— вероятно, чтобы устранить приторный запах смерти. Я посмотрел туда, где над камином совсем недавно висел меч. Металлические крючки пустовали, хотя на стене остался след от клинка, отпечатанный на пыльной поверхности. Должно быть, он много лет висел здесь, но сейчас, в отличие от тела хозяина, так и не занял свое почетное место.
Я вспомнил, как держал его в руке и пристально вглядывался в странные надписи на обеих сторонах клинка. Они были сделаны на латыни и с трудом прочитывались после стольких лет и сражений, оставивших на нем свои отметины. Однако я неплохо знал латынь, за что до сих пор благодарен отцу, пастору приходской церкви, который настойчиво убеждал меня учить этот язык (нередко с помощью ремня). К тому же у меня острый глаз, хотя поначалу я не придал этим надписям никакого значения. Сейчас я довольно точно вспомнил их, как будто они были у меня перед глазами. Первая говорила о человеке, который ложью убивал свою честь, а на другой стороне лезвия была совершенно иная цитата о том, что Бог любит щедрого дарителя, а скупого все презирают. Кто же явился в данном случае тем самым скупым человеком, которого все презирали? Может, Элиас Хэскилл, накопивший немало богатства за свою жизнь, а потом устроивший хитроумную игру со своими наследниками? Мне стало интересно, кому предназначались эти слова — человеку, завладевшему этим мечом, или тому несчастному, которого он поразил своим острием?
И тут мне вспомнилась еще одна любопытная деталь, имеющая непосредственное отношение к клинку. Он был слегка поврежден. Одна часть его крестовины, выполненной в виде собачьей головы с разинутой пастью, оказалась разбита. Сейчас, конечно, эти воспоминания можно было отнести на счет суматошного вчерашнего вечера, но я абсолютно не сомневался, что тогда крестовина была целой и невредимой. Стало быть, отколоться эта часть собачьей головы могла только ночью. И в этом нет ничего удивительного, если учесть, что сам меч обнаружили неподалеку от тела Элиаса. Но тогда каким образом фрагмент в виде собачьей головы попал в клетку обезьяны?
В этот момент позади послышался шум, а затем кто-то прикоснулся к моему колену. К счастью, я был готов к этому и не упал в обморок от неожиданности. Грант стоял, упираясь в пол своими длинными передними лапами, и смотрел на меня в странном ожидании. Я заметил, что Эндрю внимательно следит за нами. А Грант, убедившись в моем внимании, стал неистово подпрыгивать, размахивая лапами и издавать непонятные звуки.
Что он хотел сообщить мне? Я стоял перед камином, уже остывшим к этому времени. Возможно, животное разгневалось из-за того, что я невольно занял его любимое место. Но это было не так. Он пытался мне что-то сказать. Я оглянулся и увидел над камином большую букву «Х». А с обеих сторон от нее два гобелена. Боже мой! Я понял, в чем тут дело. Вернее, решил, что понял. На одном из гобеленов была изображена Юдифь с отсеченной головой Олоферна. Весьма кровавая история: прекрасная вдова с помощью хитроумной уловки пробралась в лагерь одного из военачальников вавилонского царя Навуходоносора, застала его врасплох и отрезала голову. На гобелене одной рукой эта женщина держит за волосы отрезанную голову, а другой поднимает меч, окропленный свежей кровью. На голове Юдифи шапочка такого же кроваво-красного цвета. Именно на это изображение и указывал мне Грант. Значит, кто-то убил его хозяина примерно так, как изображено на старом гобелене. Конечно, Элиасу не отрубили голову, а ударили по ней клинком. Беда заключалась в том, что Грант не мог сообщить мне больше, чем я уже знал. И все же не верьте тем, кто считает обезьян глупыми или совершенно бесчувственными существами.
И вдруг меня осенила еще одна идея. Что, если…
Дверь неожиданно отворилась, и в комнату вошла Марта Хэскилл. На этот раз она открыто посмотрела мне прямо в глаза.
—Все в порядке, Николас.
—В порядке? Что именно?
—Вас видели.
Она жестом отпустила стоявшего у двери Эндрю, и тот, глупо ухмыльнувшись, выскользнул из комнаты.
—До того как вас увидели над телом моего дяди…— Она судорожно сглотнула, но снова взяла себя в руки.— Люди видели, как вы выходили из дома.
—Ничего не понимаю.
Она быстро объяснила суть дела. Мне крупно повезло, что в тот момент, когда я решился осмотреть тело лежавшего на снегу человека, сын привратника Дэйви Парсонс, тот самый мальчик с ушами в форме кувшинов, выглянул из небольшого окошка во двор. Он видел, как я поднял меч, а потом бросил его в снег, когда на пороге появились люди. После этого Дэйви направился не к отцу, который снова отвесил бы ему подзатыльник или пнул под зад, а к сестре на кухню, а та тут же сообщила об этом своей госпоже. Сейчас я мог лишь предположить, что парень оказал мне услугу в благодарность за то, что я не позволил отцу наказать его вчера вечером. Или же поступил совершенно бескорыстно, обладая врожденным чувством справедливости. Как бы то ни было, но его показания в конце концов дошли до Марты, а она передала их Катберту Хэскиллу и другим кузенам. В конечном итоге это позволило снять с меня подозрения в убийстве. При этом Дэйви особо подчеркнул, что я заплакал над телом мертвого Элиаса Хэскилла. Он божился, что видел слезы на моих щеках. Возможно, просто не выносил слез. Я действительно вытирал глаза, увлажнившиеся от холодного зимнего ветра, но сейчас позволил себе предположить, что это могло произойти из-за жалости к несчастному старику Элиасу.
Марта добавила, что, помимо всего прочего, имелась еще одна причина освободить меня из заточения. В споре о смерти Элиаса победили холодные головы. Хотя поначалу моя вина всем казалась достаточно убедительной, тем более меня видели над телом хозяина дома с мечом в руках, через некоторое время кузены Элиаса пришли к выводу, что на самом деле у меня не было серьезных причин для его убийства. Точнее сказать, вообще не было никаких причин. Я совершенно посторонний человек в этом доме, мне безразлично, жив старик или нет, и самое главное — я не могу рассчитывать хотя бы на маленькую часть его наследства. Все эти факты в сочетании с показаниями ушастого парня явились достаточным основанием, чтобы выпустить меня из этой комнаты.
—Николас, вам следует как можно скорее уехать отсюда,— посоветовала Марта.— Не стоит дожидаться здесь прибытия мистера Фортескью.
—Мистера Фортескью?
—Это полицейский судья из Кембриджа.
—Значит, дорога на Кембридж свободна?
—Да, по ней уже можно ехать. Наш привратник Парсонс отправился за судьей. Даже если вы не успеете добраться до самого Кембриджа, то сможете остановиться в придорожной гостинице. Займитесь собственными делами. Уезжайте сейчас же и навестите своего Мэскилла.
Я совсем забыл о семействе Мэскилл, как, впрочем, и о том, что заблудился в этой глухомани и попал по чужому адресу.
—Николас, если вы не уедете сейчас же, то застрянете в нашем доме еще надолго.
—Марта, вы действительно хотите, чтобы я уехал?
—Это наше семейное дело.
—А разве я не нужен вам в качестве свидетеля?
—Вы же сами сказали, что ничего не знаете.
—Это было раньше, а сейчас я все знаю.
—Что именно?
—Знаю, кто убил вашего дядю.
Она продолжала было настаивать на своем, но я все же убедил ее собрать кузенов в гостиной, чтобы я мог объяснить им свои соображения по поводу убийства. При этом я намекнул, что той ночью видел кое-что интересное из своего окна, способное пролить свет на обстоятельства гибели Элиаса и разоблачить истинного убийцу. В этот момент я был абсолютно уверен в своей правоте и не скрывал этого. Но у меня имелась еще пара хороших идей, которые я хотел проверить, используя свое мастерство актера, готовящегося к новой сцене.
В этом был определенный риск. Однако мне казалось, что этот дом остался в долгу передо мной, заточив в комнате по ложному обвинению. Указующий перст направили на меня, а теперь я хотел направить его… на кое-кого другого. Кроме того, я всегда наслаждался моментом, когда в конце истории разоблачали злодея. Так, например, кончалась пьеса «Гамлет». И отчасти благодаря «Гамлету» я понял, как произошло это странное убийство.
Мне казалось, я долго сидел в заточении, хотя на самом деле прошло лишь несколько часов. Меня заперли в комнате Элиаса на рассвете, а сейчас время приближалось к полудню. В ярких лучах солнца, проникающих в гостиную сквозь узкое окно, весело выплясывали пылинки, а снег во дворе превращался в мокрую слякоть. На большом обеденном столе, покрытом толстым одеялом, лежал злосчастный меч, выставленный, вероятно, к прибытию полицейского судьи. Стараясь не прикасаться к нему, я внимательно посмотрел на клинок и еще раз убедился, что часть крестовины повреждена.
Когда в гостиной по просьбе Марты собрались представители рода Хэскилл, на их лицах застыла смесь негодования и любопытства. Она сказала им, что я намерен раскрыть некоторые обстоятельства смерти Элиаса. В гостиной появилась даже обезьяна Грант, хотя чуть позже домоправительница Абигейл загнала ее пинками обратно в клетку. Откровенно говоря, я сожалел об этом, поскольку видел в обезьянке своего союзника. Между тем Катберт смотрел на меня строгим взглядом профессионального адвоката, Роуланд был погружен в размышления о судьбах мира, старик Валентайн недовольно сверкал стеклами очков, а мадам Элизабет брезгливо принюхивалась. Казалось, ничто не объединяет этих людей, кроме их длинных носов и взаимной неприязни. Марта удалилась в дальний конец гостиной, а Абигейл позаботилась насчет вина и эля. Меч по-прежнему лежал на столе как главный приз этого празднества. Думаю, никто в гостиной не хотел даже прикасаться к оружию, будто на нем лежала печать вины. В противном случае его давно бы уже убрали.
—Господин Ревилл,— обратился ко мне Катберт с видом истинного знатока закона,— если вы хотите нам что-то сказать, то лучше приберегите это до приезда полицейского судьи.
—Согласен,— сразу же поддержал его Роуланд.— Мы должны подождать представителей власти.
—