все обошлось. Доска не выдержала и, громко скрипнув, отделилась от бревна. Спрятав меч обратно в ножны, я надавил снизу, стараясь отодвинуть ее в сторону. Иногда мои необдуманные поступки не поддавались разумному объяснению, и это был один из таких случаев. Получив доступ к жилищу Себенико, я не знал, что буду делать дальше, но почему-то не слишком волновался об этом.
Не успел я как следует отодвинуть напольную доску, как на меня сверху уставилось слабо освещенное масляной лампой и перекошенное страхом лицо хозяина дома. Судя по всему, Себенико проснулся от скрипа оторванной доски и решил посмотреть, кто осмелился вторгнуться в его жилище. Хотя, если быть точным, я просто не успел этого сделать. Но теперь надо было завершить начатое. Я схватил опешившего от неожиданности серебряных дел мастера за воротник его домашнего халата и рванул вниз, так что его голова оказалась в недавно образовавшемся проеме. Повиснув надо мной, он не имел никакой возможности сопротивляться.
—Джулиани!— выдохнул он, и его крупное мясистое лицо побагровело то ли от напряжения, то ли от ярости.— Я позову синьоров, если ты немедленно не отпустишь меня!
—Мне кажется, Себенико, ты уже сделал это немного раньше. А поскольку я сейчас все равно в бегах, то больше не боюсь твоих ищеек. Можешь орать сколько угодно — я все равно уйду отсюда раньше, чем они прибегут.
Я слышал, как он сучит ногами над моей головой, но держал его крепко, а судорожные движения лишь усиливали приток крови к его и без того покрасневшему лицу.
—Итак, господин хороший, скажи мне, почему ты выдал меня властям и что тебе известно о смерти Доменико Лазари. Причем сделай это немедленно, а то я могу поддаться великому искушению вынуть меч и поупражняться с твоей головой.
Когда Себенико понял, что мне известно о его гнусных проделках, его губы перекосились от ужаса, а в уголках рта показалась слюна. Я почти физически ощущал, как он лихорадочно прикидывает, что именно я знаю о его тайне. Я резко дернул за воротник, и он застонал, ударившись плечами о деревянные доски пола.
—Аааа! Отпусти меня! Да, да, я донес на тебя за убийство Лазари. Но это была не моя идея. Я просто хотел отомстить тебе за то, что ты надул нас с Сирией. Мы оба хотели наказать тебя как следует. Но потом он сказал, что лучше пришить тебе более серьезное дело, поскольку ты уже и так плохо относишься к Лазари. Поэтому Совет сорока легко поверит в обвинения, предъявленные тебе по поводу убийства. Еще он добавил, что тебя в любом случае обвинят в его смерти, даже если это никто не докажет. Потому я должен был лишь подтвердить этот слух. Я ничего не слышал о смерти Лазари, пока он не сообщил мне об этом, клянусь.
—Он? О ком ты говоришь?
—О Лоренцо, сыне старика ди Бетто. Это была его идея. От начала до конца, клянусь.
Я оставил Себенико висеть в дыре вниз головой, а для пущей гарантии сунул ему в рот комок скрученного халата. Конечно, ему понадобится немного времени, чтобы освободиться, но мне этого будет вполне достаточно, чтобы вернуться к своей лодке и исчезнуть в ночной темноте. Однако, когда я проплывал мимо Мерсерии, до меня из темноты ночи донеслись громкие крики синьоров. Значит, Себенико оказался проворнее, чем я ожидал. Остановив лодку под корявым деревянным мостом, нависшим над каналом, я сжался в комок и слился с сумраком ночи. Вскоре над моей головой послышались шаги одного из полицейских, а за ним проследовали остальные.
Сначала я подумал, что синьоры побежали на мост, и еще крепче сжал рукоять меча, стараясь унять нервную дрожь в руке. Сердце гулко колотилось в груди, и надежда оставалась только на клинок Катерины. Затем я услышал какой-то странный крик, за которым послышался гулкий топот. Я затаился и сидел не шелохнувшись, опасаясь разоблачения. Через некоторое время шум затих и лишь приглушенные стоны свидетельствовали, что над моей головой идет борьба не на жизнь, а на смерть. Я всегда представлял себе, что подобное сражение должно быть шумным и драматичным, но когда эта борьба наконец-то закончилась, ее завершением стало непонятное утробное бульканье.
Я еще крепче прижался к внутренней стороне моста и всеми силами удерживал под собой лодку, чтобы та не выскользнула. И все это время моя голова находилась прямо под краем моста. И вдруг перед моими глазами оказалось чье-то перекошенное от боли лицо, перевернутое, как незадолго до этого у Себенико. Я замер от неожиданности и приготовился к худшему. Мне показалось в тот момент, что меня обнаружили и сейчас вытащат из укрытия. Но в следующую секунду я с ужасом понял, что глаза этого человека лишены каких бы то ни было признаков жизни. Из его носа и рта тонкой струйкой стекала кровь, окропляя курчавые черные волосы и падая на грязную поверхность воды, где расплывалась маленькими розовыми кругами. Он булькнул еще раз и окончательно затих. Голова безжизненно покачивалась взад-вперед, а лицо было так близко, что я без труда разглядел старый шрам внизу подбородка и золотую серьгу в правом ухе. В следующее мгновение лицо внезапно исчезло над кромкой моста — синьоры устраняли свидетельство преступления.
Через некоторое время их шаги стихли вдали, и только тогда я рискнул высунуть голову и посмотреть на мост, но смог разглядеть в темноте лишь группу людей, тащивших что-то вроде большого мешка. Вскоре их смутные тени исчезли в ночной темноте. Вокруг было так тихо, будто ничего не случилось и все это мне приснилось. Но я был уверен, что среди черных фигур мелькала коренастая тень Лоренцо Градениго. Мои руки дрожали от волнения, когда я изо всех сил отталкивался шестом от илистого дна канала, с ужасом понимая, что вместо окровавленного лица незнакомца вполне могло оказаться мое собственное, попади я в руки Градениго.
Однако это был другой Лоренцо — сын старика ди Бетто, которого я должен был отыскать с наступлением темноты. Но сначала мне предстояло провести день в тесном общении с неутомимым и неугомонным Маламокко.
—Баратьери, покажите мне еще раз, как нужно тасовать карты, используя трюк «ласточкин хвост».
Я вздохнул и снова продемонстрировал парню все премудрости карточного шулерства, начиная с подбора колоды карт и заканчивая их тасованием по принципу «ласточкиного хвоста». Трюк заключался в том, чтобы приметить одну-единственную карту и не выпускать ее из виду. На самом деле это вовсе не тасование, а просто классический прием фиксации карты. Маламокко попытался проделать то же самое и как ребенок радовался своей необыкновенной сноровке. Он действительно был хорош в этом деле, причем настолько, что я поклялся про себя в будущем никогда не играть с ним в азартные игры. Если, конечно, у каждого из нас будет это будущее.
—Так на кого, вы сказали, указал серебряных дел мастер?
В этот момент я снова погрузился в грустные размышления, и вопрос Маламокко подстегнул мои мысли в нужном направлении.
—Я этого не говорил. Его зовут ди Бетто. Лоренцо ди Бетто. Я выудил у его отца некоторую сумму, и хотя вернул ему деньги с некоторой прибылью, сын, видимо, рассчитывал на большее. Думаю, что именно поэтому он обозлился на меня и решил посадить в…
—Лоренцо ди Бетто?— взволнованно переспросил парень и рассыпал карты по столу.
—Эй, так тебе не удастся одурачить своего противника! Никогда не показывай ему рассыпанную колоду. Он может обнаружить твой трюк.
—Что? Ах да, но сейчас это не имеет никакого значения. Вы назвали человека… который является главным свидетелем. Это он сообщил, что видел, как убивали Лазари. Я должен был сказать вам об этом раньше.
—Откуда тебе это известно?
—Маэстро Алимпато приходил сюда вчера ночью, когда вас не было дома. Он сумел прочитать свидетельские показания, данные этим человеком перед Советом сорока.
Меня это нисколько не удивило. Я уже давно понял, что Алимпато имеет гораздо более эффективную агентурную есть, чем даже сам дож. Поэтому нет ничего странного, что он мог прочитать личную корреспонденцию дожа.
—Почему ты не сказал об этом раньше?!— возмутился я.
—Потому что, вернувшись домой, вы сразу же бросились к бутылке,— недовольно проворчал он.— А потом велели не мешать вам.
Он был прав. Меня пугало, что могут сделать со мной «властелины ночи», получив соответствующий приказ. Но если Маламокко намерен стать моим верным помощником, то должен понимать, когда можно проигнорировать мой приказ.
—Алимпато рассказал, что было написано в тех бумагах?
—Этот парень, ди Бетто, клялся и божился, что было темно и он не сумел разглядеть человека, убившего Лазари. Но заверил, что у него рыжие волосы, и подробно описал оружие — старый меч с редкой крестовиной на рукояти, выполненной в виде двух собачьих голов с раскрытыми пастями и странной надписью на лезвии. Он поклялся, что хорошо рассмотрел ее в лунном свете, когда убийца поднял меч, чтобы ударить Лазари.
И Маламокко уставился на мой меч, лежавший в ножнах на другом конце стола. При этом все его внимание сосредоточилось как раз на крестовине с двумя собачьими головами. Их пасти были широко открыты, как у сумасшедших псов, воющих на луну. Затем он восхищенно посмотрел на меня:
—Вы действительно сделали это? Боже, готов поспорить, что таким мечом можно отрубить голову любому человеку. Там было много крови?
Я схватил его за шею и сильно тряхнул.
—Послушай, парень, заруби себе на носу раз и навсегда — я не делал этого! Даже волоска не тронул на голове Доменико Лазари!
Упоминание волоска заставило меня вспомнить незнакомца, которого я видел ночью под мостом. Кровь стекала по его слипшимся волосам, капала в грязную воду канала и уплывала в лагуну, унося с собой последние признаки жизни этого бедолаги. Интересно, как Лазари встретил свой конец? Может быть, ди Бетто видел его смерть, а может, и нет. Как бы то ни было, надо любой ценой отыскать его и выяснить подробности. Маламокко тем временем расправил свою новую, но уже изрядно помятую одежду, которую я специально приобрел для успешного исполнения его миссии.