— Я ее дед, — любезно пояснил «старый пан». — А это — жених.
При этих словах Петрусь вроде бы покачнулся, но никто, кроме Лизы, на это внимания не обратил.
— Жени-их? — уныло протянул пан Анатоль, причем его задорные усики а-ля фюрер явственно обвисли. — Эвона как… А что ж мне тетя не казали, шо у паненки Лизы из второго номера жених есть?
— У тети и спросите, шо она вам не казали, — буркнула Лиза.
— То так, то так, — закивал пан Анатоль. — А вы, стало быть, дедушка паненки? А мне тетушка казали, шо у них дедушка — кацапский поп.
— Он самый и есть, — ухмыльнулся отец Игнатий. — Бывший, само собой, какие нынче попы, сам посуди.
— То так, то так, — снова закивал Анатоль. — Ну, коли так, звиняйте, будьте ласковы, панове. Пойду я… Добржей вам ночи… — И он поспешно засеменил к выходу. Никто и оглянуться не успел, как он оказался в сенях. И вдруг там сильно грохнула дверь, раздался короткий вскрик Анатоля, а потом он заблажил, как недорезанный, в полный голос: — Ой, спасите-помогите-рятуйте, пан офицер, то ж партизанское гнездо! Держите их! Ловите их, пан офицер! Они хочут спасти того летчика, который нынче расстреливал солдат фюрера!
Мгновение оцепенения, в которое впали все враз и которое еще усилилось, когда пан Анатоль снова влетел в комнату — на сей раз головой вперед, словно его кто-то здорово пнул сзади. Он пронесся через всю комнату, налетел на стену головой, сполз в угол и замер на полу. А вслед за ним вошел тот, кто его пнул: Алекс Вернер.
В руке у него был пистолет.
Далекое прошлое
Горе Авроры не поддавалось описанию. Единственное, в чем она находила в это время утешение, — это во встречах с людьми, которые хорошо знали Эмилию и любили ее. К счастью, таких было много. Слушать восхваления (совершенно справедливые!) младшей сестры ей было необычайно приятно. Люди охотно радовали прекрасную госпожу Демидову и сами первые начинали разговоры о ее сестре. Но внезапно один человек начал говорить не об Эмилии, а о самой Авроре…
Звали этого человека Андреем Карамзиным, и он был сыном знаменитого историка Николая Михайловича Карамзина, автора «Истории государства Российского».
При этом он был кадровым офицером русской армии, адъютантом графа Алексея Федоровича Орлова и следовал устному завету своего отца — историографа Николая Михайловича Карамзина, утверждавшего, что «служить Отечеству любезному, быть нежным сыном, супругом, отцом, хранить, приумножать стараниями и трудами наследие родительское — есть священный долг моего сердца, есть слава моя и добродетель».
Он был яркой личностью, однако слишком уж сильно мучило его, что всю жизнь — всю жизнь! — его представляли прежде всего как сына своего отца…
Служебной карьерой своей Андрей доволен не был. Единственно, в чем он мог, выражаясь языком современности, самоутвердиться, — это в многочисленных романах.
Женщины досаждали своим вниманием светлоглазому высокомерному красавцу. Однако сам он среди сонма поклонниц предпочитал не столько красавиц, сколько по-настоящему интересных личностей, любовью которых он мог бы гордиться. Среди его любовниц была, между прочими, знаменитая поэтесса Евдокия Ростопчина, родившая от Андрея двух внебрачных дочерей. Любила она его страстно, до сумасшествия, и много чудесных стихов было посвящено этой любви.
Когда б он знал, что пламенной душою
С его душой сливаюсь тайно я!
Когда б он знал, что горькою тоскою
Отравлена младая жизнь моя!
Когда б он знал, как страстно и как нежно
Он, мой кумир, рабой своей любим…
Когда б он знал, что в грусти безнадежной
Увяну я, непонятая им!..
Когда б он знал!..
Он знал. Знал, знал… а потом взял да и забыл всё это ради несравненной красавицы Авроры Демидовой. Причем Андрей был влюблен в нее давно, уже десять лет, но решился заговорить о своей страсти только сейчас, когда уже мог явиться перед ней не юношей, а зрелым мужчиной: ведь он был младше Авроры на восемь лет.
В те времена разница эта была почти неодолима!
Нижний Новгород, наши дни
— Ну так что? — холодно спросил Скобликов. — Будем писать акт о добровольной сдаче огнестрельного оружия или приступим к обыску?
Алёне дурно делалось при одной мысли о том, что эти два мужика сейчас начнут копаться в ее вещах — и прежде всего в той тумбочке, где злополучная «беретта» так и валяется между тюбиками «веселящего» крема, каких-то просроченных таблеток, коробочек с французскими затыкалочками для ушей и старыми, любовными, тоже начисто «просроченными» письмами Михаила. Почему, черт, ну почему она не додумалась припрятать газовик? Может, сдать его да и не мучиться? Все равно ведь отмажет ее Муравьев! В конце концов, она расскажет ему о нападении. Понадобятся свидетели — Дракончег, наверное, не откажется подтвердить, что видел того мужика, который сел в «Ниссан».
Ну нет. Дракончега неохота выводить из тени. Нужно еще самой побарахтаться!
— Ну вы хоть намекните мне, кто писал заявление! — попросила она, стоя посреди коридора и явно не выражая намерения пропустить Скобликова и сержанта (ну, пусть будет сержант!) в квартиру.
— Свидетели, — исчерпывающе ответил лейтенант и сделал попытку обойти Алёну справа, однако она чуть подалась в ту сторону, и лейтенант принужден был отступить.
— Как можно быть свидетелем того, чего не было?! — воскликнула Алёна с несколько избыточным пафосом и посоветовала себе не переигрывать.
— Соседи — они всегда все видят, — проговорил философски сержант, за что был награжден неодобрительным взглядом лейтенанта.
Алёна тихонько ахнула. Ценную информацию выдал белобрысый!
Соседи, значит… Неужели кому-то в этом подъезде настолько осточертела Елена Ярушкина (Алёна Дмитриева тож), что ее решили выселить в места не столь отдаленные? Невозможно поверить. Живет она тихо и замкнуто, шумных гулянок ни-ни, а те высокие молодые люди, которые порою к ней проскальзывают под покровом темноты, вряд ли могут кого-то всерьез обеспокоить.
Но вот, значит, обеспокоили.
Соседи. Соседи… Логически рассуждая, тот невыразительный звук, который издала «беретта», могли расслышать только люди, живущие на одной площадке с Алёной. Но вот смех в чем: на площадке три квартиры, соседи напротив три дня назад уехали в Турцию, а в квартире рядом вообще никто не живет — дед с бабулей померли, их дочка затеяла было ремонт, но дело идет ни шатко ни валко. В любом случае, вчера в полночь там никого не было. У кого же из ее соседей оказалось столь чуткое ухо, столь длинный нос и столь недоброжелательное к красавице и умнице Алёне Дмитриевой сердце? Нет, главное, в полицию сразу…
— Гражданка Ярушкина, — внезапно воскликнул Скобликов очень сердито. — Немедленно выдайте оружие, или…
Ба-бах! Дверь распахнулась, с грохотом врезавшись в косяк, и на пороге возникли две бронированные фигуры с автоматами, в касках и со свирепым выражением лиц:
— Лицом к стене, руки за голову!
Лейтенант с сержантом так и шарахнулись!
— Мне тоже? — хладнокровно спросила Алёна. — Мне тоже руки за голову? Я хозяйка этой квартиры. Предъявить паспорт?
— Да знаю я вас, — буркнул один из броненосцев, ростом повыше и корпуленцией помощнее.
Надо сказать, он не солгал, потому что дежурным из отдела охраны приходилось общаться с Алёной Дмитриевой очень часто. Ведь она была величайшей растяпой нашего времени и беспрестанно забывала что-нибудь сигнализационное включить или выключить.
— В чем дело, Елена Дмитриевна?
— Не в чем, а в ком, — уточнила вышеназванная. — Вот в этих двоих. Они ворвались ко мне в дом, не предъявив никаких документов, и начали угрожать, что сейчас проведут обыск.
— Я не угрожал, — пискнул сержант (или как его там?).
— Вы не угрожали, — кивнула Алёна. — Но вот он! — И она обличительно ткнула в Скобликова. — Он угрожал!
— Предъявите документы и разрешение на обыск.
Документы Скобликов предъявил и при этом что-то интимно шепнул броненосцу. Однако тот секретничать почему-то не захотел:
— Нет разрешения?! Какого же, извините, товарищ лейтенант, э-э… черта вы пугаете Елену Дмитриевну?
— Я никого не пугаю, — огрызнулся лейтенант, мигом приобретший самый жалкий вид. — Я просто хотел выяснить, насколько правдиво заявление о том, что гражданка Ярушкина хранит огнестрельное оружие.
— Ехал бы ты отсюда, лейтенант, — посоветовал второй броненосец, постарше. — Бесполезняк все это. Она писательница, детективы пишет — ну, Елена Дмитриева, значит. Слыхал про Алёну Дмитриеву? Ну так это она, понял? У нее в друзьях сам Лев Иваныч Муравьев — знаешь его? У нее грамота областного УВД за ценную помощь в раскрытии преступлений. Ну куда ты лезешь, а?
— Я… не знал, что… — начал заикаться лейтенант, имеющий вид новобранца, который оскорбил какого-то деда, а тот оказался фельдмаршалом, генералиссимусом и вдобавок главным военным начальником новобранца. — Не знал, что… заявление…
— Кто написал заявление? — с нажимом спросила Алёна, однако лейтенант, несмотря на откровенный шок, держался стойко и не отвечал.
— Соседи, конечно, кто еще, — со знанием дела усмехнулся первый броненосец. — Знаете, как это бывает? Затопите кого-нибудь, или нечаянно забудете поздороваться, или, к примеру, случайно намусорите под дверью… или лампочку на площадку в свой черед не вкрутите… Даже говорить смешно, из-за чего иной раз сосед на соседа бочку катит!
— Затопите, — с нажимом повторил вдруг белобрысый сержант, и Алёна изумленно на него оглянулась.
Мальчишка так на нее таращился… аж немножко щурился, как если бы на солнышко смотрел.
Она улыбнулась ему совершенно автоматически, но тот так и засверкал весь, будто его мелом начистили.
И тут до Алёны дошло, что этот пылкий мальчик не просто так глазки ей строил, а конкретно ответил на ее вопрос. Итак, заявление написали те, кого она, так сказать, затопила. Нижние жильцы со второго этажа. Рая и Вася…