– О чем это? – Теодор ослабил ворот рубашки и с усмешкой взглянул на Ральфа.
Бонк ладонью провел по серой папке.
– За сохранность ваших заводов.
Дарем, надо отдать ему должное, великолепно держал себя в руках. Только быстро посмотрел в окно, и тут же шутливо бросил:
– Не у всех отсутствует инстинкт самосохранения, господин Бонк. Кто-то беспокоится о сохранности заводов, а кто-то не заботится даже о целости собственной головы.
Ральф весело рассмеялся. Ох уж это высшее общество. То ли шутка, то ли угроза, а по сути – и то, и другое. Младший Дарем сегодня впервые показал Бонку зубы. И это – прекрасно. Потому что Дарем показал ему слабость.
Глава 18
Обычный, расписанный по минутам день. Экзамен, заслуженное отлично. Неотступно следующие за ним двое гвардейцев и черный автомобиль с гербом Валлии. Центр города, дорогой ресторан. И давно запланированная встреча.
Зал был пуст. Один лишь официант встретил Ральфа на пороге и любезно сопроводил к столику. Собеседник позаботился об отсутствии чужих ушей.
– Добрый день, господин Бонк, – поздоровался с ним мужчина и жестом предложил сесть. – Рад вас, наконец, видеть.
Ральф улыбнулся, прямо встречая тяжелый взгляд, и, усаживаясь, ответил:
– Взаимно, господин Холд. Я тоже рад нашей встрече.
Господин Николас дождался, пока Ральф сделает заказ и, провожая официанта взглядом, спросил:
– Как здоровье его величества?
Бонк налил себе воды из открытой стеклянной бутылки. Сделал маленький глоток. Пауза, чтобы подобрать слова. И пара секунд, чтобы даром потянуться к Юрию. Жив. Еще жив. Но потому жив и Бонк.
Еще жив.
– Его величество не жалуется, – Ральф отставил Бокал.
Он не ошибся зимой, Юрий действительно не просто так таскался в больницу к Слоуну. Электричество, даже будучи упрятанным в изолированные кабели в стенах, причиняло императору боль, с каждым днем больше и больше. Сын Александра перебрался в обесточенный корпус дворца, полностью переняв привычки отца. Наследие.
Юрий ненавидел отца, но даже Бонка унаследовал.
– И всё же я обеспокоен. А если быть точным, обеспокоена Валлия. Закон о высшей крови кажется современному обществу пережитком прошлого. Но вы – хороший мальчик, господин Бонк. Не сомневайтесь в моей к вам лояльности.
Ральф мысленно хохотнул. Какие тут сомнения? Он жив! А раз жив, это точно лояльность.
– Я очень ценю ваше расположение, – с нажимом сказал Бонк.
Холд улыбнулся. Официант принес заказ. Бонк отрезал кусок отбивной, брезгливо отмечая не прожаренную в середине розовую мякоть, и отправил в рот.
– Вы помните Капитана Миллера? – вдруг перевел тему маршал.
«Толковый мужик, – всплыла в памяти характеристика Ника. – Честный».
Бонк, тщательно прожевав кусок, заметил:
– Я не жалуюсь на память, господин Холд. Возраст не тот. Помню, разумеется.
– Он вернулся в Эдинбург несколько дней назад и первым делом встретился с моим сыном. Что вы ему передали?
Ральф недоуменно выгнул бровь.
Что-что, наличность. Много. Чтобы построить даже маленький дом, нужны большие деньги. Фостер имел огромную сумму на счетах, только всё еще оставался несовершеннолетним. Бонк готов был хоть в клюве ему эти деньги принести, лишь бы дать Нику обозримую цель.
«Ну не в склепе же ты будешь её ждать? – уговаривал он друга. – Земля моя, построй дом. Когда она вернется, где вы будете жить?»
Манипуляция, да. И плевать. Зато он вытащил Фостера из состояния полутрупа. И, черт возьми, оказался прав! Ани вернулась, Ральф знал. Это случилось несколько дней назад.
Он снова стал слышать разрывающий голову многоголосый шепот.
– Забавно, – хмыкнул маршал, поднялся из-за стола и вместо прощальных слов сказал: – Передайте Николасу, что я по-прежнему жду его в империи. А вы, господин Бонк, можете больше не напрягаться, я предоставил в банк документы. Теперь у него полный доступ к счетам.
Господин Холд приезжал за сыном на север, но вернулся ни с чем. И вовсе не из-за упрямства Ника, как друг предполагал сам. Бонк отчего-то был уверен, дело в его седых волосах.
Маршал ушел. Ральф, не торопясь, доел сочное нежное мясо. Ник говорил, Валлия – единственная любовь отца. Ошибся.
И гении ошибаются.
* * *
Северное лето подошло к концу. Белой пылью на всё еще зеленой траве по утрам ложилась изморозь, листья на деревьях начали желтеть, и в плетеном кресле становилось холодно.
Я поправила платок на плечах и, с сожалением глядя недовязанный крошечный синий носок – пальцы не гнулись, положила ладони на живот. Скрипнула дверь, из дома потянуло теплом. Николас вышел на широкое крыльцо и, укрыв меня пледом, уселся на ступени возле моих ног, откинув голову.
Рука привычно легла на белые волосы. Мой мальчик. Что бы я без тебя делала?
– Помочь? – Никки поднял на меня глаза и кивнул на моё рукоделие. – Один ряд остался.
– Смотреть на то, как ты вяжешь носок, завораживает покруче посиделок у камина, друг мой, ты же знаешь, – доверительно сообщила ему я и вручила спицы. – Сказать по правде, у тебя получается в разы быстрее и красивее.
– Стараюсь, – пожал плечами младший Холд и подцепил петлю.
Я ничуть не соврала, Никки завораживал. Сосредоточенное лицо, точные, скупые движения, он не носок вязал, он задачу решал и, что немаловажно, решал успешно. Особенно забавно было то, что Николас в этом году окончательно возмужал. Плечи пловца, узкие бедра, длинные ноги, и хищное лицо в сочетании с белыми волосами – красив, как ангел, или … демон. Демон с голубым носочком в руках.
– Как тебе Томас? – я закусила губу, сдерживая смех.
– Хорошее имя, – кивнул он.
В эту игру мы играли с того дня, как я проснулась в этом доме. Без малого три месяца. Почти три месяца я жила с Николасом Холдом вдвоем, и жить с ним было как минимум интересно.
Нет. Жить с ним было чудесно. Кажется, никогда я не была так счастлива. Разве что в далеком детстве…
– Значит, остановимся на Томасе, – подытожила я.
– Остановимся, – покладисто согласился он.
– Тебе не пора за Синтией? – нахмурилась я.
Не знаю, какие дела были у Никки в Рудниках, но раз в неделю он уезжал почти на целый день, и никогда не оставлял меня одну.
«Чтобы ты опять додумалась до чего-то страшного? – говорил он, смеясь. – Лучше я привезу твою няню». На мой вопрос, до чего я додумалась в прошлый раз, он так и не ответил. Я не настаивала. Слишком хрупким был мир, выстроенный для меня Холдом-младшим.
Синтия, как и Никки, всё время норовила меня накормить. Она постарела и совсем сдала после смерти родителей, но с трепетом ждала нового Бонка. Не Бонка, Фостера. Няня решила, отец малыша – Николас, ни он, ни я не стали её разубеждать. Всё чаще, глядя на младшего Холда, я жалела о том, что это неправда.
Иллюзия счастья, но это ли не счастье настоящее? Вопрос лишь в том, что Николас стал моим, личным счастьем. Счастьем, на которое я не имела никакого права.
– Нет, не пора, – покачал головой Никки. – Сегодня я никуда не поеду.
Он останется! Я подавила радость. Алиана, что ты творишь? Ты ведь и сама знаешь, рано или поздно, Николас уйдет!
Уйдет…
Я отвернулась, Никки взял меня за подбородок и, светло улыбаясь, сообщил:
– Ты сегодня родишь. Ночью.
Уже? Сердце пустилось вскачь.
– Надо собираться … – я сглотнула и, справившись с дрожью, выдавила: – в больницу.
Нельзя прятаться от мира вечно! Нормальная жизнь не в крошечном домике на границе леса, где нет хода никому, кроме нас двоих, да старой няне Бонков. А там, за чертой магнитной аномалии!
Там, в большом мире остался Ральф.
Элизабет, госпожа Диана… люди, газеты и … старший Холд.
– Вам не нужно в больницу, – мягко сказал Никки. – Я – целитель, Ани. Всё будет хорошо.
– Нет, – я прикрыла веки. – Это уже перебор. Ты и так слишком много делаешь для меня, Никки.
Он мотнул головой, криво усмехнулся.
– Я бы поспорил с этим утверждением, Ани, но как знаешь, – Никки порвал шерстяную нить зубами и, завязав узелок, протянул мне готовый носок. – Кстати, пока не забыл, – он поднялся на ноги, – ты подумай еще на счет имени.
– Это зачем же? – я смотала клубок.
– Нет, Томас звучит отлично, – заверил меня Николас. – Но для девочки не очень подходит.
Я ошарашенно уставилась на синий носок. Всё что мы связали и приготовили было исключительно мальчиковых расцветок. Подняла на Никки глаза и поймала его смеющийся взгляд.
– Убью! – пообещала я и встала с кресла.
– Уже, – рассмеялся он, а я схватилась за поясницу – её вдруг невыносимо скрутило. – Вдох, медленный выдох, – напомнил мне Никки.
Я оперлась о деревянный столбик крыльца. Вдох. Медленный выдох. Страшно.
– Всё будет хорошо, – снова пообещал мне Николас, и я поверила – ему видней.
Время тянулось невыносимо медленно, но Никки лишь смеялся, глядя на то, как я меряю шагами комнату, периодически останавливаясь, чтобы сделать тот самый вдох-выдох, и не торопился заводить автомобиль.
– Едем! – в конце концов, рыкнула я.
– Хорошо, – кивнул Николас.
Он вообще никогда со мной не спорил и на всё соглашался. Только делал по-своему. Пожалуй, то был единственный его недостаток.
Никки, почему ты со мной? Я тебя не заслуживаю.
– Так мы идем? – тихо уточнил он, и я поняла, что уже довольно долго молча изучаю его лицо.
Живот скрутило, и я закивала.
– Да. Иду! – вдох, медленный выдох.
Николас помог мне спуститься с крыльца и поднял голову, вглядываясь в потемневшее небо.
– Будет дождь? – догадалась я.
Младший Холд крепко сжал мою ладонь и ответил:
– Не дождь, ураган. Будет.
– Едем! – медленный выход.
– Хорошо, – он кивнул. – Как ты захочешь, Алиана.
Ливень застал нас через несколько минут, Николас развернул автомобиль. Но я успела заметить шлагбаум и невесть откуда взявшийся на границе леса пост.