– А во-вторых?
– Боялся твоей реакции, – признался он. – После того, как ты ответила на мой вопрос, стал бояться еще больше. Несколько дней даже думал, что безопаснее мне будет исчезнуть из твоей жизни, но… не смог этого сделать.
– Но ты ведь понимал, что Лессандр, скорее всего, подтвердит это? Ты ведь понимал, что я все равно узнаю?
– Конечно, понимал. Но я и не ставил перед собой задачу защитить тебя от правды. Я думаю, ты в состоянии вынести любую правду. Я знаю, что ты справишься с этим.
Я закрыла глаза и прижалась к холодной поверхности стены затылком. В отличие от Фарлага, я не испытывала такой уверенности. Хотя если подумать… Куда я денусь? Да, сейчас мне казалось, что огромный колюще-режущий комок, собирающийся внутри, вот-вот разорвет меня изнутри, но умом я понимала, что это пройдет. Я останусь жива и со временем даже снова смогу спокойно спать, просто на сердце станет одним рубцом больше. Но он прав: я справлюсь с этим. Я всегда справлялась.
– Ты злишься на меня?
Его голос прозвучал так, словно Фарлаг находился где-то далеко, но заставил меня вернуться в реальность. Я открыла глаза, снова посмотрела в его встревоженное лицо и покачала головой.
– Нет, просто я… растерянна. Огорчена. И не все понимаю. Если я русалка наполовину, разве я не должна плакать чаще, чем они? Как же человеческие гены? Почему для меня это так же недостижимо, как и для моей матери?
– Кто знает? – он едва заметно пожал плечами. – Мы и про русалок-то уже почти ничего не знаем. До разговора с Норманом я даже не подозревал, что они редко плачут. Считал, что этот ингредиент редок из-за того, что сами русалки – редкость. Кто может наверняка сказать, какими должны быть дети человеческого мужчины и русалки? Особенно, если речь идет о таком мужчине, как Сет Прайм. Сомневаюсь, что он сам много плакал в этой жизни.
– Древние боги, Алек… – испуганно прошептала я, опять на секунду зажмуриваясь. – Он меня возненавидит.
– Алек Прайм благороден до зубовного скрежета и примерно настолько же умен, – Фарлаг изобразил комичную гримасу, которая вызвала у меня слабую улыбку. – Если он кого и возненавидит, так это своего отца. Я уверен, ему хватит мозгов сообразить, что за поступки своих родителей ты не в ответе. Особенно за те, что они совершили до твоего рождения.
– Буду надеяться, что ты прав.
Он снова коснулся моего плеча, а потом решительно привлек к себе и обнял. Я попыталась вывернуться, но недостаточно активно.
– Если Мор увидит, он все поймет, – объяснила я свои жалкие трепыхания.
– Пусть видит. Плевать мне на это сейчас, – заявил Фарлаг, обнимая меня крепче. – Ты совершеннолетняя, а я увольняюсь. Максимум, что мне грозит, – это еще один скандал в светской прессе. Неприятно, но не смертельно.
Он коснулся губами мое макушки, погладил по голове, словно ребенка, и горестно вздохнул.
– Тара, я так хотел бы сделать для тебя больше, – его голос прозвучал очень тихо, но в нем отчетливо слышалось сожаление. – Как-то избавить от этой боли, но я не могу. Боюсь, даже если я тебе спою, тебе станет только хуже.
Это была довольно неуклюжая попытка пошутить, но она сработала: у меня вырвался нервный смешок. Правда, прозвучал он как-то странно. Тем не менее, мне действительно стало немного лучше. Просто от осознания того, что он рядом и готов на все, чтобы мне помочь. Пусть разгадка тайны моего рождения обернулась кошмаром, по крайней мере, я больше не была одна. Только ради этого стоило перевестись в Лекс.
Это помогло немного собраться с мыслями и наконец увидеть светлую сторону последних новостей.
– Зато теперь я могу тебе помочь, – я чуть отстранилась, чтобы видеть его лицо. – Если мои слезы могут подойти для снадобья истинной молодости, то и для твоего подойдут. Надо просто заставить меня заплакать.
– Просто? – он нервно усмехнулся. – Тара, ты не плакала, когда была ребенком, даже если тебе было больно. Ты не плакала, когда умерла та, кого ты считала родной матерью. Ты даже сейчас не плачешь, хотя я вижу, как тебе плохо. Ни боль, ни горе не вызывают твоих слез. Ты не заплакала ни когда я признался тебе в любви, ни когда предложил стать моей женой. Видимо, моменты счастья тоже не способны заставить тебя расплакаться.
– Всегда есть более сильная боль и более глубокое горе, – возразила я. – Как и счастье. Я испытала в своей жизни далеко не все. Лилия заплакала, когда родила меня. Значит, и я смогу.
Он моего энтузиазма не разделил. Напротив, заметно помрачнел и покачал головой.
– Ты же знаешь, ты не можешь родить от меня ребенка. Проклятие, которое лежит на мне, слишком сильное и слишком жестокое. Оно не убивает меня, но кто знает, как оно проявится в ребенке? Не убьет ли оно новорожденного раньше, чем мы поймем, как его снять? Сможем ли мы вообще это сделать? Это слишком большой риск. Ты мне потом сама не простишь последствий. А если ты и простишь, то я себе не прощу. И не смей меня оскорблять предложением бить тебя или пытать, – быстро добавил он, когда я открыла рот, чтобы возразить. – Даже если бы моя жизнь напрямую зависела от этого, я бы не стал этого делать. В нашем случае все к тому же не так однозначно. И не забывай, что еще есть шкатулка. Если там действительно слезы твоей матери, то они помогут мне.
– Но мы не знаем, на чью смерть она… – я осеклась, заметив его укоризненный взгляд. И поняла, что мы действительно уже с большой долей вероятности можем предположить, кто должен умереть, чтобы шкатулка открылась.
Делла сбежала, забрав у матери запас полученных от Лилии слез. И она сделала все, чтобы мать не получила их даже в случае ее смерти. Шкатулка не откроется, пока не умрет Аманда Блэк.
– Мне придется сейчас отправиться с Мором к Алисии. Лессандр подтвердила, что та как-то связана с Амандой: именно Алисия предупредила ее о том, что ей нужно бежать из Лекса. На Мора, кажется, произвело впечатление то, как мы разговорили Лессандр. Он считает, что я помогу ему и с Алисией, раз уж мы были женаты. А через нее мы доберемся до Аманды.
– Но если легионеры арестуют Аманду, ее посадят в тюрьму, – напомнила я. – Даже если без снадобья она начнет быстро стареть, сколько она еще проживет? Год? Два? Пять лет? Десять? Ты не продержишься столько.
По выражению, которое промелькнуло в его взгляде, я поняла, что он не думал об этом. Однако растерянность довольно быстро сменилась решимостью. Он быстро поцеловал меня в лоб и странно улыбнулся:
– Пусть сначала ее найдут. А потом будем думать дальше. Проблемы надо решать по мере их поступления.
Мне показалось, что для себя он уже определился, как решит эту проблему, просто не захотел сказать об этом мне. Чтобы не делить со мной ответственность за принятое решение? Я хотела спросить его об этом, но рядом раздалось деликатное покашливание.
– Господин Фарлаг, нам лучше поторопиться. Едва ли ваша жена подозревает неладное, но кто знает, что задумала Аманда Блэк? Госпожа Роук может остаться здесь. Для безопасности.
Фарлаг медленно выпустил меня из объятий, как бы подчеркивая, что не чувствует вины за свое поведение. Впрочем, Мор смотрел на нас так, словно ничего и не видел.
– Останешься здесь? – спросил Фарлаг. – Или вернешься в Лекс?
Мне даже думать не пришлось.
– Вернусь в Лекс, – уверенно заявила я.
В Легионе я совершенно не чувствовала себя в безопасности. Как-то ведь Аманда смогла повлиять на легионера двадцать лет назад. Кто знает, кто еще у нее под каблуком?
– Тогда иди сразу к себе. И оставайся все время с кем-нибудь. Или дождись меня в моих апартаментах.
На этих словах бровь Мора едва заметно дернулась, но и сейчас он ничего не сказал.
Глава 42
Мне не нравилось, что Фарлаг отправился к Алисии вместе с легионерами. Эта женщина казалась мне не менее опасной, чем Аманла Блэк. И я по-прежнему была уверена, что она несколько лет опаивала его каким-то снадобьем. И хотя я подозревала, что она добавляла его в еду, способ мог быть и другим. Что если она сможет на какое-то время вернуть себе контроль над его чувствами? Это заставляло меня нервничать и желать быть рядом с ним, но я понимала, что объективно буду только мешать. В конце концов, он и так будет не один. Взрослые мужчины уж как-нибудь разберутся без меня.
Когда я вернулась в Лекс, преподаватель, которого Фарлаг оставил сторожить портал, сидел на месте. Он где-то раздобыл себе довольно удобное кресло, вероятно, переместил из своего кабинета, и теперь сидел в нем с книгой. Когда я появилась в зале, он посмотрел на меня с надеждой, которая угасла, как только он понял, что я вернулась одна.
– А где ректор? – печально уточнил он.
– Ему пришлось задержаться. В Лекс кто-нибудь приходил?
Преподаватель только мотнул головой и снова уставился в книгу. Мне трудно было его винить за отсутствие энтузиазма при общении со мной: у него, скорее всего, были другие планы на этот выходной.
Я поторопилась в наши с Реджиной апартаменты, посчитав, что самым разумным будет дождаться возвращения Фарлага именно там. Я была уверена, что он пришлет мне записку с феей, как только вернется, а пока я буду совершенно точно не одна. К тому же очень хотелось добраться до запертой шкатулки и теперь держать ее на виду все время. Она стала реальным шансом спасти жизнь моего проклятого ректора, и страх упустить этот шанс рос во мне с каждой минутой, пока я не держала шкатулку в руках.
В нашей общей с Реджиной гостиной пахло чем-то незнакомым, но приятным. Сама Реджина сидела за обеденным столом, листая очередной журнал со светскими сплетнями. Несмотря на довольно поздний час, она еще была в ночной рубашке и пеньюаре, как будто только встала.
– О, ты где пропадала? – она улыбнулась мне. – Дай угадаю: отмечала совершеннолетие в спальне Фарлага? Да не смущайся, слепому было видно, что между вами что-то есть, а настроение Алека после вечеринки очень красноречиво говорило о том, куда ты сбежала. Присоединяйся ко мне, я заказала кофе. Его пьют за Занавесью, когда хотят взбодриться. Говорят, нарушает стабильность потока, но я думаю, что от одного раза ничего ужасного не случится. Я жажду от тебя грязных подробностей, а потом расскажу тебе, как я провела эту ночь.