил Афру взглядом.
Около полудня вернулся чрезвычайный посланник Пьетро де Тортоза, слушавший оглашение приговора, на которое он был приглашен в качестве представителя короля Неаполя. Посланник выглядел удрученным.
Думая, что он все еще находится под влиянием алкоголя, выпитого вчера, Афра хотела пройти мимо него на лестнице и тут увидела исполненный ярости взгляд. Она решила осведомиться о причинах столь плохого настроения.
— Они вынесли ему смертный приговор, — выдавил из себя Пьетро де Тортоза.
— О ком вы говорите?
— Ян Гус, честный богемец, был осужден на смерть на костре.
— Но это невозможно! Вы, наверно, ошиблись. Гуса должны объявить невиновным! Я уверена в этом.
Посланник невольно покачал головой.
— Добрая женщина, я своими глазами видел и собственными ушами слышал, как епископ Конкордии в присутствии короля Сигизмунда прочел приговор и закончил его такими словами: «Мы предаем твою душу дьяволу. Бренное тело сжечь немедленно». Думаете, мне это померещилось?
— Но этого не может быть! — в ужасе пролепетала Афра. — У меня есть обещание Папы и клятвы трех высоких сановников!
Пьетро де Тортоза, который ничего не понял из того, что она сказала, схватил Афру за запястье и вытащил из дома на улицу. Он показал пальцем на север, где в небо поднимался черный дым.
— Да смилостивится Господь над его несчастной душой! — сказал он. Впервые чрезвычайный посланник как-то показал, что он — человек набожный.
По лицу Афры заструились слезы, слезы бессильной ярости. Она не могла собраться с мыслями. Ярость погнала ее по направлению к Соборной площади. Словно сквозь пелену, Афра видела город и его жителей, ходивших по узким улочкам. Задыхаясь, она прибежала к дворцу епископа, перед которым бушевала взволнованная толпа.
Работая локтями, Афра пробиралась сквозь толпу. Люди громко кричали:
— Предатель!
Или:
— Не Гус должен гореть на костре, а ты!
— Пропустите меня, мне нужно к Папе! — закричала Афра, обращаясь к алербардщикам, преградившим ей дорогу. Охранник узнал ее и засмеялся:
— Вы опоздали, девушка. Сегодня не… — Он сделал недвусмысленный жест. — Но ведь в городе еще достаточно кардиналов и монсеньоров.
Афра пропустила непристойное замечание мимо ушей.
— Что значит «я опоздала»?
— То и значит, что его святейшество покинул Констанцу через Кройцлингские ворота, пока в соборе читали приговор Гусу. Он переоделся в охранника. Вероятно, он едет в Шаффхаузен, к своему стороннику герцогу Фридриху Австрийскому. Больше я ничего не знаю. Ни зачем, ни почему.
Афра смотрела на охранника так, словно ее превратили в камень. Она больше не знала, что и думать. Вдруг она выпалила: