– Повеселимся, мальчики? – ухмыльнувшись, сказала Зуля, передавая Гретхен раскрытый мешок и беря вилы наизготовку. – Чур, кого первого поймаю – зажарю на сковородке в купоросном масле!
– Не виноватые мы! – вопили три гаденыша, уклоняясь от моей швабры и вил Зули, – он сам нас позвал…
Но, как говорится, против лома нет приема. Ловко орудуя своими вилами, рогатая одного за другим наколола на них всех троих мерзавцев и скинула в мешок, горловину которого крепко держала молодая тевтонка. Когда внутри оказался последний злобный мизерабль, Гретхен завязала горловину, после чего мешок начал гукать и подпрыгивать, глухо вопя:
– Выпустите нас отсюда, выпустите нас отсюда, не виноватые мы, мы больше так не будем, ну пожалуйста, выпустите нас отсюда!
– Конечно, не будете, – сказала Зуля, несколько раз пнув по мешку, – вы теперь просто еда, так что ведите себя тихо. А то накажу пребольно.
Подхватив в руку шевелящийся мешок, она подмигнула мне, сказав:
– Счастливо оставаться, – и исчезла, как будто ее и не было, а мы с Гретхен занялись приборкой и приведением в порядок Васиного Эго. Ну какой же он еще совсем мальчик, наивный и неиспорченный, который всю свою жизнь хотел быть защитником Родины и стал офицером; да только страна к тому времени изменилась, покрылась паутиной формализма и плесенью лжи, и мальчика это очень сильно ранило. Мальчик просился в Афганистан, но его не взяли, да и война там быстро закончилась, точнее, новое руководство страны после десяти лет усилий решило, что лучше сбежать, бросив все – и тем самым открыло ящик Пандоры.
Вместо Афганистана мальчик попал в Группу советских войск в Германии и увидел замполитов, заученно повторяющих набившую оскомину мантры и в то же время думающих, как бы прикупить и отправить родичам в Союз еще один мебельный гарнитур; командира полка, который уныло тянет последние месяцы до пенсии, командира батальона, попивающего горькую; напившись, он прячется в казарме от жены, которую боится больше, чем начальства. Причем было видно, что чем дальше шла широко разрекламированная «Перестройка», тем менее боеспособной становилась часть, и только усилия комполка, говорившего: «вот сдам должность, потом делайте что хотите», кое-как позволяли удерживать ситуацию на плаву. На организованное бегство полк еще был способен, а вот на самоубийственное яростное встречное сражение уже нет.
Выросший в самой сердцевине России, в столице нашей Родины, мальчик увидел «дружбу народов» во всей ее красе. Если у танкистов, самоходчиков, разведчиков и зенитчиков, где контингент был в основном европейский, межнациональные отношения все же еще находились в рамках приличия, то в мотострелковом батальоне и в автобате, где сельские хлопцы из украинской глубинки перемежались с выходцами из аулов и кишлаков, дела обстояли совсем хреново. Никакой дружбой тут даже и не пахло, всем рулили землячества, отодвинувшие в сторону даже пресловутую дедовщину. Между собой землячества враждовали, и после Провала дело уже не раз доходило до поножовщины, да так, что разнимать сцепившихся «воинов» приходилось караулу, с автоматной стрельбой в воздух.
Прибравшись внутри сознания, я должна была успокоить мальчика, чтобы он смог доложить обо всем этом Серегину четко и ясно, как это положено у военных. Да и процесс принятия им Призыва пройдет значительно легче и быстрее, и Гретхен такой обновленный Васья будет нравиться гораздо больше.
Три часа спустя, там же. Башня Силы кабинет капитана Серегина.
Присутствуют:
Командир – капитан Серегин Сергей Сергеевич;
Начальник штаба – майор Половцев Игорь Петрович;
Отец Александр;
Командир и пилот штурмоносца штурм-капитан Елизавета Дмитриевна Волконская;
Начальник психологической службы – Струмилина Анна Сергеевна (Птица);
Начальник службы связи – лейтенант Гретхен де Мезьер;
Старший лейтенант Соколов Василий Петрович.
– Итак, товарищи, – сказал Серегин, быстро просмотрев переданные ему Анной Сергеевной бумаги, – давайте разберемся, что мы теперь имеем в наличии…
– Вам как изложить, товарищ командир, – спросил майор Половцев, – на чистом русском языке или на литературном?
– Начните с литературного, – ответил Серегин, – а потом, если что, переходите на русский.
– Значит так, – произнес майор, – мы имеем сведения о том, что в прошлом для нас мире «Подвалов» имеет место танковая воинская часть, больше двух месяцев назад пропавшая из одного из верхних миров. Местонахождение полевого лагеря этой части установлено абсолютно точно, потому что других высоких холмов, соответствующих описанию, в той местности не имеется.
– Должна добавить, – сказала штурм-капитан Волконская, – что, судя по показаниям старшего лейтенанта, та магическая гроза случилась через четыре дня после того, как мы картографировали предгорья к востоку от границы с Тевтонией. Если вы откроете портал, то я просто слетаю и проверю…
– Это само собой, Елизавета Дмитриевна, – сказал капитан Серегин, – прежде чем мы решимся потрогать эту часть руками, мы должны иметь о ней всю возможную информацию. Время тогда было такое, знаете ли, препоганое, и поэтому на неприятности с этим полком можно наткнуться там, где их совсем не ждешь. Птица?
– Судя по присутствующему здесь Василию Соколову, – сказала та, – психологическое состояние людей оставляет желать лучшего. А ведь Василий – офицер и командир, изначально обладающий более высоким статусом, чем солдаты, которым должно быть еще хуже, чем офицерам.
– То есть, – с нажимом спросил Серегин, – полк находится в состоянии морального разложения и в настоящий момент полностью небоеспособен?
– Пожалуй, вы правы, – кивнула Струмилина, – и разбегаться они не начали только потому, что их удерживают вместе ужасные хищники, а еще кружащие по окрестностям мелкие отряды диких амазонок… С целым полком они ничего поделать не в состоянии, а вот поодиночке всех переловят почти мгновенно.
– Кроме того, – с горечью глухо произнес старший лейтенант Соколов, – командир полка приказал снять со всей техники аккумуляторы и теперь они находятся под охраной разведроты, так что на танке и БМП никуда не удерешь. Да и куда удирать – с трех сторон степь, с четвертой горы, километров через сто горючка кончится, и тогда кранты котенку, гадить больше не будет. А про разложение, вы, товарищ капитан, правильно сказали. Командир полка твердит, что нас обязательно найдут и спасут, но никто ни во что уже не верит. Даже замполит больше не толкает речей для того, чтобы повысить моральный дух. Жрать в полку почти нечего, взятые с собой запасы кончились, пригодная для охоты дичь из ближних окрестностей уже разбежалась, солдаты собирают грибы и разные коренья, и благодарят за то, что пока есть хотя бы это. При этом никто не знает, что же будет дальше…
– Что будет, то зависит от нас, – сказал Серегин, – и именно нам сейчас надо решить, брать на себя такую обузу или не брать, потому что, рассматривая дело со всех сторон, даже я не чувствую особого оптимизма.
– Товарищ капитан, – с обидой сказал старший лейтенант Соколов, – я думал, вы нам поможете, ведь там же погибают наши, советские люди, а вы вот так… Ведь еще Суворов говорил, что сам погибай, но товарища выручай…
– Действительно, Сергей Сергеевич, – добавил к словам старшего лейтенанта отец Александр, – бросать своих – не по-людски это получается, не по-христиански…
Старший лейтенант аж рот раскрыл от удивления – а то как же, поп, священник, и выступает на одной с ним стороне. Серегин же на минуту задумался и сказал:
– Хоть далеко не все там наши, и даже далеко не все советские, но вы, товарищи, наверное, правы. Нашим помочь обязательно надо… Но только как это сделать, чтобы эта помощь не пропала зря? Товарищ старший лейтенант, как по-вашему, ваш командир полка, подполковник Седов, пойдет с нами на контракт или нет?
– В каком смысле контракт, товарищ капитан? – переспросил старший лейтенант.
– В обыкновенном, в контрактном. Дело в том, что единственное, что я могу предложить вашим товарищам, так это совместный поход под моим командованием в верхние миры с попутным выполнением заданий верховного командования, представителем которого является отец Александр. Задания обычно заключаются в наказании разного рода злых, и спасении добрых людей, а также исправлении сложившихся политических дисбалансов и предотвращении исторических катастроф.
– Скажите, товарищ капитан, – спросил Соколов, – а какой во всем этом смысл, ведь эти исправления и предотвращения ни в коей мере не повлияют на известную нам историю?
– Вот тут вы не правы, – ответил Серегин, – они повлияют, но только косвенно, хотя и этого немало. Так, например, нам известно, что некоторое время назад с целью стабилизации главной последовательности были созданы четыре искусственных мира, и живущие в них люди значительно более счастливы, чем те, что жили в то же время в нашей истории – и этот эксперимент был признан вполне успешным, так как ни один из миров не коллапсировал и не один не вернулся на прежнюю дорогу. Но лучше всего вам об этом расскажет отец Александр.
– Дело в том, – произнес священник, – что Большой Континуум Мироздания состоит из множества миров, находящихся как на разных этапах исторического развития, так и имеющих разную степень альтернативной вероятности. При этом все Мироздание буквально пронизано каналами, через которые различные миры сообщаются между собой, и процессы в одном мире начинают влиять на все остальные. Чем ближе миры расположены друг к другу, чем больше в них проживает людей, тем сильнее их взаимное влияние друг на друга. Но бывает, что отдаленные и малонаселенный мир начинает влиять на значительную часть мироздания из-за того, что транслирует очень сильные и очень отрицательные эмоции, источником которых как раз и являются политические дисбалансы и исторические катастрофы. Это как из-за разболевшегося больного зуба начинают болеть и те здоровые зубы, которые расположены с ним рядом. Один мир-катастрофа, и