—Думаю, несчастный отчаянно сопротивлялся своему противнику,— сказал он Майклу.— Возможно, пытался вырвать у него оружие, которым тот нанес удар. Кровь на его руках принадлежит не ему, а убийце. Она не могла попасть сюда из его раны.
—Ты уверен в этом?— спросил Майкл, сочтя это утверждение несколько странным.
—Не совсем. Я бы предложил тебе тщательно осмотреть руки всех наших подозреваемых, но, боюсь, к этому времени преступник уже успел смыть кровь.
—Примерно так же, как собираешься сделать и ты,— сказал Майкл.— Вот идет Джеймс с водой, которую ты просил принести.
Лицо Джеймса вновь обрело свой обычный цвет, и, передав лекарю кувшин с водой, он попятился к отцу, будто опасаясь, что Джоан может обвинить его в еще одном преступлении. Джоан сидела рядом с Эскилом, который тихо плакал, а Доул в это время стоял у очага и ворошил остывшие угли носком сапога. Когда несколько углей рассыпались по полированному полу, Хог громко вздохнул.
—Прекратите, отец!— гаркнул он на священника.— Мне потребовалось много сил и времени, чтобы привести в порядок этот пол. И я давно уже вас просил снимать шпоры при входе сюда. От металла на полу остаются большие вмятины, которые мне приходится устранять с помощью специального резца.— Он так энергично взмахнул инструментом, что Бартоломью испугался, не намерен ли Хог воткнуть его в грудь или спину Доула.
—Когда вы видели Уильяма в последний раз?— спросил Майкл, когда Доул уже собирался разразиться грубой тирадой в адрес бейлифа, чтобы окончательно вывести того из себя. Майкл не хотел тратить время на еще одну бесполезную ссору.
Эскил поднял на него заплаканное лицо.
—После того как вы ушли в монастырь поздно вечером, мы с Уильямом еще какое-то время упражнялись во дворе в фехтовании. Он взял меч Лимбери, а я бился своим. Доул стоял рядом и наблюдал за нами. Потом Уильям ушел к себе домой, а мы с Доулом остались здесь и немного поговорили. Проснувшись рано утром, я спустился вниз и увидел…
—Что Уильям уже холодный и застывший,— сказал Бартоломью Майклу, заполняя неожиданно возникшую паузу. Рыцарь все еще пребывал в шоке и не мог продолжать свой рассказ.— Вероятно, он умер еще ночью.
—Мой дом находится неподалеку от приората Иклтон,— начал Доул, продолжая рассказ.— Поговорив с Эскилом, я отправился к себе, но поскольку живу один, то вряд ли кто-нибудь подтвердит мои слова. Однако Эскил тоже остался один, поэтому и за него никто не может поручиться. Могу лишь заверить вас, что мы не убивали своих боевых товарищей. Не убивали Лимбери и не убивали Уильяма.
—Но вы недолюбливали Уильяма, не так ли?— спросил Майкл, пристально наблюдая за ним.— И постоянно ругались.
—Да, я действительно не любил его,— признался Доул.— Лимбери не следовало брать его викарием Иклтона. У него не было призвания к такого рода деятельности, а жители деревни заслуживают настоящего священника.
—А у вас такое призвание есть?— спросил Майкл.— И несмотря на это, вы вожделенно ухаживали за сестрой Роуз и готовы были жениться на ней, если бы она проявила к вам хотя бы малейший интерес? Вполне возможно, что именно вы являетесь отцом ее ребенка.
Доул задумчиво посмотрел на Майкла:
—Мне уже давно интересно, когда вы начнете обвинять меня с этой стороны. Да, я действительно обожаю Роуз и с удовольствием взял бы в жены, если бы мое уродство не вызывало у нее такого отвращения. Но этого не случилось, и я только один раз нарушил с ней свою клятву. Я догадывался о ребенке, но вряд ли он мой. Другие мужчины обслуживали ее гораздо чаще.
—И мой муж тоже не может быть отцом ее ребенка,— злорадно заметила Джоан,— что подтвердит и сама Роуз. Да, я знала, чем они занимались, когда я поехала к матери. Но почему, как вы думаете, у нас так и не было детей? В такой ситуации в бесплодии всегда обвиняют женщину, но Филипп до этого был уже дважды женат и имел немало любовниц. И никто из них не принес ему потомства. Это должно о чем-то говорить, не правда ли?
Однако Майкл не считал, что неспособность Лимбери дать потомство имеет хоть какое-то отношение к убийствам. Поэтому вернулся к делу викария:
—Уильям собирался зачитать нам сегодня последнее завещание Лимбери. Где оно?
Осмотр одежды Уильяма не принес никаких результатов. Документы куда-то пропали. Обыскав все в доме, Эскил повел Майкла и Бартоломью в дом священника — небольшой симпатичный коттедж на краю затененного дубами церковного двора. Подойдя к стенному шкафу возле камина, Эскил остановился.
—Здесь он хранил свои самые ценные вещи, но замок в шкафу сломан. Похоже, кто-то побывал здесь до нас.
—И сломал замок в шкафу,— эхом отозвался Майкл.— Но все драгоценности остались на месте. Обычно воры крадут прежде всего дорогие ювелирные изделия, поэтому могу предположить, что вора интересовало только одно — завещание.
—А почему завещание хранилось здесь?— поинтересовался Бартоломью.— Почему Лимбери не держал его в своем доме?
Эскил устало потер глаза.
—Уильям всегда хранил у себя все его документы. Думаю, считал, что никто не возьмет грех на душу и не рискнет забраться в дом священника. Ему казалось, будто в этом доме они в полной безопасности.
Бартоломью внимательно осмотрел поврежденный шкаф.
—На самом деле замок был не взломан, а просто вырван из дверцы. Кто бы это ни был, он действовал не слепо, а с определенным умыслом.
—Любопытно,— проронил Майкл, осматривая повреждения, на которые указал лекарь. Пока он занимался шкафом, Бартоломью нагнулся, поднял с пола какой-то предмет, но затем, разочарованно вздохнув, отбросил его в сторону. Эта вещь показалась ему не имеющей отношения к делу. Затем он повернулся к рыцарю, который сидел на деревянной скамье и даже не пытался вытереть ручьем бегущие по лицу слезы.
—Люди видели, как вчера вы ожесточенно спорили с Лимбери в его доме, хотя утверждаете, что были на охоте. О чем вы спорили?
Эскил тяжело вздохнул.
—Об этом проклятом мече. Понимаете, я сбежал с охоты обратно в дом, чтобы не встречаться с Роуз или Джоан. И наткнулся на Лимбери, который уже послал Джеймса за Уильямом, чтобы продиктовать ему новое завещание. Он сказал, что хочет оставить этот меч Уильяму, а я просил, чтобы он этого не делал.
—Почему?— допытывался Бартоломью.— Мне казалось, вы хорошо относитесь к Уильяму и сейчас даже больше страдаете из-за его смерти, чем из-за смерти Лимбери. Почему же возражали, чтобы это оружие досталось Уильяму?
—Потому что оно приносит своему владельцу только несчастья и позор,— пояснил Эскил дрожащим голосом.— К тому же у этого меча очень дурная история, о чем уже говорил Доул. Я не хотел, чтобы Уильям испытал все это на себе.
—Многим мужчинам польстило бы такое внимание со стороны женщин, которым всегда пользовались вы,— заметил Майкл, не понимая, почему рыцарь пренебрегает этим вниманием.— Одна из них красива, а другая богата. Трудный выбор, должен сказать.
—Я не считаю Роуз красивой женщиной,— возразил Эскил с некоторой иронией,— и не уверен, что Джоан станет богатой по завещанию покойного мужа. Мне доставляло немалых усилий притворяться, будто я польщен их вниманием, но на самом деле я хотел, чтобы они наконец-то оставили меня в покое.
—Значит, вы предпочитали Уильяма,— высказал Бартоломью неожиданную догадку.— Именно из-за него вы приехали в Иклтон, а потом позволяли Роуз и Джоан ухаживать за вами, чтобы скрыть свои истинные чувства. Интересно, Уильям отвечал вам взаимностью?
Лицо Эскила мгновенно посерело и осунулось.
—Полагаю, сейчас, когда он мертв, это уже не имеет никакого значения,— сухо ответил он.— Да, мы с Уильямом были близки, и я действительно использовал женщин, чтобы скрыть это от посторонних. Не знаю, что теперь буду делать без него.
—Вы говорили правду, что вчера вечером Уильям вернулся домой один?— спросил Бартоломью, когда рыцарь пришел в себя и вновь обрел прежнюю уверенность.
Эскил молча кивнул.
—Конечно, я хотел, чтобы он остался со мной после всего того, что произошло с Лимбери, но Доул начал что-то подозревать, поэтому мы решили расстаться. А потом я видел Уильяма уже мертвым.
Бартоломью задумчиво огляделся и показал на головной убор священника, лежавший на краю стола:
—Вчера он был в этой шапке, поэтому я не сомневаюсь, что он действительно вернулся домой после беседы с вами. Потом он, вероятно, обнаружил, что кто-то взломал его шкаф, и решил вернуться в дом Лимбери. Впрочем, он мог вступить в борьбу с вором и потерпеть поражение.
—Полагаю, это мог сделать Доул,— сказал Эскил, с трудом выговаривая слова.— После того как мы закончили разговор о…
—О ком?— строго потребовал Майкл, когда рыцарь умолк.
—О человеке по имени Куртене. Он был убит при Пуатье ударом в спину собственным мечом. Мы с Доулом обсуждали это, потому что Лимбери убили таким же образом и тем же самым оружием.
Бартоломью нахмурился:
—Куртене убили французы?
Эскил прикусил нижнюю губу.
—Не уверен в этом. Лимбери, Уильям, Доул и я видели его после битвы целым и невредимым, поскольку он почти все время просидел в кустах под забором. Это было проявлением трусости, но не все люди годятся для войны.
—Мне тоже очень хотелось спрятаться под кустом при Пуатье,— откровенно признался Бартоломью,— но я этого не сделал. Было бы несправедливо оставлять своих друзей во время сражения.
—Очевидно, так думал кто-то еще,— заключил Эскил.— Я ни минуты не сомневаюсь, что Куртене убил англичанин. К моменту его смерти все французы были окружены и уничтожены. А потом, как вчера рассказал сам Уильям, мы нашли этот меч в теле покойного Куртене и стали тянуть жребий. Оружие досталось Лимбери.
—Означает ли это, что Куртене погиб от руки Лимбери?
—Возможно. Знаю только то, что ни я, ни Уильям его не убивали. Если бы Уильям убил Куртене, то он уже не выпустил бы из рук этот меч, потому как безумно хотел получить его. Думаю, этого парня убил либо Лимбери, либо Доул, хотя у меня нет абсолютно никаких доказательств на этот счет.