Шестидесятый день в мире Содома. Утро. Заброшенный город в Высоком Лесу.
капитан Серегин Сергей Сергеевич
Итак, прошло пять дней с тех пор, как к нашему воинству присоединился танковый полк из мира позднего СССР. События за это время шли своим чередом, и разведрота, первой принесшая мне клятву верности, была только первой ласточкой, хотя больше таких случаев не было. Еще раз поясню – для того, чтобы услышать Призыв и соответственно принести мне клятву верности, необходимо в душе быть настоящим воином.
Воин, в отличие от прочих, сражается не только когда это выгодно и не грозит особая опасность, но и тогда, когда сражаться должно, а единственной выгодой от битвы может явиться легкая гибель в бою, потому что смерть в плену будет в стократ мучительнее. Воин сражается за свою землю, своих родных и близких, за идею правильную или не очень, а также по приказу вождя в превентивной войне за свое государство; но никогда главным мотивом для вступления в бой для него не будет количество добычи или сдельно-премиальный оклад, обещанный ему командиром. Воин никогда не будет воевать с безоружными, с женщинами и детьми, и в то же время всегда готов помочь тому, кому хуже, чем ему. Воин всегда готов отдать жизнь за своих товарищей, до последней капли крови удерживать оборонительный рубеж, необходимый для того, чтобы армия оторвалась от преследования превосходящих сил противника, или же пойти в самоубийственную отвлекающую атаку для того, чтобы противник снял силы с той части фронта, где потом будет достигнут решающий успех.
Так вот, среди советских солдат и офицеров воинов было немало, и каждый день карантинный лагерь, разбитый на лугу почти сразу за воротами заброшенного города, покидало от ста пятидесяти до двухсот пятидесяти человек. Когда солдат, сержант, прапорщик или офицер начинал испытывать такое чувство, что ему дальше просто невтерпеж, то он приходил на площадь с фонтаном в заранее определенное для того время – примерно в шесть часов вечера, когда после ужина заканчивались все полевые занятия и начиналось время, отведенное для личного досуга. Дальше я либо принимал его клятву, либо отвергал ее как недостаточно созревшую или вообще поддельную.
Если клятва была мною принята, то новый Воин забирал из карантинной палатки свои вещи и переселялся в город, где имел высочайший уровень комфорта, включая бытовые заклинания, в что числе такие как чистящие и стирающие форму, надраивающие сапоги и подшивающие подворотнички. Кроме того, Воин вне зависимости от звания имел возможность посещать вечерние танцульки, на которых играл самый настоящий духовой оркестр и приходили воительницы из кавалерийских частей. Там, перед лицом музыки и женского пола, все Воины были равны – и подполковник Седов, и последний рядовой; и действовало только два негласных правила. Правило первое – дама всегда права. Правило второе – если дама молчит, то кто первый встал, то есть пришел, того и тапки, то есть дама.
Если я отвергал клятву, то неудачник возвращался в свою палатку. В случае если Призыв еще просто не созрел в его сознании, то никаких действий по его поводу не предпринималось. Но бывало так, что я воспринимал действия такого соискателя как злонамеренный обман, как попытку «быть как все» даже в том случае, когда в душе не теплится даже малейшей искорки Призыва. Тогда обманщика брали на заметку, а если такая попытка обмана была не первой, то его отселяли в специальный лагерь «двойного» карантина, где начинали вести за ним особое наблюдение. Но таких хитрых уродов, считавших, что они смогут обмануть самого Серегина, было совсем немного, чуть больше сорока человек на весь полк штатным составом в полторы тысячи солдат, сержантов, прапорщиков и офицеров. Кстати, среди них оказался и так не понравившийся мне замполит автороты старший лейтенант Семенович.
На данный момент около тысячи солдат и офицеров уже услышали Призыв и встали в ряды Верных, сорок пять человек за систематический обман сидело в «двойном» карантине и еще чуть более четырехсот солдат, офицеров и прапорщиков находилось в обычном карантине. Поскольку поток добровольцев начал иссякать еще два дня назад, а сегодня, по моим ощущениям, их должно быть не более двух десятков, то можно уже было подбивать итоги.
В принципе, костяк полка – то есть офицеры и прапорщики боевых подразделений, а также подавляющая часть технических специалистов – находились уже под моим полным контролем, и первым делом я изъял из-под командования подполковника Седова артиллерийский дивизион и разведывательную роту, которую с самого начала планировал развертывать в разведывательный батальон. Что касается многострадального мотострелкового батальона, то с ним дело обстояло значительно хуже. Из четырехсот восьмидесяти человек штатного состава Верными стали чуть более двухсот – в основном механики-водители, наводчики и командиры боевых машин пехоты, наводчики, командиры и водители машин минометной батареи; то есть те должности, которые требовалось комплектовать технически грамотным и русскоговорящем контингентом. При этом в карантине остались почти все мотострелки, заряжающие минометов и прочий неквалифицированный состав, набранный в среднеазиатских кишлаках и кавказских аулах…
Но вот ведь нюанс – в артиллерийском дивизионе, перешедшем в Верные почти поголовно, более трети личного состава были такого же происхождения, а повели себя совершенно по-иному. Возможно, дело в том, что если среди командиров в число Верных не вошел только командир автороты капитан Байбабаев, то у замполитов, наоборот, Верными оказались только замполиты разведроты и артиллерийского дивизиона – старший лейтенант Антонов и капитан Юрченко. Остальные, включая полкового говоруна майора Бобрикова, куковали в карантине и в ус себе не дули, возможно, считая, что так и должно быть.
Еще в карантине оказалась почти половина автороты и почти все ведомство зампотыла. Эти «воины» не годились даже в качестве смазки для штыков, и я совершенно не знал, что с ними делать. В условиях, когда женщины – пусть даже они и боевые лилитки – будут ходить в лихие самоубийственные сабельные атаки, было бы верхом цинизма держать на продскладе откормленных мужиков-мордоворотов. Для мира Подвалов это, конечно, вполне естественно, но мы-то из Подвалов уже вылезли; а чем выше, тем менее естественным будет выглядеть такое положение вещей. Поэтому перед тыловиками и прочими персонами, не прошедшими отбор, за исключением водителей, была поставлена дилемма – или они переводятся в инженерно-саперную роту, которую я решил расширить до батальона, на должность простых строителей, или мы оставляем их в этом мире, например, вместе с тевтонами… Балласта у меня в походе точно не будет.
Взамен выбывших на тыловые должности в хозяйство зампотыла и начпрода планировалось набрать молодых, только из питомников, рабочих и мясных лилиток. Сначала, когда отец Александр в первый раз упомянул о мясных лилитках, я представлял себе что-то жирное, массивное, свинообразное, со щеками висящими до плеч утонувшими в складках жира глазками и носами-пуговками. Но действительность оказалась совсем иной. Мясные лилитки оказались стройными, подтянутыми девицами, на вид пятнадцати-шестнадцати лет от роду, правда, немного заторможенными и расслабленными, как эстонцы, но Лилия сказала, что это дело поправимое, ведь у всех видов лилиток абсолютно одинаковая генетика. Немного магических процедур, немного гимнастики для тела и ума – и все придет в норму.
Кроме бывших мясных, которых тевтоны не знали куда приткнуть, несколькими рейсами штурмоносца в заброшенный город было доставлено еще некоторое количество молодых боевых и рабочих лилиток, которых тевтоны отдавали уже с меньшей охотой, потому что и так находили им практическое применение. Меняли мы у тевтонов лилиткин молодняк на секрет разработанного Колдуном заклинания, снимающего с остроухих девиц проклятье, заставляющее их рожать одних только девочек. Причем бывшие мясные в этом контракте шли почти бесплатным приложением.
Со стороны тевтонов договаривающейся стороной был старый приятель Гретхен штурмбанфюрер Гапке, а с нашей, разумеется, наш финансовый гений Мэри Смитсон. Если бы Мэри только захотела, тевтоны вообще остались бы без штанов, но я приказал ей держаться в рамках приличия. Договор был заключен из расчета секрет заклинания Колдуна на две тысячи условных боевых лилиток, еще не прошедших дополнительного обучения. При этом одна боевая лилитка котировалась как три рабочих или десять мясных, что, как я считаю, было очень выгодным курсом. Таким образом, немного меланхоличные стройные остроухие девчонки прочно прописались в нашей столовой, но не в качестве экзотического деликатесного мяса, а в качестве поварят, разнорабочих, уборщиц, подавальщиц и посудомоек. К тому же они произвели фурор на «танцульках», напрочь отбивая кавалеров как у «волчиц», так и у боевых лилиток, и только амазонки и нереиды превосходили их по степени популярности у противоположного пола. И еще бывшие мясные совершенно не боялись смерти, но узнали мы об этом совершенно случайно.
Что касается боевых лилиток, то мне их нужно было совсем немного. Для того чтобы сформировать броневой десант для танковых батальонов и укомплектовать стрелками десанта часть БМП-2, переданных из разукомлектованного мотострелкового батальона на охрану штаба, мне требовалось не более тысячи человек. Техника двух других мотострелковых рот влилась в формируемый разведбат, который я собирался пополнять не лилитками, а соскребаемыми со всего мира «Подвалов» штрафными амазонками, утратившими благоволение своей богини Кибелы. Но об этом немного позже, потому что на данный момент этот процесс еще не завершен.
Не так-то просто произвести это соскребание, а самое главное, выяснить, в каких храмах и бандах есть проштрафившиеся воительницы, от которых их начальство захочет избавиться за пару-другую шекелей. Шерстили мои люди и тевтонские тюрьмы, выкупая оттуда пленных и чего-то там нарушивших амазонок. При этом с храмов мы получали боевого состава меньше половины, остальные были проштрафившимися жрицами и отчисленными из гимнасиумов ученицами, то есть девочками от одиннадцати до тринадцати лет.