Холодный ужас сменил недоумение на лице Ханы. Не увидеть учителя? Его ворчание, его вечное недовольство, его… заботу? Нет. Этого она не допустит. Никогда. Ланселот внутри нее завыл в унисон, в этот раз не за честь, а за товарища. Гордость Паладина слилась с яростной преданностью ученицы.
— Ради учителя… — прошептала Хана. Латы Ланселота вспыхнули вокруг нее, как серебристое пламя, меч загорелся в руке. — Я сделаю себе из этой змеи себе ремень!
Она подняла клинок над головой, ее единственный глаз горел безумной решимостью. После чего она рывком сняла с лица повязку, посмотрев на мир своим красным глазом. Хоть она и не признавалась себе, но она боялась этой силы, которую она получила от проклятий, но время, когда она могла себе позволить слабость, стремительно прошли!
— Кацураги! — закричала она во всю мощь легких, бросаясь вперед, к основанию Василиска, куда только что приземлился, отрикошетив, Персей. — Ты и так ничего! Не превращайся в смуглого красавчика! Вернись обратно в сварливого учителя!
Айко, наблюдая за этим, лишь покачала головой. Но в уголках ее губ дрогнуло что-то, отдаленно похожее на… усталую улыбку? Она взмахнула могучими белыми крыльями, взмывая выше, на позицию для прицельного выстрела. Ее пальцы сжимали приклад обреза.
— В этот раз, — прошептала она, проводя ладонью по холодному металлу ствола, словно заключая сделку, — не должно быть никакой осечки.
Мысли в голове девушки метались. Этого мало. Обреза мало. Если… когда они выживут, ей придется сделать то, о чем она даже думать не хотела. Восстановить свои былые связи с теми, с кем порвала ради спокойной жизни. С контрабандистами Мансуса, с искателями артефактов, с… матерью. И все ради того, что Марк не свернул себе шею, и найти хотя бы остатки господина Ханзо. Впрочем, внезапно пришла ей в голову мысль, была еще пару людей, ради которых она внезапно для себя была готова рискнуть жизнью.
Она не даст погибнуть этим двум безумцам, к которым, против всякой логики, она уже успела… привязаться, хотя почти их не знала. Странное чувство, но оно с теплотой билось в груди. Так что перезарядив обрез, она полетела вперед, ближе к голове монстра, чтобы в этот раз не промахнуться!
Глава 24
Глава двадцать четвертая. У всего есть своя цена.
Пахло весенней травой. В себя я пришел на чем-то мягком. Открыв глаза вижу перед своим лицом зелень. Приподнявшись на локте, окидываю взглядом бескрайнее, колышущееся под легким ветерком поле. Задрав взгляд ввысь, могу наблюдать безмятежно-голубое небо без единого облачка. Воздух был теплым, напоенным запахом трав и… будто самой жизнью?
Не понимая, что здесь вообще происходит, я медленно поднялся, ощущая босыми пальцами ног мягкие стебли. Каким-то образом я оказался посреди огромного поля, которое расстилалось до самого горизонта, сливаясь с лазурью неба. Ни домов, ни деревьев, ни людей. Только волны высокой травы да… табун диких лошадей. Величественные животные с развевающимися гривами паслись неподалеку, изредка поднимая головы, их темные глаза спокойно смотрели в мою сторону.
Все было невероятно реалистично, дышало жизнью и покоем.
— Что здесь вообще происходит? — озадаченно произношу.
Как я сюда попал? Последнее, что я помнил — это боль во всем теле, рев Василиска, взмах крыльев на своих сандалиях… Персей. Я стал Персеем, доходит до меня. Но что было дальше? Нахмурившись, попытавшись вспомнить, понимаю, что дальше была лишь тьма. После чего я просто проснулся посреди этого нелепо красивого луга.
— Я… умер? — тихо выдохнув, ощутив, как мой голос прозвучал странно громко в этом месте, словно здесь нет места для таких как я.
Мое сердце сжалось от неприятного предчувствия. Это Рай? Или чистилище для неудачников, вроде меня?
— Пока еще нет, — ответил тихий голос.
Я резко обернулся. В двух шагах от меня, сидя в траве, подпирая подбородок рукой, сидел… я сам. Точная моя копия. Такой же рост, те же черты лица, тот же потертый плащ, но кое-что все же было иным. В глазах двойника не было привычной усталости или цинизма. В них светилась странная смесь: усталая мудрость, едва уловимая ирония и… глубокая печаль. Если я как-то и представлял свою смерть, то точно не в образе своего двойника.
Инстинктивно отшатнувшись, мое сердце бешено заколотилось.
— Ты… кто? — спросил я, мой голос дрогнул. — Призрак? Галлюцинация? Смерть?
Двойник усмехнулся, вот только усмешка была совсем безрадостной.
— Возьми себя в руки, Кацураги, — сказал он, и его голос звучал как эхо из глубин моего сознания. — Если б ты умер, здесь не было бы ни меня, ни этого поля, — он махнул рукой в сторону лошадей. — А на вопрос «кто я»? Я твоя Тень. Твой Шут. Та часть твоей души, что отвечает за… ну, скажем так, за твою форму. За то, чтобы ты оставался собой. Неудачливым, ворчливым, но все же собой.
Сглотнул ком в горле, я невольно вспомнил обрывки своих воспоминаний: отчаянный прыжок в бездну чужой легенды, имя которой «Персей», взрыв силы… и затем пустота. Эта маска, если и не прикончила меня, то выкинула мое сознание из тела! Все это поле не настоящее! Скорей всего не настоящее, поправляю себя, осторожно глядя на свою тень, она меж тем продолжала:
— Использовав силу маски на полную, призвав героя такой мощи, — голос Тени стал куда жестче, — ты не просто одолжил его силу. Ты расколол свою душу. Ты вытеснил меня, свою основу, свою… суть. Заменил меня образом Персея. Его история, его легенда, его бытие сейчас на моем месте. А я… — Тень показала на себя, — я почти исчез. Затерялся на этом поле. Но вот в чем загвоздка, Кацураги, — он пристально посмотрел на меня, а в его глазах вспыхнул холодная ярость. — Если я исчезну окончательно… исчезнешь и ты. Наше место займет воплощенный Миф. Персей. Навсегда. Твой ученик будет звать чужака «учителем». Айко… — Тень махнула рукой, — будет иметь дело с героем, а не с недоучкой ключником.
Ужас, ледяной и всепоглощающий, сковал мое сознание. Я рискнул и проиграл, с кем не бывает? Поставил на черное, а выпало ебанное зеро. Хотелось грязно ругаться, но я лишь провел рукой по лицу, устало спросив:
— А… остальные? — устало выдохнув, пытаясь совладать с паникой. — Хана? Айко? Василиск? Что с ними? Мы… победили?
Мой двойник покачал головой, его усмешка стала горькой.
— Там, снаружи, идет бой. Твой мифический двойник сражается. Твои подруги помогают ему как могут. Время… оно течет здесь иначе. Для них — мгновения. Для нас… — он оглядел бескрайнее поле, — может быть вечность. Или считанные минуты до моего исчезновения. Пока Персей черпает силу из легенды, я слабею. Как и ты сам.
Сжав зубы, начинаю ходить из в стороны в сторону, мне так легче думалось. Все же не стоило призывать столь сильную легенду, понимаю, она раздавила меня просто одним своим присутствием. Это было неприятно, но я понимал, что рискую, когда решил призвать Персея. Вот только… все ли для меня кончено или все же есть шанс спастись?
Подняв с надеждой взгляд на своего двойника:
— И что нам делать?! — хрипло выдыхаю, обращаясь к своей Тени, к своему осколку души. — Как нам вернуться назад?! Как остановить наше поглощение?! Не зря же ты ко мне явился? Значит, есть еще шанс спастись?!
Мой двойник медленно поднялся. Его фигура с начала нашего разговора стала казаться чуть более прозрачной на фоне яркой зелени. Он посмотрел на меня долгим, тяжелым взглядом.
— Есть один способ, — произнес он едва слышно. — Но он тебе… не понравится. Совсем.
Зловеще закончила моя тень, вот только мне уже было плевать. Что может быть хуже смерти?
***
Персей стремительно нанес удар по Василиску. Харпа, серповидный меч Гермеса, вспорол воздух с ледяным свистом, оставив на чешуе, черной как смоль и твердой как адамант, глубокую, дымящуюся рану. Ядовитая черная кровь брызнула на камень, шипя и разъедая его поверхность. Монстр взревел, не столько от боли, сколько от ярости и оскорбления, его неуязвимость была нарушена. Ловко отлетев назад на трепещущих крыльях Таларий, Персей едва увернулся от смыкающихся челюстей, пахнущих гнилью и смертью. Ветер от чудовищной пасти овеял его шлем, не причинив никакого вреда.
Он уже давно не испытывал такого чистого, почти забытого восторга от битвы. Не так много смертных за всю долгую историю человечества были способны воплотить его легенду с достаточной силой, чтобы он ощутил себя не эхом былых времен, а живой силой мифа. Последний раз его призывали в мрачные, удушающие Темные Века. Всплыл в памяти образ: какой-то изможденный астроном, загнанный в угол инквизиторами, шептал его имя в проклятой, сырой темнице.
Тот безумец отрицал, что Земля центр вселенной, утверждал, что она круглая, и цеплялся за имя Персея как за последнюю соломинку спасения. Мир тогда был отвратителен: повсюду грязь, вонь чумы, полчища жирных крыс и всепроникающий страх, душивший любую искру разума. Персею тогда пришлось не столько сражаться с видимыми чудовищами, сколько выживать в этом болоте человеческого невежества и жестокости, спасая жалкого еретика. Это было по-настоящему темное время, и он искренне надеялся, что оно давно кануло в Лету.
Вернувшись же теперь, в этом новом, странном, но крепком теле, он ощущал прилив любопытства. Он жаждал после победы сбросить шлем и пройтись по улочкам этого нового мира, увидеть своими глазами, как далеко шагнуло человечество, освободившись от пут суеверий. Пообщаться с умными людьми, узнать их мысли, их мечты. Возродить свою легенду не как пережиток прошлого, а как живой символ отваги и хитрости, явить свою славу вновь, но уже в эпоху, достойной его подвигов.
В этот миг сладких грез он ощутил внезапный, острый дискомфорт в груди, словно холодная игла, вонзившаяся в самое сердце его эйфории. Чужеродное чувство вины? Сомнение? Он невольно подумал о хозяине этого тела, о том хмуром, вечно недовольном человеке, чьи обрывки памяти иногда всплывали, как пузыри со дна. Нет, мысленно отмахнулся он, усилием воли гоня прочь навязчивый образ Кацураги. Меня призвали для битвы. Я здесь по праву легенды. Он сам открыл Дверь, пусть даже не до конца понимая последствия. Его жертва… необходима для высшей цели — уничтожения порождения Медузы. А после… после я получу награду. Новое тело. Новую жизнь в этом удивительном времени.