— Нет. Стой! Пускай с вами разберется лейтенант! Пошли в будку, ну!
Он пинками вытолкал из-под брезента отца Игнатия. Лиза и Петрусь стояли с поднятыми руками. Лиза пыталась понять, что происходит, хотя и так все было вполне очевидно, что тут понимать-то… но не могла. Ни единой мысли не было в голове, только клубилась тьма отчаяния.
Они вышли из-за брезента. Несколько солдат с автоматами бросились к ним.
Старик снова упал. Часовой требовал встать, отец Игнатий бормотал, что у него припадок… Подбежали двое солдат, пытались его поднять, он не давался, уворачивался с каким-то молодецким проворством. И лицо его вдруг словно бы помолодело.
Мост задрожал — это первые машины пошли по нему.
— Лежать! Застрелю! — кричал часовой. Отец Игнатий, словно нарочно, словно вызывая его на этот выстрел, то ложился, то вскакивал.
«Он сошел с ума», — тупо подумала Лиза, крепко прижав руки к груди и чувствуя, как врезался в нее медальон.
— Идите к перилам! — закричал подбежавший солдат, сильно толкнув ее автоматом.
Петрусь бросился было на помощь, но его не подпустили:
— К перилам! Пошел!
«Нас убьют там, — внезапно поняла Лиза. — Пристрелят и сбросят в воду!»
В эту минуту отец Игнатий вскочил и кинулся прочь от перил. Машины приостановились одна за другой: наверное, при выезде образовался затор.
Часовой вскинул автомат, но снова опустил его. Лицо у него было испуганное, но он почему-то не стрелял в отца Игнатия, и Лиза наконец поняла почему: да ведь мимо шли машины с боеприпасами! А попади пуля в грузовик, в его мотор?! Да ведь мост взлетит на воздух! И еще в мгновенном прозрении она поняла, что отец Игнатий именно и старается сделать так, чтобы охранники потеряли головы, чтобы открыли по нему стрельбу. Но наперерез уже бежал офицер, крича:
— Не стрелять!
Голос его таял в реве моторов, но охранники опускали автоматы.
Отец Игнатий обернулся. Кажется, он понял, что стрелять в него не будут. Лицо его выражало покорность судьбе, было отрешенным.
И вдруг он рванул на груди свое старое, тяжелое пальто.
— Господи, прими душу мою грешную! Господи, прости! — выкрикнул он тонким голосом, и Лиза увидела странную связку тяжелых предметов на его груди. Это были гранаты… отец Игнатий схватил одну из них…
Лиза обернулась к Петрусю, но в это время полыхнуло за спиной, и она ничего не успела увидеть, только его глаза, которые так напоминали глаза ангела смерти.
Нижний Новгород, наши дни
Надо отдать должное Эдику — он и в самом деле был востер, и реакция у него оказалась отменная, как у фехтовальщика.
— Рая! — заорал он как безумный и, выскочив из-за стола, перехватил Алёну, рванувшуюся было к пистолету — подобрать. Впрочем, она тут же одумалась и остановилась, так что Эдик напрасно старался и стискивал ее в объятиях.
Рая, которая, само собой, подслушивала под дверью, влетела в кабинет — да так и ахнула, уставившись на пол.
— Пистолет выпал из ее сумки! — крикнул Эдик. — Зови свидетелей! Скорей! Кого угодно!
Рая снова выскочила за дверь. Слышен был ее топот по коридору.
Черт побери… Проклятая «беретта»… Алёна начисто о ней забыла. Начисто забыла, что собиралась еще вчера выбросить ее в мусорный ящик, да так и оставила в сумке. Вот и дооставлялась!
И что теперь делать? Да ничего.
— Не держите меня так крепко, — брезгливо сказала Алёна, передергивая плечами. — Я и без того верю, что вы роковой мужчина. Тише, я не собираюсь спасаться бегством. И пистолет не собираюсь поднимать, что я, сумасшедшая, что ли, чтобы его в моей сумке нашли? А так — на полу лежит, ну и лежит… Я не я и бородавка не моя! — И она неуместно хихикнула, вспомнив Марину и Тома Сойера.
— Какая бородавка? — оторопело спросил Эдик, разжимая руки, но Алёна не удостоила его ответом.
— Вы сейчас меня шантажировать станете? — спросила она безразлично. — Мол, если я не отступлюсь от этой истории, вы перемажете меня всей грязью бытового мира? А если отступлюсь, то отпустите меня восвояси? Да? И еще, конечно, потребуете, чтобы я взялась убедить журналистку из «Карьериста», чтобы она не писала больше ничего об этом музее и предоставила событиям развиваться их чередом? Однако в таком случае вы совершенно напрасно подняли шум. Такие вещи надо решать тет-а-тет, визави, а не при свидетелях. Теперь Раю уже не остановить, теперь сбежится народ, и вы, само собой, хотите или не хотите, должны будете поднять шум насчет пистолета и таким образом утратите средство мною управлять и меня остановить.
— А если бы не было шума? — с надеждой спросил Эдик. — Мне бы удалось вас остановить?
Алёна подумала — и покачала головой.
— Наверное, надо было вам сразу деньги предложить, — с тоской проговорил Эдик. — Приличную сумму! Тысяч, скажем, десять евро — это вам как?
— Нормально, — искренне сказала Алёна. — Хорошая сумма. Но деньги — это еще не всё.
— А пятнадцать? — с надеждой спросил Эдик.
Более безденежной детективщицы, чем наша героиня, не рождала земля русская, однако она покачала головой:
— Я же говорю, дело не в деньгах.
— Вы ради какого-то бывшего фашиста… — прошипел Эдик. — Вы готовы сотрудничать с тем, кто когда-то сам воевал против наших!
— Да и бывший фашист тут совершенно ни при чем, — сказала Алёна.
— А что — при чем?! — измученным голосом спросил Эдик. — Что, объясните мне?!
— Лозунг один, — сказала Алёна. — У вас в музее есть лозунг: «Никто не забыт, ничто не забыто». Понимаете теперь?
Он смотрел бешеными глазами. Он думал, она смеется над ним. Издевается!
— Ну так и черт с вами! — рявкнул Эдик. — Смотрите, что выпало из ее сумки! — воскликнул он, обращаясь к группе людей, вбежавших в кабинет и предводительствуемых Раей. Это были Алекс Вернер, Столетов и тот молодой человек, историк-студент-аспирант или что-то в этом роде.
— Пистолет! — взвизгнула возбужденная Рая. — А разрешение на ношение оружия у вас есть?
— Нет, — спокойно сказала Алёна. — Ну и что?
— А то! — крикнула было Рая и подавилась.
Алёна с интересом на нее посмотрела. Оказывается, Рая подавилась потому, что Алекс Вернер взял ее за руку. Вроде бы совсем легонечко взял, а вот поди ж ты…
— Разрешения на ношение оружия у этой дамы нет, — сказал он по-русски очень спокойно, — зато оно есть у меня. И эта «беретта» — моя.
Ого… у этого ветерана Второй мировой был поистине глаз-алмаз! Разглядеть марку пистолета, замотанного в пакет, — это не всякий может.
— Я отдал ее этой даме, потому что у меня нет портфеля или «дипломата», а носить оружие в кармане я давно отвык. Так что прошу вернуть его мне и на этом покончить с этим делом.
— Этот номер не пройдет, — сказал «историк» и даже покачал головой, усиливая свои слова. — Вы иностранный гражданин, а значит, ваше разрешение на ношение оружия действительно только на территории вашего государства. Или вы успели выправить такое разрешение на территории России?
Алекс растерянно покачал головой:
— Нет, не успел…
— Да врет он! — азартно выкрикнула Рая. — То есть это — обманывает!
Редактирование, видимо, было произведено исключительно из соображений пиетета перед лицом иностранного гражданина.
Ну что ж, настала пора Алёне внести свою лепту в эту фантасмагорию.
— Скажем так — господин Вернер шутит, — сказала она. — Это не его пистолет, но и не мой. Я его нашла на улице — вчера. Нашла и решила сдать в полицию. Я даже заявление написала на имя начальника полиции. Да вон оно, под стулом валяется! — показала Алёна носком туфли. — Видимо, вылетело.
«Заявление я писала вчера, поставила ли дату? Или никто не заметит?»
Рая пала на колени, выхватила бумагу из-под стула, развернула перед Эдиком:
— Читайте!
«Сама неграмотная, что ли?» — хотела было с угрюмой язвительностью спросить Алёна, да не стала пачкаться.
— Начальнику отделения полиции Советского района… — начал было вслух Эдик — и радостно завопил: — Советского! А тут Сормовский! Вы что ж, думали, написали эту бумажку — и можете нарушать закон?! Шляться с незарегистрированным оружием где ни попадя? Рая, звоните в полицию! И в «Вечер трудового дня».
— Да вроде еще не вечер, — пожала плечами Алёна. — Вполне можно и в «Полдень трудового дня успеть».
«Вечер» и «Полдень» — это были две самые скандальные передачи местного телевидения. Попасть в них приличному человеку означало надолго, если не навсегда, проститься с доброй репутацией!
— Так, никто никуда не звонит, — строго сказал «историк» и вынул из нагрудного кармана красненькие корочки. — Полиция уже здесь. Сотрудник городского следственного отдела капитан Марышев. Специально прибыл для того, чтобы встретиться с Еленой Дмитриевной и принять от нее найденное оружие, которое она не успела сдать в свой райотдел.
— А кто такая Елена Дмитриевна? — растерянно спросил Эдик.
— Да вот она, Ленка Ярушкина! — зло ткнула пальцем Рая. — Говорила же я, у нее все схвачено, за все…
— Простите? — высокомерно повернулся к ней капитан Марышев, и Рая защелкнула рот. Крепко защелкнула, с очень громким звуком.
Остальные стояли молча, пока капитан Марышев на краешке стола оформлял принятие от писательницы Дмитриевой Алёны (Ярушкиной Е. Д.) найденного ею на большой дороге газового пистолета марки «беретта». А Алёна в это время добрым словом поминала Льва Ивановича Муравьева, который отреагировал на их вчерашний поздневечерний разговор (Алёна позвонила ему после того, как пошарила в Интернете и поняла особый интерес Григорьевых в прославлении имени Лизы Петропавловской) таким удивительно креативным, как теперь модно выражаться образом, это раз, а во‑вторых, что держит при себе таких соображучих и креативных сотрудников, как «историк» капитан Марышев.
— Послушайте, господа… — вдруг проговорил Алекс Вернер по-русски, но каким-то особенно-нерусским голосом. — Я не совсем понимаю… этот ваш сыр-бор продолжает полыхать из-за… из-за женщины, которую я… — Он запнулся, но только Алёна поняла, что именно он хотел сказать сначала вместо того, что сказал потом: — Которую я знал в Мезенске в тысяча девятьсот сорок втором году? Из-за нее?